Я подавился.
— И вообще, — сказал я, отдышавшись, — вряд ли король будет писать гномьими рунами, он их терпеть не может.
— А почему у него на кинжале охотничьем именно ими что-то выгравировано?
— Так может, это подпись мастера! — выкрутился я.
Кинжал король мог и любить и даже заказать у гномов, поскольку гномы знали толк в красивых вещах. Этим его приязнь к ним и ограничивалась.
— Давай спать, — сказал я мрачно. Пергамент прилип ко мне. но сохнуть не торопился.
Наутро мы проспали: я открыл глаза, когда солнышко уже ласково пригревало, а точнее, припекало. Ну немудрено, после таких-то испытаний! Да и куда нам торопиться…
Шипя и ругаясь, я отодрал от себя присохшее скукожившееся как шагреневая кожа письмо (где они взяли такой скверный пергамент?!) и остолбенел. Пропавшие было письмена отпечатались на моей собственной шкуре…
С Афаделью при виде этого случилась истерика.
Когда она разогнулась, то, вытирая обильные слезы и икая от хохота, заявила, что теперь посланием являюсь я и именно меня она вручит дунадану, если найдет. Вместе с сердечком.
Я был занят тем, что проверял заклепки, и не ответил.
— А если у него не окажется зеркала? — попытался выкрутиться я. — А если я не дойду? А если в пути пропаду?
— Я просто сниму с тебя шкуру, — ответила Афадель. — А вместо зеркала используем гладь речных вод.
— Я всегда знал, что на тебя можно положиться, — ответил я.
И тут же подумал о заклепках: если Афадель снимет с меня шкуру, то найдет и заклепки. Какой позор! Придется сделать все, чтобы этого не случилось! С этими мыслями я столкнул ладью на воду и мы поплыли дальше. Вниз эх да по Андуину…
Впереди уже слышен был грохот Рэроса.
— Придется ладью по берегу тащить, — вздохнула Афадель. Мне, признаться, тоже не хотелось напрягаться.
— Пауков тут не хватает, — сказал я. — Они бы нас живо спустили вниз!
— Надо было захватить парочку, — поддержала подруга и пригорюнилась, но тут же оживилась: — А давай так спрыгнем!
— Ты с ума сошла! Мы только что пергамент высушили! Вдруг еще сердечко смоется, что тогда делать будем?
— А мы из паруса парашют сделаем! А сердечко я тебе и так нарисую.
Я замотал головой. Моя шкура еще была мне дорога. Равно как куртка, штаны, сапоги, кинжал, лук, колчан со стрелами и драгоценные камни в ухе, частично маскирующие заклепки. Я уж молчу про трандуилово послание. В конце концов, мы должны оправдать надежды нашего короля и доставить хотя бы аутентичное сердечко.
— Тогда ладью ты потащишь, — тут же сказала Афадель. Я так и знал! Поэтому подготовился заранее и парировал:
— А ты понесешь все барахло!
И добил:
— И мачту с веслами.
— Я понесу самое ценное, — возразила она. — Письмо!
— Так ты ж сказал, что теперь письмо — это я! Значит, ты понесешь меня, а я понесу ладью!
По взгляду Афадели было понятно, что она мне это еще припомнит. Она не сдалась и охладила мой пыл:
— Я понесу аутентичное письмо. На котором сердечко.
Я пообещал нарисовать себе на пузе хоть два, но безжалостная Афадель вырвала у меня из рук письмо и сунула его в сапог. И выразительно посмотрела на ладью.
Я тяжко вздохнул и, стеная и хватаясь поминутно то за бок, то за поясницу, потащил наше плавсредство на сушу. Вытащив ее едва на треть, я повалился без сил, с трудом переводя дух.
Афадель зааплодировала.
— Когда мы вернемся, я скажу его величеству, что ты непревзойденный мастер перевоплощения и можешь вытсупать с номерами на домашних концертах.
Я подскочил, будто меня скорпион в задницу ужалил. От подруги и не такой подлянки можно было ожидать, а изображать кого-то в постановках короля нашего Трандуила я категорически не желал! Увольте — учить часовые монологи на квэнья, которые я даже не понимаю!
И почти никто не понимает, но учат, скрипя зубами, и хлопают в нужных местах. (Спасибо Леголасу, он знаки подает из-за дуба, который наше всё — и скалы, и замок, и занавес… упал бы он уже, что ли. На короля. Хотя неизвестно еще, кто окажется крепче.)
