Кажется, еще в один из первых дней их знакомства, посетив его офис, оборудованный и комнатой для краткого отдыха, она предложила заменить там узкий диванчик на удобное во всех смыслах ложе и сама принесла несколько комплектов постельного белья. Хочешь отдохнуть, сделать небольшой перерыв? Вот и отлично! И тут же на практике доказала, что даже краткий перерыв в его умственной деятельности, но под ее чутким руководством способен вмиг избавить перегруженный нервными стрессами организм от всех этих комплексов, неуверенности и, как ни странно, чисто физической усталости. Словно, безудержно тратя свои силы, он обретал равновесие и психическую устойчивость в вечно неопределенных, а часто непредсказуемых ситуациях.
Плохо ли ему тогда было? Да кто ж посмеет так подумать, не то что попытаться выразить беспомощными словами! Это были для него дни, и даже месяцы, какого-то невероятного телесного восторга, упоения, которое, увы, не могло продолжаться бесконечно. Для него, но не для нее, вот в чем дело. Молодая супруга все еще пребывала в собственном мире острых физиологических страстей и не собиралась его менять, а он вернулся в свой утонченно интеллектуальный мир, как он его определял и без которого не мыслил себя. И брачный союз с Анной в дальнейшем отчасти воспринимал как восторженное и даже экзотическое, хотя и несколько навязчивое, путешествие в иллюзорный мир воспаленной воображением эротики. Но подобные путешествия хороши, а иногда и невероятно привлекательны, от поры до поры. Пребывать же там, за чертой главного своего дела, постоянно, да на это никаких физических и нравственных сил не хватило бы у всякого нормального человека. Анатолий Сергеевич скоро в этом убедился. Равно как и в том, что его якобы уход от нее, в смысле из ее беспрерывной, нескончаемой постели (хотя ничего подобного и в помине не было, просто нужны ведь и «перерывы» на работу), Анна восприняла как предательство ее надежд и представлений о полноте семейной жизни. Разубедить ее не было никакой возможности, оставалось разрешить личную свободу. Воспользовалась она ею или нет, Юркина мало интересовало, его волновал лишь один аспект ни в коем случае развлечения Анны не должны отражаться на имидже его бизнеса, на его личной деловой и нравственной репутации. Так ведь, по сути, немного и просил! Видимо, он не сумел оценить до конца «экзотические» способности супруги…
Надо же, как судьба сложилась! А ведь как славно все начиналось… Да, неисповедимы пути…
И вот — другое видение. Спокойная, уравновешенная, ласковая Кристина, с ее понимающей улыбкой, трогательной заботой, с шутливыми, но одновременно и глубокими размышлениями по поводу, например, конфуцианских взглядов на государственное устройство… Интеллект, отдых, исполненный парадоксальных мыслей и изящных сравнений… И мягкое, податливое тело, способное не взбесить от страсти, а утолить и успокоить…
А потому, когда настал момент истины, то есть персонального выбора, Анатолий Сергеевич ни минуты не колебался. И более того, чтобы не обострять с Анной и так уже напряженно-взрывных отношений, постарался обставить свой уход как добровольное изгнание, иными словами, как вынужденное выполнение немедленных, продиктованных очередной истерикой, требований супруги оставить ее в покое — раз и навсегда, навечно, ну да, естественно обеспечив при этом ее безбедное существование в дальнейшем. Должна же она хоть как-то возместить свой тяжкий моральный ущерб! Последнее — насчет морали, как таковой, — было, вообще говоря, наиболее сильным аргументом, тут уж ничего не скажешь…
Вспоминая теперь обо всем этом, Юркин пытался отнестись к происшествию с юмором. А ведь верно, когда у тебя нет возможности изменить течение событий, что остается? Только улыбаться и благодарить Господа за то, что тебе, скажем, отрезало трамваем только одну ногу, а не обе, да еще и руки вместе с головой — в придачу.
И так у него продолжалось до того дня, пока пришедшая в палату на этот раз фантастически красивая Кристина не сообщила, что доктор только что обещал ей во второй половине дня выписать больного. После чего Анатолий немедленно поедет к ней домой, где лечение продолжится, но уже амбулаторным путем. То есть будет приходить врач и делать необходимые для окончательного восстановления здоровья уколы. И чтоб никаких возражений!
