В конце тридцатых при дворе правящего в Иране Реза-шаха Пехлеви безраздельно царили прогерманские настроения. Окружение шаха, с которым давно и плотно работала германская разведка, склоняло правителя Ирана к военному союзу с немцами. На работу с окружением шаха экономные немцы денег не жалели – слишком уж велика была заинтересованность Берлина в иранской нефти. Началась подготовка личной встречи шаха с Гитлером, во время которой и собирались оформить военно-политический союз Ирана и Германии.
Но у шаха был сын по имени Мохаммед, каковой видел будущее Ирана в возвращении к модели девятнадцатого века, когда его страна находилась под русско-британским контролем. Мохаммед, разумеется, скрывал свои политические взгляды ото всех, кроме особо близких приятелей. А приятели те, были, что интересно, сплошь англичанами. С ними он вполне откровенно рассуждал о том, что отец ведет страну в пропасть, что его политика накличет на Иран великие беды, но ничего поделать нельзя, потому что власть может перейти к сыну только после смерти Реза-шаха, а шах здоров как бык и никакой беды с ним приключиться не сможет, потому как он самый охраняемый в Иране человек, ну и все в таком духе.
В общем, англичане намек поняли. Что ж, история старая как мир…
Как и положено честным бриттам, англичане в первую голову озаботились тем, чтобы отвести от себя все возможные подозрения, для чего следовало создать убедительную легенду. Лучше фанатика-убийцы из курдских сепаратистов легенды было не придумать: тут тебе и мотивы, и поводы, и никаких вопросов ни к британцам, ни к законному наследнику опустевшего престола. Но курды находились под советским влиянием…
Словом, ничего другого не оставалось английской резидентуре в Иране, как обратиться за помощью к советским коллегам, благо цели сторон в данном случае полностью совпадали – во что бы то ни стало вывести Иран из-под германского влияния. И, крепко подумав, советская сторона одобрила нелегальный союз. Англичане брались обеспечить подход к самой охраняемой персоне Ирана, советская сторона должна была предоставить исполнителя.
Так в игру вступил Мурат Зелимханов – ему предстояло подобрать исполнителя, то бишь курдского фанатика-убийцу. Однако, как зачастую бывает, когда в дело вовлечено слишком много людей, да еще и из разных, и по природе своей враждебных контор, где-то образовалась протечка. И в который уж раз произошла невидимая остальному миру, бесшумная, но, тем не менее, кровавая стычка спецслужб, разведок и контрразведок. В этой войне людей-невидимок одним из первых убили Мурата Зелимханова, деда нынешнего полевого командира, на счету которого жизни многих российских солдат, чьи деды защищали на своих участках фронтов ту же Родину, что и Мурат Зелимханов на своем.
Все перепутано в этом мире…
– Ну? Чего замолк? Ждешь, что я начну клеймить москальские спецслужбы? – после паузы спросил Стробач. – Дескать, вы, русские, всегда так работаете, подставляете и предаете?
– Ждать не жду, но ведь ты и вправду так думаешь?
Стробач покачал головой:
– Я думаю, что все спецслужбы так работают. Хотя москальские методы, тут ты прав, сто очков вперед дадут многим иным, уж поверь специалисту…
– Ой, да ладно! Ваши методы точно такие же. Даже в политике.
– Это с чего это?
– А я объясню. Помнишь девяносто третий? Тогда были «красно-коричневый» Хасбулатов – чеченец, и честнейший борец за демократию по фамилии Ельцин. Правильно? А у вас сейчас что? Янукович-рецидивист, потому что по молодости кому-то в репу заехал и отсидел за это, – и благороднейший рыцарь Ющенко… Так что все то же самое, Стробач, ничего не меняется… Я даже думаю, что и сценаристы те же самые.
– Ох, не хочу я спорить на эти темы, тем более с дураком, – неприязненно бросил Тимош. – Но только вот что тебе скажу. У меня знакомый есть, он «серые» компьютеры гнал через границу. Без всяких документов – отслюнявил таможеннику положенную денежку и свободен. А в марте Ющенко вдруг перетасовал таможенников между отделами, СБУшниками разбавил – и лавочка накрылась. Так мой приятель кучу времени и денег угрохал, чтобы найти кому можно взятку сунуть. Не нашел, поверишь ли. Плюнул и решил попробовать законно работать. И выяснилось, что это ненамного дороже! НДС заплатил да тринадцать гривен в УкрЧастотНагляде отдал – и все! И работай! И так везде стало! Так что…
Очень вовремя зазвонил телефон. Мазур, который уже и не рад был, что затеял этот пустопорожний разговор, нажал на кнопку соединения, сказал в микрофон: «Мазур».
– Идите вверх по улице, – мужской голос говорил на английском. – Дойдете до перекрестка, встанете напротив обувного магазина. Подъедет серый «рено», сядете в него. Все, отбой.
– Отбой так отбой, – пробормотал Мазур, пряча телефон в карман. Повернулся к Стробачу: – Пошли, тут недалеко… специалист.
Глава четвертая
Чеченский след
Серый «рено» выехал из-за угла аккурат в тот момент, когда они с Тимошем подошли к указанному месту. Приглашающе распахнулась задняя дверца. На передних сиденьях обнаружились два типуса самой грозной наружности. Крепко сбитые, бородатые, молчаливые, с колючими взглядами. Машина рванула с места, едва Тимош закрыл за собой дверцу. Мазур приготовился к долгой поездке.
