Глаза ее горели и, казалось, заполнили все лицо. Отчаянно несчастные, разгневанные, наполненные слезами, прекрасные глаза. Очень захотелось прижать ее к себе, погладить по волосам, утешить, убаюкать… Вместо этого Голованов спокойно произнес:
— А ведь он причастен к смерти Зои.
— С чего ты взял? — выдохнула Анна.
Слезы так и не пролились. Она каким-то образом загнала их обратно.
— С чего ты взял? — повторила женщина.
— Он проговорился. Помнишь, он сказал: «Сама виновата, нечего было языком молоть».
— Да, верно… Значит, она с ними говорила все-таки. Пыталась глаза открыть, как и я…
— А они доложили Третьяковой.
— И что теперь?
— Теперь? Спать. Час ночи, между прочим.
— Я не усну.
— Уснешь, — как-то очень уверенно сказал Голованов.
Затем бесцеремонно залез в ее сумку, вынул таблетки.
— Во, феназепам. То, что надо!
— Да что ты здесь распоряжаешь…
Она не успела договорить. Таблетки оказались во рту, следом полился остывший чай.
«Это он со мной, как я с Венькой!» — успела подумать огорошенная Лаврова.
— Это произвол! — утирая полотенцем подбородок, вскричала она.
— Конечно.
— Я Грязнову пожалуюсь!
— Обязательно.
— Ты просто… Просто…
— Просто ты сейчас пойдешь спать, — мирно проговорил Голованов.
Через четверть часа Лаврова спала, что называется, мертвым сном. Голованов присел возле постели, разглядывая ее лицо. Глаза были сомкнуты, длинные ресницы бросали тень на бледные щеки. Аккуратный нос, красивый рисунок губ. Разметавшиеся по подушке каштановые волосы. Сейчас было видно, что она красива. Разгладились морщинки и горькие складки, идущие к губам. Хорошая девочка, попавшая в плохую историю.
На стене, над постелью, висели в рамочках фотографии. Вот ее мама, пожалуй, еще более красивая, чем дочь. С породистым лицом и умными глазами. Вот дочка — веселая девчонка, с улыбкой до ушей и задорными хвостиками волос. Вот еще одно фото: мама с отцом. Оба молодые и видно, что счастливые.
Анна больше похожа на отца. А вот и фотографии из Аниной юности: группы молодежи, стоящие в обнимку, сцены из спектаклей. Он вгляделся в одну из них. Аня в черном трико, обтягивающем безупречную фигурку, рядом лохматый парень в набедренной повязке. В углу фотомонтажом вклеена афиша: «Маугли». Роли исполняют: Маугли — Анатолий Скотников, Багира — Анна Лаврова…» Вот он и на других фотографиях. И везде они с Аней стоят рядом и смеются.
— Знаешь, Скотников, а ведь ты вернешь ей деньги! Все, до копейки! — произнес вдруг Голованов, глядя на фото.
Глава 36
В МУЗЕЙ!
В квартиру Скотникова позвонили.
— Кто? — спросил Толя, натягивая драные «треники».
— Дядя Толя, откройте, пожалуйста, — пропищал из-за двери тонкий голосок.
Глазка в обшарпанной двери не было. Воровать в квартире бизнесменов и по сей день было нечего, так чего же зря тратиться? Сначала — иномарка! — так учила Третьякова.
— Кто там? — переспросил Анатолий, пытаясь узнать невидимое существо по голосу.
— Это я, Даня. Мы гуляли, мама ушла, а я хочу писать. Пустите меня в туалет, пожалуйста! — жалобно мяукал ребенок.
Самое интересное, что двумя этажами ниже действительно проживал мальчик по имени Даня, сын Григория, хозяина серебристой «ауди». Правда, голос у него был не такой писклявый, но, учитывая нужду, которая привела ребенка к его дверям…
— А где мама-то, Данечка?
— В магазине. Я сейчас описаю-у-у-сь, — захныкал мальчик.
Скотников снял цепочку, начал возиться с замками. В конце концов, впустить ребенка пописать — это ведь не то же самое, что вернуть три тысячи долларов обманутой подруге. Кроме того, с отцом мальчика у Скотникова были свои, особые отношения.
Посему Анатолий отомкнул замки, приговаривая ласковым голосом:
— Сейчас, Данечка, потерпи еще минутку…
Чья-то сокрушительная сила рванула дверь, в квартиру влетел узкоглазый крепыш со звериной рожей. Крепыш с лету пнул Скотникова пяткой в живот, тот хрюкнул, осел на пол и, к ужасу своему, услышал тот же детский голосок:
— Так где у вас туалет, дяденька?