А с чего бы, интересно, он стал возражать?.. Хотя две недели его жизни, как говорится, корова языком слизнула, и это плохо. И он не знает, что делается в доме на Истре, а распорядиться и послать туда некого, надо ехать обязательно самому. Ох, как прав был тот сыщик!.. Документы — вот что сейчас самое главное… Но даже Кристине он не может доверить такого дела, поскольку оно уже изначально теперь таит в себе смертельную опасность…
Как, впрочем, и многое другое, что в наше воистину беспредельное, непредсказуемое и в определенной степени даже трагическое время связано не просто с деньгами, а с большими и очень большими деньгами…
3
Ожидание не могло продолжаться вечно.
Когда «наружное наблюдение» сообщило Вадиму Михайловичу Лыкову, что клиент перевезен в собственном «мерседесе» с Рублевского шоссе на Пречистенку, в известный уже дом, можно было начинать планировать операцию более конкретно, то есть с учетом конечной ее стадии. И потому теперь день-другой ни малейшего значения для исполнения далеко идущих планов полковника милиции не имели.
В один из дней, точнее, как-то посреди ночи, пребывая в полнейшем кайфе, другими словами, на грани сознания и инстинктивного животного удовлетворения, Анюта в этаком-то полубредовом состоянии высказалась, что ей давно следовало бы побывать в доме на Истре. Куда она проникнуть все же побаивается.
Проникнуть? Смысл сказанного заинтриговал Вадима. Почему именно проникнуть, а не просто приехать? Там же и ее дом? Или не так? Есть какие-то запреты, тайны? Тоща почему он до сих пор о них ничего не знает? А ведь уж он-то постарался сделать все, чтобы у похотливой и ненасытной Анюты не оставалось времени на размышления о посторонних вещах. Так в чем же дело?
Видимо, она сообразила, что снова, как в самом начале их знакомства, проболталась. Тогда ведь речь коснулась только того, что она просто знает, где хранятся учредительные документы и прочие финансовые бумаги мужа на владение фирмой. А тут невольно назвала и адрес, и умный человек сразу сообразит, где их надо искать. Дураком же Вадим не был, это она давно поняла. Начала крутить, вертеть, отделываться незначащими репликами — мол, муж говорил с кем-то по телефону, наверное, со своим адвокатом, а я случайно запомнила, но вот где конкретно?.. Однако ее оправдания, видела она, лишь усиливали у Вадима подозрения в том, что Анна и не собиралась открывать перед ним «закрома». Значит, он будет настаивать на своем участии, убеждать, что без его реальной помощи у нее ничего не получится. Тем более если. там охрана. Тем более теперь — ведь после покушения на жизнь супруга любые события могут трактоваться однозначно. Ну и тем более если операция по изъятию документов должна быть проведена так, чтоб без сучка без задоринки…
Анна и додумать не успела свою мысль до конца, как убедилась, что мужик, если он только того пожелает, завсегда окажется сильнее и надежнее любой бабы — со всеми ее капризами и тщательно скрываемыми желаниями. Да она и сама скоро пришла к выводу, что без твердой его руки, без жесткой настойчивости и железной логики, основанной на абсолютном знании того, что и как надо сделать, чтобы она заполучила в свои руки богатство, ей и думать нечего справиться с этой операцией в одиночку. А если ситуация не имеет альтернативы, значит, хочет она того или нет, ей придется чем-то жертвовать. Раз все равно нет другого выхода.
