- Сейчас, мужики, сейчас, - заволновался Палыч перед последним поворотом на Лып, до которого мы добирались не два часа, а все четыре, видимо сам боялся обнаружить очередную дубраву, которых в наших краях лет сто, как вырубили.
Десяток шагов и перед охотниками открылась живописная излучина речушки, на берегу которой стояли три дома, окружённые подворьем. Из труб домов явственно тянуло дымком, в лицо ударил запах свежего навоза, и послышалось мычание коров. Повеселевшие, мы спустились к жилью, встречая лай выскочивших собак весёлыми улыбками, пожалуй, впервые в жизни. Навстречу нам уже выходили жители деревеньки, набрасывая патриархальные полушубки. Все пять вышедших мужчин, как ни странно, заросли бородами, по самое не могу. Вокруг них крутились полтора десятка подростков, одетых, как цыгане, в какие-то лохмотья. И это поразило больше всего, в том Лыпу, что мы проезжали утром, на три десятка жилых домов было не больше пяти детей. Я в тот момент почувствовал что-то неладное и попросил друзей молчать, что бы они не услышали.
- Поговорим потом, без посторонних, - парни дружно кивнули, - наша задача, сбор информации, не особо выделяясь глупыми вопросами.
Палыч как-то странно взглянул на меня и улыбнулся. Он и начал разговор с жителями деревеньки.
- Здравствуйте, люди добрые, заплутали мы с друзьями, помогите добрым советом.
- Здравствуйте, - обнажили головы все мужчины, обозначив поклон, - куда путь держите, господа хорошие?
Вот это номер, господа! Похоже, здесь и о советской власти не слыхали. Я повернулся к ребятам и, незаметно для селян, показал кулак, молчать, господа офицеры, молчать! Судя по всему, на тайное селение староверов набрели, вот это номер. Тем временем, егерь продолжал разговор с крестьянами ни о чём, присматриваясь, друг к другу. Аборигены окружили его, обсуждая виды на урожай и будущую зиму, а мы остались в стороне, скинув рюкзаки. Курить пока опасались, вдруг попали к староверам, могут обидеться. Мальчишки, тем временем, подкрались к нам, пытаясь потрогать блестящие алюминиевые каркасы рюкзаков, Никита этим воспользовался, присев напротив одного из парнишек, лет десяти.
- Считать умеешь?
- А то, - гордо приосанился пацан, в свою очередь, показывая на 'Сайгу' - это что у тебя за штука?
- Ружьё моё, - нашего бизнесмена не так просто сбить с толку, - правильно назовёшь год, месяц и день сегодняшний, дам подержать.
- Семидесятый, октября двадцать девятое число*, - парнишка протянул руку к карабину.
- Ответ неверный, год назови полностью, - Никита встал, встречаясь с нашими напряжёнными взглядами.
- Семьсот семидесятый, нет, одна тысяча семьсот семидесятый от Рождества Христова, - выпалил мальчишка, забирая из рук нашего бизнесмена карабин без магазина. Несмотря на шоковое состояние, затвор Никита передёрнул, убедившись в отсутствии патрона в патроннике. Приглядывая за мальчишками, облепившими счастливчика, мы молчали, по-новому рассматривая одежду крестьян и их хозяйства. Мысли о подставе не возникло, в наших краях устроить подобный театр невозможно, да и незачем. Судя по русскому языку и местности, мы в России екатерининских времён, причём, в родном Прикамье. Первым отреагировал Вова,
- Зеркало это подкузьмило, больше некому, оно услышало наш разговор о золотой эпохе.
- Мистика, у нас глюки, - Никита не верил до последнего.
- Это гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят, - голосом кота Матроскина попытался схохмить я, хотя мне было также тоскливо. Сердце заныло, предчувствуя разлуку с женой и детьми, любимыми сыном и дочерью. Господи, подумал я, как они там без меня, на зарплату жены протянут. Уж если ты закинул меня в прошлое, помоги, для компенсации, моим детям выучиться и стать людьми. Сам я похоронил отца рано, на первом курсе института, потому не желал подобной судьбы своим детям, но, увы. Судя по всему, им придётся сложнее, да ничего, успокаивал я себя, вспоминая все материальные ресурсы семьи. Так, мама поможет из своей пенсии, одну квартиру можно будет продать. К счастью, зарабатывает жена неплохо, кабы не больше меня, жить смогут, особенно, после продажи бабкиного наследного домика. Я понемногу успокаивался, возвращаясь в реальность, нас окружавшую.