За ним ввалились еще трое. Оглядев их, Скотников обратился в соляной столб. Он мгновенно узнал гориллоподобного Лелика.
— Вы… к… кому?
— К тебе, гнида. Сейчас будем тебя на ленты резать, — буднично произнес Лелик и достал финку.
Из-под ног Анатолия по полу растекалась лужа.
— Я не понял, кому здесь сортир-то нужен? — разглядывая лужу, подумал вслух Лелик. — Эй, братва, осторожнее, не вляпайтесь!
Братва посторонилась, наблюдая за завершением процесса.
— Кончил? — ласково спросил Лелик.
Толя кивнул и улыбнулся, как недоразвитый мальчик.
— Ай-яй-яй! Как же тебе не стыдно в штаны писаться? — голосом строгой, но справедливой воспитательницы пожурил его Лелик. — Это нужно убрать! Где у нас швабра?
Анатолия перевернули, швырнули в лужу, чья-то нога в кованом ботинке вдавила его голову в самую глубоководную часть акватории.
Скотников пытался вырваться, но его крепко держали.
— Вовчик, ты сколько под водой продержаться можешь? — деловито осведомился Лелик.
— Минуты две, — прикинул Вовчик.
— А ты, Саня?
— Я — минуты три.
— А как вы думаете, этот козел вонючий, он сколько продержится?
— Ну… Минуты четыре, я думаю, выдержит, — вынес вердикт Вовчик.
— Пять! — как на аукционе, выкрикнул Саня.
Скотников отчаянно дрыгал ногами.
— Чего это он? Сказать че хочет?
— Я думаю, он решил идти на рекорд — пять минут и сорок пять секунд.
В этот момент Скотников сделал судорожный вздох и забился на полу…
— Отпускай, — лениво разрешил Лелик.
Схватив Сольникова за волосы, Самурай приподнял его голову.
Анатолий кашлял, отплевывался, выл, пытался что-то сказать — все это одновременно.
— Говори, — разрешил Лелик.
— Я… Я не понимаю… За что? — взвыл Скотников.
— Не понимаешь? — Лелик все играл роль ласковой воспитательницы. — А скажи нам, хороший мальчик Толечка, где те три тысячи баксов, что ты выудил у Витьки Нережко?
— Я! Ничего! Не выуживал! Он! Сам! Отдал! — пролаял Скотников.
— Кому?
— В фирму. Он сам! Он и подпись сам поставил! Его никто не тянул!
— И где же он сам?
— Я не знаю! Он вообще алкаш!
— А ты когда его видел в последний раз?
— Не помню…
Морда Скотникова тут же ткнулась в лужу. Он отчаянно заколотил ногами по полу, давая понять, что вспомнил.
— Раз, два, три, четыре, — меланхолично отсчитывал Лелик.
На счете «сорок» Самурай поднял голову Толи, тот хватал ртом воздух, выпучив глаза.
— Ну, вспомнил?
— В прошлый понедельник. Он на семинар приходил. Он пьяный был совсем.
— И с чего же это он напился?
— Не знаю! При чем тут я-а-а? — завыл Скотников.
— Ты тут при всем. При всех делах. Витька-то все мне рассказал. Во что ты его втянул. Рассказал и в петлю полез. Нету теперь Вити, понял?
Скотников затрясся.
— А поскольку с Вити взять теперь нечего, мы к тебе пришли. Его долг теперь — твой долг. А я должникам не прощаю. Гони три тысячи баксов — и мы, так и быть, уйдем.
— У меня нет! Честное слово!!
— Слушай, а где у тебя утюг стоит, а? Чтобы нам время попусту не тратить. Люди мы занятые…
— Нету денег! — выл Скотников.
— Что ж, нет, так нет. А где, кстати, баба твоя?
— Она… на работе
— И где же она работает?
— Она врач! Хороший врач! Она венеролог!
— Вене — чего?
— Она сифилис лечит и гонорею! Если вам надо…
— Фу, гадость какая! Вот что, поднимайся, голубь, поедем с твоей бабой знакомиться!
Самурай поднял Скотникова на ноги, продолжая удерживать за остатки волос.
— Ее уже нет на работе, — лепетал Анатолий.