Теперь она полностью уже осознавала свою перспективу. В начале пути, по которому ее направила судьба, она вынуждена была постоянно жертвовать собой, своим телом. Потом наступило равновесие, когда никакие жертвы не требовались, ибо ее желания исполнялись быстро и досыта. Ну не удержалась, бывает… Значит, снова придется жертвовать, но на сей раз — только деньгами. Не свободой или неутолимой нуждой, а всего-навсего какой-то там кучкой денег. Подумаешь! Зато есть будущее…
Но тут совсем не к месту всплыла мысль о том, что у столь уверенного в себе Вадика тоже далеко не все в порядке с его страстными клятвами. Разве не обещал он избавить ее от мужа? И что дальше? Жидко обгадились его кадры? Надо же называть вещи своими именами, чего стесняться? Так о каком же светлом будущем он замыслил, если не справился с мелким уже как бы прошлым? Но двадцать пять тысяч долларов-то он взял, да. Увы, дорогой, так у нас с тобой дело дальше не пойдет…
Вадима отчасти поразила такая неожиданная проницательность и деловитость этой сучки, расслабленной от избытка переполнявших ее, казалось, еще мгновение назад эмоций. Мелькнуло даже нечто уважительное, вроде — а она сильная баба. Ну ничего, и не с такими управлялись, не она первая, не она и последняя…
Посмотрел на нее Лыков и ухмыльнулся неожиданно пришедшей мысли о том, что он, кажется, слишком много себя отдает этой ненасытной и самодовольной стерве. Надо бы как-нибудь показать ей подлинное ее место. Влить в нее побольше виски и устроить ей небольшую групповуху — для начала. Капитанов позвать — они парни молодые, охочие до разнообразия… Ну и по рукам пустить, желающих-то хватит… А базарить начнет, так на минуточку напомнить кое о чем. И вообще, не много ли «сладкого» он употребляет в последнее время? Недолго ведь и оскомину набить, здоровье свое драгоценное подорвать, которого и на жену-то в последнее время совсем не остается. Не говоря о других кадрах… Да и ребята вон криво поглядывают, посмеиваются. Как ни зайдут сюда, в фонд, сразу хмыкать начинают и носами крутить — атмосфера-то от ее Духов, от всей этой нескончаемой постельной возни такая, что никакими кондиционерами не разгонишь…
Но прежде чем привести в исполнение только что возникшие в голове идеи, которые, впрочем, никуда не денутся, Лыков решил сперва завершить операцию с документами. Это сейчас самое главное. Жаль, что потеряно столько времени, но ведь это не его, а ее вина, Аньки, которая, оказывается, все загодя знала, но молчала, как партизанка. Одни намеки, а из них, известно, ничего путного не выстроишь. Спохватилась теперь, узнав, что мужика ее выписали из больницы, опомнилась!.. Но лучше поздно, чем никогда…
И Вадим приступил к действию.
Он встряхнул ее маленько, чтоб и не мыслила спать, и, как была в костюме Евы, разве что без фигового листка на лобке, легкими тычками в спину погнал ее в рабочий кабинет, где усадил перед письменным столом, придвинул лист бумаги и дал черный фломастер.
— Начинай, — сказал голосом решительным и исключающим всякие возможные возражения, — рисуй план вашей дачи… дома, коттеджа — один хрен. Чтоб все было четко и подробно. Отдельно нарисуешь потом участок и все к нему подходы и подъезды. Доигралась, твою мать, тянула все, не помнит она, не знает! Ты со своим дурацким упрямством так на бобах и останешься!
Лыков и не подозревал дальнейшего. А Анна взвилась. Не понравилось ей, видите ли, такое обращение! Погоди, не то еще будет, мысленно пожелал ей полковник, вдруг решивший окончательно, что сразу после операции «Земфира», как он назвал для себя планы по овладению торговым домом, он сделает все, чтобы этой шлюхи и духу близко не было. А способов избавиться от ненужных свидетелей, выполнивших свою «историческую» роль, уж кому-кому, а ему-то не занимать…
Вероятно, что-то вдруг почувствовала и Анна, возможно, какую-то неведомую еще опасность для себя. Во всяком случае, она не стала перечить, но, вернувшись в спальню, накинула себе на плечи его купальный халат и только после этого уселась перед листом бумаги.
Она просто на удивление старательно и грамотно начала изображать все ходы и выходы в трехэтажном доме — на каждом этаже отдельно. Нарисовала, где гараж, где комната охраны, где, наконец, находится пульт со всей сигнализацией. Объяснила, как пройти в подвал и что там есть. Но это были, может быть, пусть и важные детали, однако они ничего не добавляли к главному вопросу: где находится сейф? То есть Анна твердо знала, что таковой в доме имеется, но вот где? На это мог ответить лишь профессионал, разбирающийся в подобных вещах. Либо сам хозяин, если бы захотел. Или если бы его удалось заставить «захотеть» открыть свою тайну. А в том, что в московской квартире такого сейфа у него не было, Анна не сомневалась. Нет, был еще недавно, но, уходя, Юркин демонстративно выгреб из него все хранившиеся там документы и ушел, оставив дверцу настежь распахнутой, с замысловатым по очертанию ключом, торчащим из замочной скважины. На, мол, подавись!