И я резво потащил ладью в камыши. Афадель смилостивилась и немножко мне помогла. В принципе, было не так уж тяжело, когда я сделал себе упряжь из веревки и впрягся в нее. Афадель подталкивала сзади. То есть я так думал, что подталкивает. Когда я обернулся, чтобы сказать ей, что нам осталось каких-нибудь восемь миль, то увидел, что она сидит на корме, беспечно болтая ногами.
Я сбросил ярмо и минут пять экспрессивно произносил монолог, из которого следовало, что она, Афадель то есть, никакая не подруга, а змея подколодная, ехидна, негодяйка и вообще желает моей смерти! Если бы король наш Трандуил меня слышал в этот момент, сделал бы почетным членом своей домашней труппы. Хотя нет, лучше не надо.
Если вы думаете, что это смутило мою подругу хоть на минуту. вам лучше передумать.
— Какой ты смешной, — ответила она мне, хихикнув. И добавила с милой непосредственностью: — А когда обед7
Я зарычал тихо, но отчетливо. Услышь меня король наш Трандуил, непременно дал бы мне роль харадского тигра в новой постановке. Или еще какой-нибудь дикой твари из дикого леса.
Но делать было нечего.
— Когда я дотащу ладью, — ответил я сурово. Мне ужасно хотелось есть.
— Нам ее еще суток двое тащить! — возмутилась она.
"Уже нам, — порадовался я, — прогресс!"
Правда, вклад Афадели ограничился тем, что она слезла с кормы и пошла следом, критикуя меня за то, что я выбираю неправильную дорогу.
В плечо мое то и дело тыкалась грустная морда и острые ветвистые рога оленя, увековеченного в носовой фигуре нашей ладьи.
Но я терпел. Во-первых, вариантов не было. во-вторых, как я упоминал, я очень хотел есть. Точнее жрать. я бы сожрал в одиночку оленя, если бы мне его дали.
— Привал, — скомандовал я.
И выполз из упряжи.
Афадель заботливо обмахнула меня лопушком (который при ближайшем рассмотрении оказался борщевиком, спасибо, она не голыми руками его схватила и не с подорожником перепутала) и принялась разводить костер. А я полежал да и встал. А то если костер разведет она, то готовить придется мне.
Готовить пришлось мне, я приготовил сушеное мясо из заплечного мешка и кипящую андуинскую воду из котелка. Ужинали мы с большим аппетитом. В воде даже попалась пара мальков и какие-то речные водоросли, так что, можно сказать, это была уха. Изысканное харадское блюдо. Но никто не жаловался.
Наутро я без энтузиазма впрягся, и мы потащили.
У меня болели плечи, ноги и, простите, даже задница, которой я в темноте неудачно налетел на оленя, но Афадель снизошла только до того, чтобы понести припасы. Там все равно почти ничего не осталось.
Раза два она выронила письмо, так что ей пришлось возвращаться. Я ничего не сказал, потому что шум водопада все равно перекрывал любые звуки.
Зато и ругаться можно было во весь голос. И запрещенные королем нашим Трандуилом гномские плясовые орать.
Но у меня не было на это сил, поскольку кроме ладьи (и оленя) я тащил на себе мачту, весло (левое, правое согласилась нести Афадель), лук, кинжал и колчан со стрелами. Так что мы шли молча, хотя губы у Афадель двигались, когда я оборачивался. Может быть, она говорила со мной…
Но все когда-то кончается. Пришел момент, когда я наконец споткнулся и упал — точнехонько на островок самой мягкой травы.
— Все, — сказал я. — Пришли. Дальше поплывем, и рулить будешь ты, у меня сил больше нет. Так что давай…
Но сперва мы решили отдохнуть. Конечно, мы были беспечны, но, судя по всему, в окрестностях не было никого крупнее какой-нибудь белки.
Наотдыхавшись всласть, искупавшись и постиравшись, мы двинулись дальше вниз по Андуину.
— Скоро Мордор, — мечтательно произнесла Афадель.
Я чуть не потерял весло.
— И что?..
— Как думаешь, орки на берег вылезут? Ну они ж любят дразниться, жесты всякие показывать, разными… частями тела трясти… Я б посмотрела!
— А я не хочу! Что я, орков не видел?
— А как же экзотика? — удивилась подруга. Очень уж она любит экзотику, это не к добру.
