Вдруг из-за заваленных еще в ходе сентябрьских боев секций забора, закрытых до поры мешками с песком, выкатила БМП. Она переваливалась, потрескивая неотрегулированным двигателем на особенно крутых подъемах. На броне ее стояла спаренная установка, такой Ростик никогда еще не видел. Оказалось, это был огнемет.
Подобравшись на расстояние метров семидесяти к валу черных насекомых, огнемет заработал, выбрасывая в темный воздух переливающуюся всеми оттенками оранжевую струю пламени. Она накрыла передние ряды... Все, ждать больше было нельзя.
– Бегом! Мертвых не брать!
Кто-то запротестовал, но нести трупы в самом деле было сейчас неправильно. С половиной бы людей вернуться к своим...
– Я сказал, мертвых не брать, — Ростик ударил кого-то по рукам. Потом извинится, если будет случай. — У тебя еще будет возможность помочь раненым. Вперед!
Сначала, как водится, рванули девчонки, у ребят уже давно выработался рефлекс чуть медлить с выполнением команды при отступлении и чуть быстрее, чем нужно, рвать при атаках... Ничего не поделаешь, это заложено в людей, кажется, биологически.
Потом они уже бежали все вместе. Пять-семь самых умелых прикрывали огнем из автоматов, благо случайных мимикров было на пути не очень много, чтобы их отогнать, хватило и этого. Потом откуда-то сбоку появились черные стрелки, их отбросили огнем с завода, но троих наших они все-таки зацепили...
Потом подстрелили из баллист еще двоих, что-то уж очень метко насекомые действуют, слишком быстро обучаются по ходу боев...
Ростик подхватил автомат какого-то раненого здоровяка, попытался подавить баллисту, бьющую из темноты, из-за пределов освещенного очередной ракетой круга, но, кажется, ничего не добился, лишь патроны сжег.
Потом все кончилось. Их подхватили, перетащили через забор, кто-то сердобольный сразу дал напиться. Ростик глотнул тепловатой, пахнущей глиной воды и выглянул из-за забора. БМП уже уехала за стену, кажется, ничего с ней не случилось. А не то вся вылазка принесла бы убытки — что толку жечь баллисты и даже новые штурмовые конструкции, которые они восстановят через месяц, если сгорит БМП, которая осталась одна на весь завод?
Стреляли, так или иначе, до утра. Когда включилось солнце, все-таки успокоились. И люди притихли, и насекомые принялись считать потери, перебирать обломки. С первыми лучами поднявшись на водонапорную башню, Ростик нашел тут Антона. Он рассматривал противника.
– Осталось три баллисты, то ли вы их не заметили, то ли брикеты не загорелись, — прокомментировал он.
– Они-то, похоже, и ударили нам в спину, когда мы отступали, — сказал Ростик. Он прикинул направление, да, получалось, что били именно они. А он, пытаясь с ними справиться, стрелял совсем в другую сторону.
– Сожгли, правда, десятка полтора. Но если учесть, сколько потратили патронов, горючей смеси для огнеметов и солярки для БМП...
Это было не совсем так. И Ростик рассказал про штурмовые конструкции в дальнем котловане, скрытом от человеческих глаз.
– Знал об этом или случайно получилось? — с интересом спросил Антон.
– Ничего не знал. Когда будешь составлять докладную, можешь назвать это военным счастьем.
– Понятно, — согласился Антон. — Тогда другое дело. И у меня, кажется, есть законное право ходатайствовать о твоем отпуске.
Ростик с силой потер слипающиеся глаза. И сказал то, что узнал всего полчаса назад, что не давало ему покоя и не будет давать еще несколько дней, до следующего боя.
– Марину убило. Уже у самой стены.
– Труп вынесли? — Антон ее знал.
– Вынесли. На ней же оставался огнемет.
Антон похлопал Ростика по плечу.
– Ее вынесли не из-за огнемета. А чтобы...
Да, чтобы похоронить по-человечески и чтобы не послужила она деликатесом для тех же черных стрелков. Такое не просто перенести. Но еще труднее было не вспоминать, что, не пожелай они вчера погеройствовать, сегодня она была бы жива.
– Как я хочу верить, что все не зря, — сказал Ростик.