Егерь успел поговорить с крестьянами и вернулся к нам, подтверждая наше положение в 1770 году, где правит Екатерина Вторая, более того, он успел создать нам легенду. В ходе беседы с крестьянами, жителями выселка Нижний Лып, он услышал вопрос, не литвины ли баре? Надо сказать, что наш акцент заметно отличался от яркого оканья аборигенов, как и словарный запас. Потому и подхватил егерь подсказку крестьянина, назваться барами из Литвы, которая недавно стала частью Российской Империи. Бритые щеки не оставляли нам шансов прикинуться простыми работягами, тем более, что все окрестные жители, как нетрудно догадаться, были приписаны к заводу. А становиться крепостными добровольно никто из нас не собирался. Однако все подобные вопросы оставили на вечер, поскольку Палыч договорился на ночлег и столование наше до завтрашнего утра, когда мы дружно отправимся в сторону Прикамского заводского посёлка.
- Столоваться будем у хозяев, свои припасы не доставать, - предупредил нас Палыч, - завтра с утра двинем до Осиновки, по дороге поговорим.
- Погоди, а чем ты расплатился? - практично заметил Никита, - у нас нет ни копейки местных денег.
- Народ здесь не избалованный, переночевать пустят и накормят бесплатно, я сказал, что все припасы утонули, а в рюкзаках научные инструменты, потому и прошу не открывать их. Всё, заканчивайте базар, пока за шпионов не приняли.
Так и получилось, хозяева одного из домов отвели нам огороженную жердями комнатку на одно окно, за большой русской печью, где мы разделись и сложили вещи. Пол в доме был некрашеный, но, чисто выскобленный, а стекло в небольшом окошке заменяли четыре куска слюды, настолько прозрачные, что сквозь них можно было разглядеть человеческую фигуру на улице. Убедившись, что в доме чисто и нет признаков тараканов или клопов, мы с Вовой улеглись на рюкзаках дремать, в ожидании обеда, неугомонный Никита отправился во двор, продолжать осторожные расспросы ребятишек. Палыч вернулся к разговору с хозяином, Прокопием Малым, действительно, невысокого роста, не выше ста пятидесяти сантиметров. Усталость от непривычной нагрузки взяла своё, скоро мы с Володей задремали, к счастью, оба не храпим. Разоспаться нам не дал егерь, разбудивший нас уже в сумерках,
- Вставайте, обедать зовут, после обеда выйдем на улицу, поговорим.
Нам четверым хозяева поставили отдельную посудину, с интересом глядя на наши разнокалиберные ложки. Перед обедом хозяин громко прочитал 'Отче наш', эту самую короткую молитву знал и я, поддерживая негромко, но внятно Прокопия. Мне помогал Палыч, судя по уверенности, не впервые читавший молитву за столом, ну, да он побывал в Сербии. Никита и Вова бормотали что-то под нос, но перекреститься ума хватило у всех нас. Кое-как выдержав проверку, мы приступили к обеду, сдерживая урчание в животах. Уха была великолепной, даже без картошки, настолько наваристой и жирной оказалась рыба. Саму рыбу подала хозяйка на второе, когда мы сыто откинулись от опустевшей чашки. Из шести рыбин, проданных нам на плоском деревянном лотке, я узнал только две стерлядки, да одного судака. Остальные были для меня в новинку. Из негромкого разговора Прокопия с егерем, услышал позднее, что это знаменитая белорыбица.
Хозяин, поддерживая разговор о рыбе, степенно обсуждал гастрономические тонкости разных видов рыбы, жалуясь, что с постройкой плотины на Прикамском заводе, вода в низовье реки Сивы, куда впадали все местные речушки, стала хуже, грязнее. Судя по этим жалобам, проблемы с экологией начались не в двадцатом веке. Хотя, Кама, по-прежнему оставалась чистой полноводной рекой, поставлявшей окрестным жителям множество крупной рыбы, заготовляемой на зиму. А в речке Лып и Сиве ловили всякую мелочь, от пары фунтов до полупуда. Нас приятно удивило определение мелкой рыбы, наводя на греховные мысли, какой тогда бывает крупная рыба? Постепенно разговор перешёл на Прикамский завод, вокруг которого рос посёлок в несколько тысяч жителей. Из истории родного города, в краеведческий музей нас водили, слава богу, каждый учебный год, мы знали, что строительство завода началось осенью 1759 года. Вряд ли за десять лет завод успел развернуться на полную мощность. Однако, нам хотелось побывать на родном заводе, возможно, именно там, в провинции, удастся легализоваться.