— Тебе того веселья в Паучьем овраге не хватило? — ответил я вопросом на вопрос.
— Ну это когда было! — фыркнула она, нежно погладив трофей — орочий хвост, прицепленный к поясу. Спасибо, не скальп. Красивый, кстати, хвост, густой, черный, с косичками и какими-то побрякушками… — Тем более, это другие орки.
— Спасибо, я не разбираюсь в сортах… э-э-э… отходов. И учиться не хочу! И скажи спасибо, если не вылезет что-то похуже орков!
— Что может быть хуже? — удивилась она. — Ведь его ве…
Я молниеносно заткнул ей рот.
— Тс-с-с… — прошептал я, озираясь. — И у реки есть уши!
— Рыбы, что ли? Так они немые!
— У его ве… ты-знаешь-кого и рыба соловьем запоет! Не болтай лишнего!
К моему удивлению, она замолчала. Оказывается, на том берегу, до которого было подальше, стояла толпа и что-то воодушевленно орала.
К сожалению, это был не мордорский берег.
— Может, это и есть следопыты? — спросил я, приглядывась. У меня прекрасное эльфийское зрение, но оно мне ничем не помогло. В смысле не помогло опознать в стоящих на берег оборванцах искомого следопыта из дунадан. Я привстал и упустил весло.
— Мать твою Галадриэль трижды через мэллорн Аркенстоном во весь Сильмарилл! — высказалась Афадель и чуть не врезала мне своим веслом. И тоже его уронила.
— Ну у нас остались еще два! — бодро сказал я. — Держи!
Мы обменялись свирепыми взглядами и попробовали грести синхронно. Получалось, если честно, отвратительно. Нас сносило то к Мордору, то к оборванцам.
Правда, Андуин делал свое дело. если бы не он, мы бы так далеко не продвинулись. Скоро он пронес нас мимо оборванцев, мимо горелых стен Мораннона, мимо моргульской долины в пучках белых цветов. Афадель мечтательно вздохнула: ей очень хотелось веночек, но увы. Злая судьба распорядилась иначе.
Ну, в общем, кое-как маневрировать мы могли, руль-то потерять было сложнее, чем весла, парус тоже имелся, но, признаться, владели мы искусством управления ладьей… не очень хорошо. Мы все-таки лесные эльфы, а не речные!
Но мы все-таки эльфы, поэтому плыли себе и плыли. Вниз эх да по Андуину. Пека сверкала, пена вскипала, ветер ласкал лицо (и спутывал волосы в колтун), словом, все было отлично, кроме одного. Меня вновь одолели сомнения насчет той толпы оборванцев. Как бы не проскочили мы мимо адресата! Но вернуться мы уже не могли.
Да и не выгребли бы мы против такого течения. Мы же все-таки эльфы, а не гномы! Гномы — те и по дну могли бы обратно дойти, а мне и по суше не хотелось: места уж больно неприветливые.
Поэтому оставалось надеяться, что адресат все-таки поджидает нас впереди.
Любуясь проносящимися мимо окрестностями, я задумался над парадоксом: я плыву в ладье посреди Андуина, в котором так много воды, а сам с тех самых пор, как мы читали письмо, ни разу не мылся целиком, не считая мимолетного падения в воду. Но должен сказать, что чернила у нас делают на совесть. И эльфов. И пергамент.
Тут я подумал, что некоторые орки снимают с эльфов кожу, может, с этими же целями. Вряд ли они много пишут, поэтому одной эльфийской шкуры хватает им надолго. Впрочем, я не желал делиться с орками не единым клочком своей шкуры.
— Посмотри, какой простор! — восхищенно сказала Афадель, обводя рукой горизонт.
Никакого простора и в помине не было. нас неспешно несло по узким протокам между заросшими камышами островками — это было устье реки и чувствовалась близость моря.
Несколько раз мы застревали в протоках. Надо было пристать к берегу и купить весла хоть у кого-нибудь. Или позаимствовать.
И зачем я послушался Афадель: поплывем дальше да поплывем дальше, вес равно нас дома никто не ждет. Приплыли.
Из-за острова на стрежень (убейте, не знаю, что это, но слово нравится) выплыла ладья намного больше нашей. И шире. И длиннее. И населеннее.
Под черным-черным флагом.
С черного-черного флага весело-весело скалился белый-белый череп. Мне это не понравилось. Мы, не сговариваясь, взялись за луки, потом подумали и их отложили. И тут мы сели на мель, ну или рулевое весло запуталось в подводных травах — это имело чисто академический интерес.