— Как нет? То была, то нет…
— Она… она… — Скотников пытался что-то придумать, развесить какую-нибудь клюкву — ведь все это так легко получалось у него в последнее время.
Но братва — узкоглазый мужик с детским голосом, бритоголовый Саня, Вовчик со страшным шрамом через все лицо, огромный Лелик — это все-таки не тот контингент, на котором совершенствовал свое актерское мастерство Скотников, увы — не тот!
И он заплакал от бессилия.
— Еще чего, кто это тебе слезы лить разрешал, чмо? — рявкнул вдруг Лелик. — У нас бьют, а плакать не дают, понял?
И в подтверждение сказанного пнул Скотникова в пах. Тот взвыл, хватаясь руками за низ живота.
— Слушай сюда, падла! Мы сейчас на улицу выходим. Все вместе, понял? У нас у каждого — ствол при себе.
Лелик, распустив молнию спортивной куртки, вытащил из кобуры «тэтэшник». Глаза Скотникова закатились куда-то вверх, как у засыпающей на насесте курицы. Звонкая оплеуха вернула его к жизни.
— Не стреляйте, у меня сын маленький, — прошелестел Скотников.
— У Витюхи тоже сын остался. И дочка. Так что ты нас на жалость не бери. Ишь, юродивый! Рассердил ты меня! Поэтому будем считать, что ты мне не три тыщи должен, а шесть. Я половину Витькиной семье отдам. Вот так! А сейчас выходим вместе во двор, ты ложишься в багажник машины. Тихо, спокойно, без нервов. Слово вякнешь, тебя застрелим, а потом за бабой твоей придем. И за сыночком. Будешь вести себя тихо, считай, что семью свою спас. Понял? Ну, пошел!
Во дворе дома играл в песочнице серьезный мальчик в очках.
Он построил замок. Замок был замечательный, а зрителей, которые могли бы оценить эту вершину песчаного зодчества, — зрителей не было. Мама как убежала в магазин, так ее все нет и нет. Другие дети уже спят после обеда, а его мамища пьет вино в кафетерии возле магазина и болтает с чернявым дядькой по имени Гиви. И думает, что он, Даня, об этом и не догадывается. А он догадывается!
Двери парадного распахнулись, четверо дяденек, которые угостили его чудесной шоколадкой, под руки выволокли дядю Толю с восьмого этажа.
«Напился, козья морда!» — оглядев дядю Толю, решил мальчик.
Так же выглядел иногда дворник в детском саду. И воспитательница Лизванна, глядя на дворника, всплескивала большущими ручищами и говорила именно так: «Напился, козья морда!»
Мальчик побежал к дяденькам.
Они открыли багажник большой белой машины, дядя Толя полез туда, кося на мальчика безумным взглядом. От него плохо пахло. Как от Женьки, который писался в кровать.
— Вы куда его везете? — поправив очки, спросил мальчик.
— А, Даиечка! — улыбнулся огромный дядька, похожий на обезьяну. — А где твоя мама?
— Она еще не пришла. Она кофе пьет.
Дядя Толя тем временем свернулся калачиком на дне багажника. Крышка захлопнулась.
— А зачем он там? — не унимался Даня.
— А он сам попросил. Ему так больше нравится, — потрепав Даню по рыжим вихрам, ответил обезьянистый дядя. И дал мальчику конфету.
— Садись, Лелик, ехать пора, — окликнул обезьянистого дядю другой, со шрамом через лицо, усаживаясь за руль автомобиля.
— А вы китаец? — спросил неугомонный ребенок третьего, узкоглазого коренастого дядю, который усаживался на заднее сиденье.
— Типа — да, — неожиданно тонким голосом ответил дядя.
— А куда вы дядю Толю везете?
— В музей, — откликнулся четвертый, бритоголовый дядя, и тоже исчез в чреве машины.
— В какой?
Но белоснежная машина тронулась и исчезла в арке двора.
Глава 37
ДЕНЬ МЕДРАБОТНИКА
Анна проснулась утром от запаха кофе. В первый момент ей показалось, что это мама хлопочет на кухне, готовит ей завтрак. Нет, мама в больнице, и сегодня она должна пойти туда. И мама ничего не должна заметить!
— Кофе готов! — раздался из-за двери мужской голос.
«Ах да, это Сева Голованов. Где он спал-то? Я ему даже не постелила… Ладно, он на боевом посту, а не что-нибудь там…» — Не очень внятно подумала Лаврова, накинула халат и вышла на кухню.
