Конница разбита, армия бежит... —
продекламировала я. — Ну и что теперь? Повеситься, что ли?
— Нет, не надо вешаться. Однако, похоже, что квартирку на Кутузовском уже навестили. Хорошо, что тебе не пришло в голову туда сунуться.
— А родительская квартира пустая?
— Пустая. Думала с Антошкой там после свадьбы жить — не могу. Реву, бабы, белугой. Да он без мамочки и не может... Так что баба Глаша там так и убирается. Приходит раз в неделю или два, если ей скучно и делать нечего.
— Да, — протянула задумчиво Ленка и хихикнула, ты, Алька, словно тот вор, что у распечатанного сейфа справку
об освобождении оставил! Ладно, вот что: надо твоему бывшему позвонить.
— Какому? У меня теперь выходит два бывших.
— Первенькому. Андрею Дмитриевичу. Надо узнать, со всех сторон тебя обложили или щелочка есть?
На том и порешили. Время было уже два часа ночи, и хоть и страшно, но надо спать.
* * *
Андрей Дмитриевич Сомов любил в жизни три вещи. Первое — делать деньги. Второе — руководить. Третье — чтобы все непременно называли его по имени-отчеству. Когда мы с ним познакомились, я еще не окончила институт. Он старше меня на тринадцать лет, поэтому казался мне тогда самым надежным и умным мужчиной на свете. Ухаживания его имели размах грандиозный, Андрей Дмитриевич просто смял меня своим натиском. Скептически оглядев своих поклонников-ровесников, я всерьез решила, что они и через пятьдесят лет не смогут сравниться с Андреем. Потом была шикарная свадьба, мама почему-то все время плакала, отец хмурился, и только моя родная тетка Юля высказывала вслух свое неодобрение. Мне это казалось странным. Но через полгода я поняла причину маминых слез. Не было того, о чем тысячелетиями пишут поэты, отчего умирают и рождаются, отчего начинаются войны и заключаются перемирия. Не было любви. Я прожила с Андреем Дмитриевичем пять лет, прекрасно осознавая, что значу для него достаточно много, но, как говорится, умереть в один день нам вряд ли захочется.
Он не жалел для меня денег, у него их было — куры не клюют. Он мог делать деньги фактически из воздуха. Андрей Дмитриевич родился банкиром, живет банкиром и, я думаю, умрет банкиром. Процесс извлечения денег из пустоты интересовал его больше, чем сами деньги. Но, получив их, он не бросался ими направо и налево. Он их копил. Похвальное качество, но оно занимало у него слишком много времени. И вот года через три после свадьбы я стала замечать, что Андрей Дмитриевич начинает обращаться со мной как хозяин, вернее обладатель. Он стал контролировать мои покупки, критиковал, если я что-то выбирала сама, его мнение всегда оставалось непререкаемым. В ювелирных магазинах,куда он последнее время принялся меня таскать, чтобы я выглядела не хуже жен его друзей, украшения выбирал сам,
обычно самые дорогие. Некоторое время меня это забавляло, потом стало надоедать. Попробовав объясниться с мужем, я услышала, что несу чушь и забиваю голову глупостями. Мне было предложено окончательно бросить работу и ходить в салоны, бассейны, на аэробику, одним словом, посещать кружок кройки и шитья. К тому времени участие мое в существовании галереи, открытой старинным другом моего папы, стало минимальным, потому что Андрею работающая жена не нравилась. Но, поразмышляв, я решила, что не так уж плохо там зарабатывала, карьера моя продвигалась, при определенных обстоятельствах у меня был шанс стать совладелицей галереи, причем шанс неплохой. Мои заработки, конечно, не могли идти ни в какое сравнение с деньгами Андрея Дмитриевича, но на себя мне вполне хватало, а работы я никогда не боялась. И вот настал момент, когда я решила, что спасение утопающих является сугубо личным делом каждого тонущего. Побросав в чемодан вещи, с которыми переехала к мужу, я осталась довольна — старых вещей осталось мало, так что чемоданчик был совсем легкий. Сняв с себя все надоевшие до смерти побрякушки, вытащив остальное изо всех ящичков и коробочек, я сложила их горкой на туалетном столике. Горка получилась очень внушительная.
— Сокровища Али-Бабы! — засмеялась я и с легким сердцем отправилась восвояси.
Трудно передать выражение лица моего муженька, когда я возникла с чемоданом на пороге гостиной на первом этаже, где он обычно читал газеты. Можно было бы пересчитать по пальцам людей, осмеливающихся перечить моему супругу, и я, как правило, в их число не входила. Поэтому Андрей, удивясь безмерно, вытянул брови дугой и поинтересовался:
— Куда это ты собралась?