Никита постепенно втягивался в разговор, уточняя дорогу до Прикамского завода, условия найма работников. Сославшись на утрату документов, за которыми придётся ехать в Екатеринбург, поинтересовался, как туда проще добраться зимой. Ответ был стандартный - по камскому льду, в обозе торговцев, проходящих туда каждую неделю. Или по нашему берегу Камы, по знаменитому Сибирскому тракту, через Очёр.
- Под Оханском, говорят, пошаливают, - понизив голос, сообщил Прокопий, - весной двух купчин обобрали, да летом слухи ходили разные. Ещё на частинских мужиков грешат, но, там, на островах, правды не найти. Обманут и обдерут, как липку. Потому, барин, провожатых бери из села Галёво, или степановских мужиков. Они, конечно, с характером, прижимистые, но, грех на душу не возьмут. И без разбоя живут богато, почитай, самые зажиточные сёла на Каме.
- А вотяки* как, не балуют? - подключился Палыч, сытно вытирая руки о свой платок. Интересный егерь, с носовым платком, я прежде подобных ему не встречал.
- Так их, почитай, в наших краях и нет. Вокруг Прикамского завода на тридцать верст только русские деревни. Вотяки всё больше на север и на запад селятся. Из инородцев немного вогулы живут, сразу у Прикамска большое селение, на заводе робят, да извозом занимаются. И на восток до Перми с десяток вогульских селений наберётся, люди спокойные, работящие, за что и страдают от демидовских приказчиков.
- Выходит, вы все тут государевы люди? - рискнул проверить Никита, в крепость попадать мы не собирались ни в коем случае, - или свободные, кто живёт поблизости?
- Так ещё десять лет назад мы все тут свободными были, пока к Прикамскому заводу не приписали, - скрипнул зубами Прокопий, - теперь три раза в году отъезжаем на работы в завод, со своей телегой. С другой стороны, полкопейки с день за урок платят исправно, управляющий не лютует, от рекрутчины освободили. Может, это и лучше, особенно, если с пермяками демидовскими сравнить.
- Говорят, его приказчики на всех дорогах и тропах стоят, беглецов ловят? - не утерпел Вова, вспоминая рассказы Бажова.
- Это мы не знаем, дальше Большой Сосновы не бывали, - ухмыльнулся в бороду наш хозяин, - в наши края демидовские не рискуют забираться, лет десять назад одна ватага пробралась, да и сгинула, неизвестно где, прости господи, - он перекрестился.
Мы дружно повторили его жест, чувствуя необходимость быстрейшей ассимиляции к местным привычкам. Дальше разговор перешёл на бытовые мелочи, мы с Вовой молчали, Палыч с Никитой понемногу уточняли местные реалии, выясняя цены на предметы первой необходимости, структуру местного и заводского управления. Не забывая о предстоящем посещении заводского посёлка, они узнали у нашего хозяина пару адресов, где можно будет встать на постой, хотя бы первое время. Учитывая, что беседа шла удивительно неторопливо, с многочисленными длительными перерывами, хмыканьями и чесаниями в затылке, время подходило к восьми вечера. В горнице давно горела плошка с жиром, распространяя отвратительный запах. Наконец, Прокопий, получавший от беседы очевидное удовольствие, намекнул на необходимость сна. Мы быстро разобрались, с трудом втиснувшись на пол отведённой клетушки.
Сон долго не шёл, и не только мне. Мы молча переворачивались с бока на бок, не решаясь разговаривать даже шёпотом. В доме из без того звуки были слишком информативны, возились и шептались ребята на печи, на кухне уже кто-то похрапывал. Вполголоса что-то бубнил хозяин своей супруге в горнице, на улице хихикали подростки. Не имея возможности обменяться мнениями, через час мы уснули, усталость взяла своё. Почти сразу я оказался в пещере базальтового Пальца, напротив таинственного зеркала. На этот раз зеркало звенело и ухало, не хуже Льва Лещенко, выдавая одну фразу, озвученную на разные лады, - ' С нашими знаниями в семнадцатый век, с нашими знаниями в семнадцатый век, с нашими знаниями в семнадцатый век, золотой век, золотой век...'