– Вот этим и займись в отпуске, понял? — в голосе Антона появилась привычная жесткость.
Но Ростик знал, что в одиночку с этим не справиться. Может быть, мама поможет?
21
Ростик шел по дороге, хлопая по мостовой крепкими, недавно полученными яловыми сапогами. Это были отличные сапоги, офицерские, они держали и воду, и пыль. Только одно было плохо — Ростик почему-то чувствовал себя в них избранным, остальным-то солдатские доставались, даже девчонки кирзачами ноги уродовали.
Хотя, с другой стороны, — какой он избранный? Все его богатство при нем — солдатская форма, стальная кираса, шлем с решетчатым забралом, которое можно было и не опускать в том случае, если под шлемом приходилось дышать через противогаз, дюралевый щит в чехле на спине, автомат с парой магазинов, арбалет, колчан стрел, бинокль, фляжка и солдатский мешок с бельем. Хорошо, что он не курит, ему не нужно содержать весьма импозантные, но слишком хлопотные курительные принадлежности, как не нужен и бритвенный прибор. Как-то так получалось, что ему можно было бриться раз в неделю, вот он и бегал за этим к Антону, а тот никогда не отказывал.
Отец когда-то сказал, что по-настоящему бриться стал после тридцати лет, а до того у него и пух-то не рос на щеках. Он назвал это признаком позднего созревания, один из маркеров долгожителя. Так он говорил. Но вот женился он рано... Как он там, на Земле?
Хотя, куда интереснее было бы знать: какая она? Но об этом Ростик старался вовсе не думать — не хотел расстраиваться. Память-то была скверно устроена, помнила только хорошее, а это значило, что все воспоминания будут цветными, безбрежными, ароматными и приятными... И обманчивыми. Он знал, что по-настоящему Землю он помнил плохо, практически вообще забыл.
Он оглянулся. В Полдневье дороги стали проваливаться. Сказывалась иная основа и другой режим грунтовых вод. Ростик сам видел, как иногда куски еще старой поверхности, перенесенной с Земли, рвались, словно ветхая ткань. Почему это происходило — пусть кто поумнее думает, у него хватало своих забот.
Дорога была пустынной, а ведь после ночного боя по ней должны были идти подводы с боеприпасами, кормежкой для людей, должно было шагать пополнение...
– Стой, стрелять буду!
Рост остановился, потом отчетливо сказал:
– Я тебе стрельну. Развели, понимаешь, тыловых командиров!
– Кто и откуда?
– С завода. Младший лейтенант Гринев. А что, у насеко мых появились предатели из стана человеков? Шпиё-ёнов ловите, да?
Впереди кто-то затопал по асфальту сапогами размера на три больше ноги. Потом появилась чумазая, измученная девчушка лет 14. Она посмотрела на Ростика, но взгляд его восприняла неправильно.
– Ты не рыпайся, а то у меня в темноте еще трое подружек.
– Они и стрелять умеют? — усмехнулся Ростик. Он уже оттаивал.
Или нет. Бессмысленность всего, что происходило, обреченность города и людей, которых он знал с детства, не давали ему оттаять. Он всего лишь пожалел эту пигалицу и ее подружек, которые наверняка мало чем от нее отличались.
– Сумеют. — Пигалица не улыбнулась. — У тебя документ имеется?
– Ты что? Какие тут документы? Иду себе в город, увольнительную получил. А тут ты... Как репей. — Он подумал. — Вы вообще-то что делаете?
– Приказано дезертиров ловить, — буркнула девчушка. — А как их ловить, если ни у кого ни одной бумаги, ни одного документа нет?
– Так тут пост? И ты им командуешь? — Девчушка кивнула. — Ладно, что будем делать, командир поста?
– Ты вправду не дезертир? Вправду увольнительную получил?
– Я офицер, девочка, и таких, как ты, вожу в атаку время от времени. Как я могу оказаться дезертиром?
Из темноты вынырнула следующая девчонка, еще меньше. Больше всего раздражали ее крысиные хвостики, дрожащие на каждом шагу под пилоткой.
– А за что тебе увольнительную? — спросила новенькая, поставив ружье прикладом на землю, опершись руками о ствол. — Оттуда вроде никого в город в последнее время не отпускали?