— Прощай, милый! — сказала я. — Предоставляю тебе полную свободу. Можешь теперь подобрать себе дурочку по вкусу. А я, извини, ухожу.
— Tы взбесилась, что ли? Кому говорю, Алевтина?
— Сбавь тон, кретин. Я — Алевтина Георгиевна! — озвучила свой гнев я и пошла к выходу.
Последовала не очень красивая сцена. Когда я почти дошла до дверей, муж заорал охраннику, чтобы тот меня не выпускал. Передо мной возник охранник Саша, парень огромный, как шкаф, и для охранника очень добрый.Он растерянно смотрел на меня умоляющими глазами и твердил:
Алевтина Георгиевна, голубушка, ну куда вы? Останьтесь пожалуйста. Не уходите. Андрей Дмитриевич меня уволит. Алевтина Георгиевна, пожалуйста!
Как ни жалко мне было Сашу, мы всегда с ним прекрасно ладили, но уходить я собралась всерьез. К тому же я была уверена, что такого телохранителя, как Саша, мой муж не уволит из-за такой глупости, как уход жены. Быстренько превратившись в лесную лань, я зашептала печально:
— Сашенька, откройте, пожалуйста. Пропустите меня, я все равно уйду.
Парень расслабился и поплыл. Я была уверена, попроси его сейчас спрыгнуть с третьего этажа — спрыгнул бы. Перевоплотившись в стерву, я гаркнула:
— Александр! Немедленно откройте дверь!
Саша вздрогнул и послушно распахнул передо мной дверь. Я шагнула за порог и заспешила прочь.
* * *
Я бежала изо всех сил по широкой безлюдной улице, понимая, что бежать больше не могу, ноги мои разбиты в кровь, в горле сухо, его сводит судорогой, лицо залито жарким жгучим потом. Взглянув на свои руки, я увидела на них наручники, тугие и ржавые, из-под них сочилась кровь. Вдруг сзади послышались рев, топот и громкие крики. Я поняла, что сейчас меня догонят и схватят, потому что спрятаться было негде и сил больше не было. Я хотела крикнуть, чтобы кто-нибудь помог мне, но в горле так першило, что я не могла издать ни звука. Весь мир вдруг на меня обрушился. На секунду я увидела огромный земной шар, раскачивающийся на толстой белой цепи. Я закрыла глаза и в ужасе дернулась. Вновь открыв глаза, обнаружила, что подняться не могу. «Наверное, я умерла». Эта мысль меня почему-то обрадовала. Но... надо мной белел обшарпанный Юлькин потолок, сквозь стены раздавался грохот, похожий на землетрясение. «Ремонт», — догадалась я.
Скосив глаза на живот, увидела Юльку, бессовестно храпящую поперек меня. Ее левая нога лежала на моих одеревеневших
ногах, а правым локтем она давила мне на горло.
— Никакой совести у людей! — хотела сказать я, но лишь захрипела.
Юлька так усердствовала, что если бы она не спала, то я бы решила,что подружка собирается меня придушить. Собрав последние силы, я сбросила с себя брак Юлькиных
родителей, она недовольно вскинулась, открыла один глаз и ошалело уставилась на меня:
— Ты кто? — Она с усилием открыла второй глаз и вскрикнула: — Ой!
— Конь в пальто! — Я принялась хохотать, вернее, булькать.
Юлька выглядела так уморительно, что мне пришлось встать и выпить воды, чтобы вдоволь посмеяться.
— Только и может ржать, что твоя кобыла, — укоризненно сказала Юлька, когда немного очухалась.
Из соседней комнаты раздался недовольный Ленкин голос:
— Чего блеете, как жеребцы, в шесть утра?
Мы с Юлькой переглянулись и захохотали вместе:
— Ленка, жеребцы не блеют! Они ржут!
Выдав эту поправку, Юлька уставилась на меня, смутно подозревая, что в чем-то у нас ошибочка вышла. Смеяться я больше не могла, а только выла и икала и никак не могла остановиться.
— Вам виднее. — В дверь просунулась лохматая Ленкина голова. — Вы у нас по жеребцам специалисты. И какой это гад в шесть утра ремонт затеял?
— Ой, девчонки, мы прям как раньше! Помните? — Юлька счастливо закатила глазки.
— Помним, — сказала Ленка. — Сволочные у тебя соседи. Чего сегодня делать будем?
— Вот всегда ты, Ленка, все испортишь, — вздохнула Юлька. — У тебя дела?
— Если нужно, я позвоню, отпрошусь.
— Тебя отпустят?
— Однозначно.
— Аты, Алька?