Шипела на сковородке яичница с помидорами, булькала кофеварка, в тостере поджаривались ломтики булки. Высокий мужчина деловито накрывал на стол.
— Я сначала в ванную, можно? — спросила Аня.
— Нужно, — одобрил тот. — Десять минут.
— Что? — не поняла она.
— Десять минут тебе на ванную. Потом завтрак.
— А потом?
— Потом я на работу. И ты, наверное, тоже. Правильно?
— Не совсем, — откликнулась Аня, закрывая дверь ванной комнаты.
Ничего себе порядочки! Это что у нас, курс молодого бойца? Упал, отжался? Где это видано, чтобы женщина собиралась на работу за десять минут? Ладно, после завтрака разберемся. Все-таки приятно, когда за тобой ухаживают, пусть даже выполняя служебные обязанности…
Как ни странно, она вышла ровно через десять минут. Влажные волосы были зачесаны назад, отчего лицо казалось старше и строже.
— Ничего что я так, без макияжа и укладки? — язвительно поинтересовалась она.
— Нормально. По крайней мере видно, что ты из себя представляешь на самом деле, — как бы серьезно произнес Голованов.
— И что? — тут же поймалась Лаврова.
— Да ничего особенного, — небрежно ответил Голованов и, увидев ее огорченное лицо, рассмеялся, показав ряд безупречно белых зубов.
И Аня, неожиданно для себя, тоже рассмеялась.
Они завтракали, и Сева рассказывал ей какую-то чепуху, не давая погрузиться в свои думы.
— Так я сейчас в «Глорию», а ты?
— Я на работу. Но мне еще собраться нужно.
— Сколько времени потребуется?
— Обычно требуется час.
— Ого!
— Так вы идите, я умею собираться самостоятельно.
— Не хочу я тебя одну оставлять!
— Так вы здесь на всю жизнь? — подняла бровь Аня.
— Поживем — увидим, — не обиделся Голованов. — Просто я обещал Денису приехать с утра.
— Да поезжайте, Сева! — устыдилась своего тона Лаврова. — Мне нужно причесаться и все такое… Мне при вас неудобно… И что вы боитесь? У меня замки крепкие.
— Это хорошо. Только к телефону не подходи, ладно? Я тебе буду на мобильник звонить. Куда после работы?
— В больницу.
— Что маме скажешь?
— Ничего не скажу.
— Ну и правильно! Не пугай ее. И вообще, может, ты эти деньги заработаешь. И очень скоро.
— Да? Как это?
— Я тебе потом скажу.
— Ага, ты прямо как…
— Скотников? — обиженно закончил он.
— Извини, Сева! — испугалась Аня. — Это я еще не в себе.
— Это точно. Ну да ладно. На больных не обижаемся. Пока… — добавил он. — Ладно, бывай, созвонимся.
И исчез. Анна уложила волосы, выключила фен и услышала телефонные звонки. Тут же схватила трубку: могла позвонить мама.
— Але, госпожа Лаврова? — раздался мелодичный голосок.
«Это не Третьякова, у той тембр голоса другой, — с облегчением подумала Анна. — Да что это я? Боюсь ее, что ли? Черта с два!»
— Да, слушаю.
— Это Медведева.
— Кто?
— Госпожа Медведева. Из «Триады». Вы меня не узнали?
— Нет, — призналась Анна.
— Я вас тоже не узнала бы. У вас по телефону голос такой… сухой.
Медведева все же выделялась среди прочих монстров. Непосредственностью, что ли.
— Я вас слушаю, — приветливо сказала Аня.
— Ну вот, теперь совсем другой! Теперь ваш голос! Я хочу пригласить вас на праздник!
— Какой?
— Меня назначили руководителем структуры, как и госпожу Третьякову. И ее структура делится пополам. И я очень просила руководство, чтобы вы оказались в моем подразделении. Вы мне очень симпатичны. Вы не против?
Анна промолчала. Послать ее сразу, что ли?
— Я понимаю, я не столь блестящий руководитель, как госпожа Третьякова, но и она, знаете ли, не так уж блистательна, — видимо, обидевшись на молчание, проговорила Медведева.
— Что вы, я согласна! — быстро ответила Аня. — Вы мне тоже нравитесь. Очень.
— Правда? Вот и здорово! Мы прекрасно сработаемся! Третьякова говорит, что у вас есть харизма. А это самое важное. У меня, конечно, тоже есть харизма, и очень большая, это и Коробов отмечает…