Нам не оставалось ничего другого, кроме как смотреть на весело скалящийся череп и понимать, что поручение мы провалили с треском.
Это были кровожадные, ужасные умбарские пираты.
Прощай, мама, прощай, твое величество, прощай, гномий мастер, не судьба мне была правильно распорядиться сапфиром. И ты, Леголас, тоже прощай. Вместе с оленем.
— Эй, на ладье! Клюет? — крикнули с борта.
Издеваются, подумал я, а потом понял, что они приняли наши луки за удочки.
— Нету клева! — крикнула Афадель во всю глотку и встала во весь рост. На борту засвистели.
— Хошь, я клюну? — лихо крикнул какой-то загорелый мужик в черном платке и с золотой серьгой в ухе.
— А хошь — я? — спросила Афадель и натянула лук.
— Погодите, давайте поговорим! — закричал я. — Смотрите, какая погода!
— Хреновая погода! Ветер в рыло, с Мордора гарью несет! — отозвался пират. — Вы чего, застряли там, что ли?
— Ага! — радостно отозвалась Афадель.
— Помочь, что ли?
— Будем очень признательны! — отозвался я и невольно пригнулся, когда в наш борт воткнулись аж две кошки с крепкими канатами.
На пиратской ладье ухнули, крякнули и выдернули нас на чистую воду. Наша ладья против их была все равно что карась супротив щуки.
— Спасибо! — признательно сказал я. — Вы нам очень помогли!
— Так это… — сказал тот, что в черном платке, — позолотить бы надо…
— Ручку, — уточнил второй.
— А у нас ничего нет. — Я аж растерялся. Было письмо, но о нем я решил молчать.
Тем более, что письмом был я.
Пираты плотоядно посмотрели на Афадель. Афадель облизнулась. Пираты как-то помрачнели.
— Мы могли бы подарить вам эльфийское благословение, — сказала она радостно.
— Разумеется! — поддержал я. — Можем даже подлечить немножко.
— Ну, в лечении мы не нуждаемся, — решительно сказал пират в платке и еще раз посмотрел на Афадель, на всякий случай. может, решил, что ему померещилось. Плохо он знал мою подргу! Но ему простительно.
Какой-то молодой умбарец в красном платке послал ей воздушный поцелуй. То есть чмок. Афадель подумала-подумала, да и стала карабкаться к ним на борт.
— До утра не жди! — услышал я. — Умбарцев я еще не пробовала!
До рассвета я скучал один в ладье, потом ко мне спустилась Афадель, довольная, как олень, наевшийся свежей травы.
— Они доплаты требуют, — сказала она.
— За что?! — изумился я, хорошо знавший свою подругу.
— За моральный ущерб, — сконфузилась она.
— Давай тебя отдадим! — предложил я. — Ты ж хотела за границу.
— Я предлагала. Не берут. Говорят, тогда весь Умбар проклянут окрестные владыки.
— И что теперь?
— А вон у тебя такая штучка! — заорал свесившийся с борта пират в черном платке, показывая пальцем куда-то вниз.
Я вздрогнул и прикрылся руками. Вдруг он письмо разглядел? А вдруг не его?
Мне не понравились его намеки. Свою штучку я держу при себе, и так ему и сказал.
Он заржал и ткнул пальцем в нос оленю.
— Это! — проревел пират. — Давайте его, и мы квиты!
— Ничего себе! — возмутилась Афадель, живо смекнув, что к чему, и встала, уперев руки в бока. — Это же олень самого короля Трандуила! Да он стоит столько, сколько тебе и не снилось, смертный! Жаль, позолота с рогов стерлась на этом Андуине…
Пират облизнулся.
— Ну… я доплачу, — сказал он.
— Сколько? — спросила подруга, и начался торг.
Сошлись на том, что нам дадут денег, запасные весла, провианта и еще отбуксируют вверх по Андуину, потому что мы проскочили место, на которое туманно намекал король наш Трандуил. А я думал, он бредит, по обыкновению… ой. Я этого не говорил.
— Зачем вам этот олень? — не выдержал я, когда мы уже сидели на палубе пиратской ладьи и попивали умбарское вино. Очень неплохое, кстати, но некоторые молодые пираты прятались от захмелевшей Афадели на верхушках мачт и в трюме. Бесполезно, я по себе знаю.