— Вообще-то, мне в галерею надо.
Ленка решительно заявила:
— Сначала позвонишь Андрею Дмитриевичу, потом решим.
— Он в семь встает, — сказала я. — Надо дать ему проснуться, а то брякнет спросонья чего-нибудь не то.
— Он тебе все еще названивает? — спросила Юлька.
— Ага. Раз в две недели точно. И гонора не осталось. «Алечка, Аленька!» — передразнила я бывшего мужа.
— А свекровь чего?
— А ничего. Он человек воспитанный, богатый. Ему можно.
Она ведь, знаешь, что решила? Что, если я от такого богатого ушла к Антошке, значит, чего-то мне этакое нужно от него, от захребетника. Видно, думает, что я на гонорары от его бессмертных произведений рассчитываю. Не понимает, что благодарное человечество может достойно оценить его только в одном случае: если он угомонится и сочинять перестанет... Так что Андрей Дмитриевич — друг семьи. Она за него Светулю ладится отдать.
— Да ну! Вот дура-то! — удивилась Юлька.
— Да она баба деловая, пусть попробует.
— А ты допустишь?
— Конечно, нет. — Я улыбнулась улыбкой кобры. — Обойдется золовка. Много денег ей иметь вредно.
* * *
Позвонив в начале восьмого Андрею Дмитриевичу, я узнала от Саши, что тот уже три дня как за границей, вернётся через неделю, а про меня никто ничего не спрашивал. Услышав мой голос, Саша явно обрадовался и был не прочь поболтать еще. Но я с ним распрощалась, пожелав всего самого наилучшего и пообещав заглянуть в гости.
За завтраком мы обсуждали дальнейшие наши действия. Честь первой отправиться на разведку выпала Юлии Геннадьевне. Основным аргументом послужило то, что в галерее ее не знали, тогда как Елена Борисовна там появлялась. К тому же Юлька — миниатюрная блондинка, при полном параде достаточно эффектная дама. Но без грима и прочих женских ухищрений она выглядит как девчонка. Надев короткое синее платьице, белые гольфы и синие туфельки на маленьких каблучках, она стала похожа на ученицу десятого класса. А сделав себе два легкомысленных хвостика, перетянутых цветными резинками, по моему мнению, Юлька сбросила этим нехитрым способом еще пару классов. Ленка стала опасаться, не потерялась бы наша малышка в большом городе. Не выдержав, она сказала:
— Улицу осторожней переходи, и вообще!
Юлька живо обернулась и прогундосила:
— Хорошо, бабущка! — После чего ловко увернулась от затрещины. Покривлявшись перед зеркалом, она осталась довольна: — Порядок!
— Ну, Юлька, ни пуха ни пера!
К черту, родные! — Подружка шагнула за порог, оглянулась и добавила: — Ну, как договорились!
Она запрыгала вниз по ступенькам, смешные хвостики прыгали вместе с ней. У меня отчего-то сдавило грудь, сердце тревожно стукнулось о ребра.
-Все будет в порядке, все будет в порядке! — твердила Ленка, глядя в окно на уходящую Юльку. То ли себя успокаивала, то ли меня.
Прождав условленный час и не получив никаких известий, мы заволновались. От Юлькиного дома до галереи добираться минут сорок. Наверное, она уже там, как без проблем воспользоваться телефоном, я ей объяснила. Почему же она не звонит? Ленка поднялась с кресла и пробормотала:
— Позвоню-ка на работу, лучше мне пока здесь побыть.
Набрав номер, она быстро залопотала на французском.
Судя по ее мимике, что-то было не в порядке, но из всего разговора я поняла только слово «месье». Положив трубку, Ленка расстроенно покачала головой:
-Слушай, я убегу часа на два, если смогу, то быстрее. Вечно у этих паразитов заморочки. Если что, звони на сотовый. Лады?
— Лады! Беги, не переживай.
Елена Борисовна умчалась со скоростью смерча, а я села на софу и стала гипнотизировать телефон. Через полчаса, плюнув на все, решила ехать к галерее и попробовать найти Юльку.
«Может, она выход найти не может, — глупо уговаривала я себя, судорожно ища косметичку. — Или подругу встретила. Или в пробке застряла».
Вдруг неожиданно громко зазвонил телефон. Я схватила трубку:
— Да?!
— Бабушка — это ты? — Юлька щебетала словно воробушек.
Я облегченно перевела дыхание, но успокоиться не могла — это обращение показывало, что за Юлькой идет «хвост». Привычка пользоваться подобными шифрованными штучками осталась у нас с самых давних пор, когда мы еще не отказывали себе в удовольствии сыграть в казаки-разбойники или в войну.