– Ты с ружьем потише, так не стой, — приказал ей Ростик. — А отпустили меня за то, что вчера вечером...
– Так это из-за тебя тут столько разговоров?
– Каких разговоров? Я просто командовал вылазкой.
– Говорят, вы их новые танки пожгли.
– Танки?!
– Ну, те, что насекомые изобретали и построили? Скажешь, нет?
– Раз вы все знаете, я пойду.
Ростик шел, недоумевая. До такой степени не давать людям информации, что в действительности происходило на передовой, — это у него не укладывалось в голове. У них тут, случайно, «крыша» еще на месте? Или из-за шпиономании уже поехала? До Октябрьской осталось всего-то две улицы, когда в сгустившейся темноте появились люди. Сначала их было немного, потом стало больше. Они шли куда-то, негромко переговариваясь между собой. Ростик поймал себя на том, что сдернул автомат с плеча и держит руку на затворе...
Странно все это, а любая странность у него в черепе вызывала необходимость привести в боевое положение оружие. Жаль, он не умеет, как некоторые, держать взведенный арбалет под рукой. Наравне с автоматом. Так было бы вернее.
– Эй, служивый, огоньку не найдется, лампочку засветить?
Голос показался таким родным, что даже руки дрогнули.
– Ким, чертяка! Жив и здоров?
– Со здоровьем еще не очень, нога побаливает после третьего километра, но доктора говорят, все восстановится.
– После третьего километра? Это что, вроде пароля?
Друзья закружились, хлопая друг друга по плечам, по животу, по голове. Если бы было можно, Ростик Кима просто бы в воздух подкинул. Но знал, что его приятель еще с прежних времен намеков на свой рост не любит.
– Нет, просто я бегаю каждое утро. Доктор сказал, для кондиций пилота это необходимо. А я хочу стать пилотом, Рост, и самым что ни на есть настоящим.
Ростик оглянулся на бредущих там и сям людей.
– Слушай, а что это они? Куда?
Ким изумленно уставился на приятеля.
– А я думал, ты знаешь. Сегодня же состоится лекция об устройстве нашего нового мира, то есть Полдневья. Читает Перегуда, в большом зале Дворца культуры. Об этом давно было известно, потому что Борщагов то разрешал ее, то запрещал, чтобы «не сеять панику». Сегодня вот окончательно решили, что можно.
– Можно? — Злость в Ростике вскипела, как вода в пере гретом чайнике. — Скажите пожалуйста, какой добрый!
– Тихо, тут пол народа оттуда, — сказал Ким, но особенно оглядываться по сторонам и сам не стал. Чувствовалось, что слежки или наушничества не очень боялся.
– Пусть слышат. Вогнали в бойню, а теперь лекцию разрешил — дерьмократ хренов...
Внезапно из соседней, проходящей мимо компании раздался высокий, лощеный женский голосок:
– Не хотите, молодой человек, не идите.
– Раньше нужно было, — крикнул Ростик вслед прошед шим. — Раньше, когда еще изменить хоть что-то могли!
– Никто же не знал... — поддержал знакомую густой, пропитанный табачным дымом мужской бас.
– Ложь... Все знали, только не те придурки, что в райкоме сидят.
– Тебя прямо тут заметут, — спокойно сказал Ким.
– К черту, ничего не сделают. У них на постах девчонки десятилетние стоят. Прошу заметить, я сказал, у них, а не у нас! Интересно, чем это объяснить?
Но Ким сакраментального вопроса Ростика не понял и пояснил все по-своему, как всегда, очень спокойно, почти безэмоционально.
– На постах кормят. Вот и рвутся все, кто выше карабина вырос, служить, чтобы паек получать. Кстати, знаешь, тыловой паек опять на треть урезали?
– Как? — Ростик даже потряс Кима немного, чтобы по лучше его понимать. — Ты что говоришь?
– То и говорю, Ростик. Голод. Ты там на заводе, видно, совсем завоевался, а у нас... Я вот на половинном пайке, но все-таки еще бегаю. А есть ребята, на четвертушке сидят, вообще едва ноги таскают.
– Так только ноябрь? Что же дальше-то будет?
– Неизвестно, — Ким помолчал, проводил глазами прошедшего человека.