А вот это уже более чем любопытно! Но Лыков постарался окрыть от Анны свой неожиданно возникший интерес.
— Ключ-то у тебя? Или выкинула за ненадобностью? — спросил небрежно.
— Да кому он нужен? — отмахнулась она. — Валяется где-то. А зачем он тебе? Можешь вообще этот ящик теперь забрать. Если из стены сумеешь вынуть…
— Так хорошо оборудован? А кто ставил, не помнишь?
— Это еще до меня… Заезжай, посмотри.
— А на Истре? Тоже без тебя?
— Нет, почему? Там я помню, мастер специальный приезжал… Из конторы какой-то.
— Вспомни из какой, а я тебе за это помогу найти его тайник и даже, не исключаю, ключом обеспечить. Ты ж не знаешь моих возможностей… дорогая.
— А просто поехать поискать?
— И что? Взламывать? При живом-то хозяине? — Лыков уставился на нее как на ненормальную.
— При чем здесь живой?! — снова будто окрысилась она. — Ты же обещал! И деньги взял!
— Ты, кажется, что-то путаешь, дорогая, — холодно возразил он. — Во-первых, деньги у тебя брал не я, а ты сама их передала сотрудникам известной тебе «Венеры»…
— Здрасте пожалуйста! — возмутилась она. — Это когда ж я их передавала, а ну-ка напомни, голубь? Ты свел меня с этим своим Стасом Чураевым, да? Я объяснила. И сумму назвала, которая, по твоим словам, его устроила. И все! А деньги взял у меня из рук лично ты, щоб отнести Стасу! Разве не так? Вспомни… дорогой! Это тебе твое «во-первых». А вот во-вторых, ты меня уверил, що осечки не будет, поскольку ты сам их курируешь! И що? Обосралыся?!
Лыков поморщился — из нее так и перла эта базарная, дешевая дрянь. Он и сам мог бы ей такое сказать, что мало не показалось бы, да почувствовал, что и пережимать в данном случае нельзя. Рано еще. Дело не сделано. А те двадцать пять кусков, из которых ровно пять он положил в собственный карман — за посредничество, так сказать, вовсе карман ему не жгли. Опять же и курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Не возвращать же! А ребята? Ну не сейчас, так потом все равно сделают свое дело, никуда не денутся. И Стасу нет резона подводить своего «куратора» — верно сказано этой дурой. Так что, можно считать, ничего еще не случилось. А вот насчет сейфа — тут надо срочно принимать меры. Если Юркин не успел перекинуть свои бумаги в другое место, сейчас наклевывается единственная возможность заполучить их бескровно. В смысле, не прибегая к ненужным акциям устрашения. Ну а потом уже грамотно организовать дело таким образом, чтобы учредительные документы законным путем перешли от вдовы в руки ее доверенного лица, под которым Вадим Михайлович видел исключительно самого себя. И странно было бы иначе.
Вот поэтому он и сдерживал свои эмоции, не прибегал ни к одному из множества известных ему способов развязать свои отношения с этой стервой, и старательно доказывал ей, что их любовная связь — надолго. Не навсегда, нет, пока об этом говорить еще рано, но она должна быть в нем уверена — как в помощнике, как в исполнителе ее капризов, желаний, да просто как в мужике, который заставляет ее всякий раз буквально лезть на стену от переизбытка чувств. Хотя работенка эта, столь привлекательная поначалу, на свежем-то материале, начала уже основательно утомлять его. Действительно, напоминает оскомину… Ну ничего, не долго осталось… Сейчас сейф — самое главное!
А что она тут как-то ни с того, понимаешь, ни с сего стала вдруг на судьбу свою жаловаться, словно убеждая его — это его-то! надо же! — будто та обошлась с ней несправедливо, так это несущественные мелочи жизни. Это ж всегда, сколько мир существует, один жалуется, что у него щи пустые, а другой — что жемчуг мелкий. А все почему? А потому, что каждому — свое.