— Скрытно или явно? — спросила я.
— По-пионерски! — значит, явно.
— Много их?
— Двойку я давно исправила! —В ее голосе зазвучала искренняя обида.
— Юленька, сама можешь разобраться?
— Ба! Можно, я в «Детский» съезжу? Карнавал через две недели, а там маски, парики... А? Я только гляну...
Карнавал, черт, какой еще карнавал... В голове у меня настоящий карнавал... Вот оно что! Она хочет оторваться от них в большом магазине. В «Детский мир» она,конечно, не поедет, скорее всего, ЦУМ. Ясно. А вдруг...Только бы не попытались сунуть ее в машину...
— Я поняла, это ЦУМ, да? — Юлька утвердительно замычала. — Юля, осторожнее, вдруг попробуют в машину затащить...
— Ну, ба! Ну, что я, маленькая? — Она снова заныла — Ой, ба! Я совсем забыла! Посмотри, мне кажется, что я утюг забыла выключить! Посмотри, пожалуйста! А то загорится! Еще минут пять и все! Сама там разберись, ладно? А французский я потом выучу, с ним все в порядке. Целую, ба!
Значит, у меня есть пять минут. Что с утюгом, я не поняла. Иной раз большой недостаток шифрованного разговора заключался именно в том, что трудно было понять, что же именно зашифровали. Глубоко вздохнув несколько раз, я постаралась успокоить бешено бьющееся сердце. Так, сначала найдем утюг. Где он? Кажется, здесь. Я распахнула дверцы шкафа. Вот утюг. Что дальше? Соображай быстрее, старая корова! Стоп! В конце полки стояла шкатулочка, где лежала Юлькина наличность, а рядом перевернутая трехлитровая банка, на нее натянут рыжий парик с длинными локонами. Вот он, карнавал... Ах, карнавал, удивительный мир, здесь... Я шустро вытащила деньги, стянула парик,бросилась к зеркалу. Собрав за две секунды свою сумку, я вспомнила про мешочек. Времени на раздумья не оставалось, если его найдут у Юльки, ей не поздоровится. Я метнулась к кенгуру, сунула камни в сумочку и бросилась к дверям. Глянув напоследок на свое отражение в зеркале, я собралась расстроиться, но из-за дефицита времени передумала. Хотя в данной ситуации рыжий парик, делающий из меня даму не самых строгих правил, был только на пользу.
Я выглянула из квартиры. Вроде тихо. Аккуратно захлопнув за собой дверь и сделав несколько осторожных шагов к лестнице, я замерла. Сначала я даже ничего не слышала. Я чувствовала. Это были такие легкие и осторожные шаги, что казалось, человек не касается ступеньки. Через мгновение зашумела кабина лифта. Лифт шел вверх, значит, у меня есть семь или восемь секунд, чтобы слиться со штукатуркой
или с соседской дверью. Вариантов было два: остаться на месте, протянуть гостям мешочек и сказать:
— Я больше так не буду!
Потом, вероятно, я получу пулю в лоб, и на этом все быстренько закончится. Вариант был неплох, если бы не одно «но» — умирать я не собиралась. Поэтому я выбрала более избитый второй вариант :сняла туфли и стала живо подниматься наверх. Хотя и здесь могло быть несколько продолжений. Либо подняться на чердак и попробовать выйти через другой подъезд, либо звонить в первую попавшуюся квартиру. Но здесь могла выйти накладка: увидев перед дверью незнакомую женщину с просьбой впустить ее в квартиру, запуганные москвичи могли поднять крик, который будет слышен не только в этом подъезде. Поднявшись на два этажа, я прислушалась. Неожиданно двери лифта открылись этажом ниже, из него вышли двое мужчин и пошли вниз по лестнице. Я отпрянула от перил, стараясь производить как можно меньше шума. Хорошо, что успела подняться... Мой слух уловил какой-то тихий шепот, еле звякнула железка: они вошли в Юлькину квартиру. Времени не осталось ни секунды. Я поднялась на последний этаж и решительно потянулась к двери чердака. Мы, слава богу, живём в Москве, а не в какой-нибудь отсталой Европе! Замок с двери был сбит, видимо, уже достаточно давно, новый вешать никто не собирался. Поднявшись на чердак, я остановилась. Вытащила зеркальце, достала из косметички все возможное для того, чтобы сделать губы потемней, румян я тоже не пожалела. Затем подвернула юбку повыше и перетянула ремешком, чтобы не сваливалась. Сняла пиджак, с трудом запихала его в сумку, оставив на плечах платок. Полупрозрачный топик как нельзя лучше дополнял задуманное.