– Ну, так мы идем на лекцию?
– А меня пустят?
– Конечно. Вход же свободный.
Они пошли. Ростик с раздражением подумал, что успел бы, если бы не болтал на дороге, добежать до дома и бросить оружие, доспехи... Но теперь, наверное, было поздно. Может, их можно будет в гардероб сдать?
– Какие еще новости?
– Самолеты не летают. Движки тяги не развивают, как мы с Поликарпом ни стараемся. Он, вообще-то, оказался ничего. Только быстро очень разговаривает, я его не понимаю.
Ростик вспомнил инженера и хохотнул. Так было здорово снова видеть Кима, разговаривать с ним, словно все вдруг вздумало налаживаться.
– Не знаешь, как Рая?
– Мы с ней в соседних палатах лежали. Ей вообще особый режим создали... Выздоровела еще раньше меня.
– Есть, оказывается, и хорошие новости.
– Хорошие есть. Например, недавно мы нашли диапазон частот, на котором можно вести переговоры по радио. Был бы твой отец тут, мы бы гораздо раньше все это провернули. Правда, действует рация недалеко, километров на двадцать. Поликарп рассказывал, кто-то из политеха колдует с антеннами, может, и подальше пробивать научатся... Тогда можно будет помощь запросить.
Ростик подумал, потом спросил:
– У кого?
– Есть же у нас братья по разуму? — Ким развел руками. — Неужели не придут на помощь гибнущему городу?
Ростик слишком много видел смертей в последнее время, чтобы верить в положительный ответ на этот вопрос.
– Хоть бы радиосвязь вернулась. И радиосеть. Информацию о происходящем можно будет до людей доводить, а то, похоже, никто ни черта не знает. Я не знал, что лекция, девчонки думают, что мы там танки насекомых подрываем...
– Нет, радиосеть не вернут. Металл приказано экономить.
– Понятно, теперь они его могут экономить сколько угодно, его все равно насекомые отполовинили у нас. А что еще тут происходит? Что вообще люди делают?
– Строят убежища. Уже сейчас, говорят, полгорода можно в них спрятать, но этого мало. Нужно, чтобы всех...
Ростик задумался. В странном видении, которое можно было, если отвлечься от материализма, назвать приступом ясновидения, он наблюдал картину падающего сверху темного града. Только это был не град, а что-то более мягкое, чем льдинки, и, кажется, шумное. Под этим градом погибало все, что не спряталось хотя бы и в не очень глубокие убежища.
К счастью, со времен войны в городе, который был выбран ставкой как центр перегруппировки армий, осталась масса отлично спланированных, врытых в землю убежищ. Ростик, когда рассказывал Антону о странных своих видениях, именно об этом и говорил — убежища нужно восстановить.
– Послушали меня? — с удивлением спросил он. И вдруг услышал в ответ голос, совсем рядом, из темноты:
– Не вас одного, Гринев. Подобные докладные пришли еще от семи человек. Надо признать, у них возникли очень похожие... гм, особенности, и они о них тоже попытались рассказать.
– Товарищ капитан, — Ростик узнал Дондика. И как он оказался так близко и так не вовремя? — Или уже гражданин?
Дондик хмыкнул в темноте. От него пахло чистотой. Ростику сразу очень захотелось искупаться в горячей воде, и обязательно с мылом.
– Пока товарищ. Все эти доклады пришли ко мне, разумеется. Мы проверили, они не были инспирированы никакой группой, и к ним пришлось прислушаться. А кроме того, я регулярно читаю сводки и слышал, как вы там деретесь. Хорошо воюете, Гринев, очень хорошо.
Ростик вздохнул. Они шагали втроем, в ногу. И хотя Дондик ему еще по старому времени не нравился, он произнес почти по-дружески:
– Все равно, даже новобранцам ясно, скоро начнем отступать. И это будет конец.
Капитан ловко отшвырнул камешек с дороги носком сапога. И лишь тогда Ростик понял, что перед входом во Дворец культуры горели два больших керосиновых фонаря. От них становилось видно мостовую, а кроме того, наплывали воспоминания. О том, как еще на Земле в город приезжали артисты и тут устраивали представления. Ходили все, кто хотел, билеты были недорогими.