Проснулся я мгновенно, продолжая слышать это заклинание, рывком сел и увидел три пары напряжённых глаз, обращённых на меня.
- Вам тоже, как видно, зеркало снилось, - риторическим вопросом приветствовал я товарищей, - значит, эта мистика нас не отпустит быстро. Придётся работать прогрессорами, как у Стругацких.
- Лучше иначе, попроще, там Антон плохо кончил, - зло высказался Никита. Мы не зря были друзьями, многие мысли были схожими, как и логика рассуждений.
- Поговорим по дороге, - осадил Палыч, выходя во двор, на утренний туалет.
Никакого туалета, в смысле уборной, на дворе не обнаружилось, нужду справляли за стайкой, куда нас проводил егерь, быстрее всех понявший местные нравы. Он же показал кадку с водой и посоветовал не бриться и не чистить зубы, а умываться без мыла. Спорить никто не собирался, уточнили только два момента, будет ли завтрак, да, как рассчитаемся с хозяином.
- Завтрак здесь не принят, но по три сырых яйца нам дадут выпить, я попросил, всё же, баре вы, народ избалованный, нежный, - вполголоса хохотнул егерь, - хозяину подарю нож, у меня запасной есть, для забывчивых охотников, с наборной пластиковой ручкой. Нормально будет, не стыдно.
Собрались мы быстро, уже через полчаса, постанывая от боли в не разогретых мышцах ног и плеч, завернули за первый поворот, скрывший из вида Нижний Лып.
- Предлагаю добросовестно прошагать четыре часа, обдумывая предложения, в обед на часик остановимся, где и поговорим спокойно. Иначе рискуем не добраться до Осиновки засветло, а ночевать в зимнем лесу не хочется. - Егерь спокойно посмотрел на нас, ожидая возмущения. Напрасно, несмотря на наши не рядовые должности, а, возможно, благодаря им, мы умели подчиняться без лишнего базара. Вот и сейчас, все понимали, что надо быстрее добраться до посёлка, а думать можно и на ходу, коротко кивнули на предложение нашего предводителя.
Как ни странно, рюкзаки поутру не так сильно тянули вниз, словно экстремальная ситуация добавила нам сил и выносливости. Мы довольно бодро отшагали свои два десятка километров, остановившись на обед в уже узнаваемых местах, в паре часов хода от деревни Осиновки. Вчера Прокопий подтвердил предположения Палыча, выселок в районе будущей Осиновки уже существовал, пока, правда, без названия. Бодро скинув рюкзаки, за считанные минуты развели костёр, вынимая припасы, съестного мы взяли с собой дня на три, не меньше, опыт приучил соблюдать пословицу - в лес идёшь на день, хлеба бери на неделю. Вытащив все продукты на клеёнку, мы стали обсуждать перспективы именно с них.
- Так, свежие помидоры, сырую картошку убрать, они пойдут на семена, - Никита порылся в карманах, - у кого семечки есть не жареные?
- У меня горсть с сентября в кармане высохла, со своих подсолнухов лущёная, - отозвался Палыч, наделяя каждого десятком невиданных здесь семян. Аналогично мы разделили помидоры и картофель. Консервы, пресервы и напитки, также решили оставить, в крайнем случае, для демонстрации властям, что мы не жулики и не беглые крестьяне.
В результате на еду остались три палки копчёной колбасы, десяток варёных яиц, да четыре буханки хлеба, с десятком солёных огурцов. Уминая всё это, мы обсуждали перспективы своей легализации. Мысли, чтобы признаться в прибытии из будущего, к счастью, не высказал никто, такого идиотизма нам не потянуть. Вопрос о статусе обговорили быстро, Никита настоял на своём мелкопоместном польском дворянстве, где-то из-под Кракова. Территория за границей, проверить будет невозможно, если не выпендриваться. Фамилию для этого выбрал в наших местах неизвестную - Желкевский, планировал из Прикамского посёлка сразу податься в Сарапул, зарабатывать деньги на поездку в Питер. Как там выйдет в столице, неизвестно, но, хватка у него была, да и талант особый, он со школьных времён мог убедить любого человека в своей правоте и добиться исполнения своих планов чужими руками. Причём, исполнители ещё благодарили Никиту за оказанное доверие. Со своими артефактами, в виде наручных часов, бинокля, золотой печатки и золотого же креста на внушительной цепи, начинать ему было с чего.