Он полагал, что они направятся куда-нибудь в пригород, в один из тех загадочных домов, за белыми заборами которых и происходит насквозь загадочная восточная жизнь. Однако все вышло не так. Ехали минут десять от силы, более того – Мазур нисколько не сомневался, что пять из этих десяти они просто кружили по прилегающим кварталам.
Наконец машина остановилась перед заведением под вывеской «Дом Абасси». Разумеется, Мазур за пять часов пребывания на персидской земле не научился читать на фарси – вывеска была на двух языках, и на английском тоже. Иностранцы, как уже было сказано, здесь не такая уж редкость, даже несмотря на все международные санкции против Ирана и на тот образ страны сплошь злобных фанатиков, какой американцы проталкивают через все свои СМИ. (Нет, ежели кому-то вдруг вздумается напялить на себя маечку с надписью USA или джинсы с американским флагом на ягодице и в таком виде прогуливаться по любому иранскому городу, ему, пожалуй, не поздоровится. Могут и побить, не говоря уж про то, что всенепременно изорвут маечку в клочья, а мерзопакостный флажок со штанов вырвут, что называется, с корнем…)
– Выходите, – не оглядываясь, бросил по-английски один из их бородатых сопровождающих.
Мазур с Тимошем выбрались из машины, проследовали за бородачом к двери этого самого «Дома Абасси», на которой болталась двуязычная табличка, сообщавшая что заведение закрыто. Табличка, однако, не остановила бородача, он вошел в заведение, махнул рукой недавним пассажирам – мол, валяйте, входите тоже, чего стоите как неродные.
Мазур с Тимошем вошли. За ними, не полагаясь на одну табличку, дверь заперли на ключ. Внутри их встретил полумрак и сильный кофейный аромат. Гости остановились, озираясь.
Заведение являло собой гибрид кофейни, магазина и мастерской. В левой его части, отгороженной завесой из ковров, некоторые из которых были откинуты, Мазур разглядел около десятка столов и некое приспособление, смахивающее на древний печатный станок. На столах лежала бумага – стопками и отдельными листами, стояли стаканы с кистями, какие-то банки и ящички. И было пусто, никого.
Одесную, то бишь справа, на возвышении располагались невысокие столики темного металла с утопавшими в коврах ажурными ножками. Возле них стояли столь же ажурные и совсем низенькие скамеечки, на которых лежали бордовые подушки с золотистыми кистями. На одной из таких подушек восседал очередной бородач, заметно старше провожатых, в круглой черной шапочке. К этому человеку направился бородач из машины, а следом за ним двинулись Мазур и Тимош.
Значит, шпионские игры кончились, никуда их больше не повезут. Потому как человек в шапке был тот самый– в досье, которое листал Мазур, имелись и фотографии. Невысокий, широкий в кости, с бычьей шеей. Выглядит лет на десять старше Мазура, хотя они без какого-то года ровесники. На левой руке не хватает двух пальцев – это сейчас хорошо заметно, руки он держит на виду. А еще, как помнил Мазур из скурпулезнейшим образом проштудированного досье, у него от локтя к плечу тянется двойной шрам. И еще он довольно заметно хромает – когда-то был ранен в правую ногу.
Имя – Лом-Али Зелимханов. Воевал и в первую чеченскую, и во вторую. В полевые командиры даже не выбивался, попал сразу. Еще бы: с его-то опытом кадровой службы в Советской Армии… и не где-нибудь служил при Советах, а в десантных войсках. И дослужился, между прочим, до майора… Из лесов Зелимханов вышел с приходом к власти в Чечне старшего Кадырова и сразу махнул за границу, с тех пор там и сидит безвылазно.
Мазур знал, что он лично убивал русских солдат, не говоря уж про то, что посылал своих боевиков закладывать фугасы и всяческими другими способами подрывать и уничтожать наших солдат.
Враг.
Перед ним сидел, перебирая четки, самый настоящий враг, сполна заслуживший высшую меру наказания, и у Мазура не дрогнула бы рука свернуть ему шею… Тем более – вот она эта шея, только дотянись. Но нельзя, мешают, понимаешь, интересы дела…
Они пересеклись взглядами. Похоже, чеченец догадался о мыслях русского гостя. То-то усмехнулся в бороду.
– Это мой сын, – он показал на присевшего рядом бородача из машины. – Его зовут Рамзан… как того самого. Он не говорит по-русски. Зачем ему русский? Он будет жить здесь, здесь будет бизнес делать. Пока в Ичкерии Кадыров, ему туда путь закрыт…
Ну да это нам известно. В досье было сказано, что род Зелимхановых с родом Кадыровых кровники. Правда, повод, по которому насмерть перессорились эти чеченские Монтекки и Капуллети, составители досье не указали. Вряд ли забыли – скорее, не смогли найти. Кстати, из-за своей вражды с Кадыровым Зелимханов пользуется большим авторитетом у непримиримых… Если сын, по словам отца, по-русски не разумеет совершенно, то сам Зелимханов на «великом и могучем» говорил великолепно, разве что с небольшим акцентом. Ничего удивительного – в советской армии русскому языку обучали качественно. Как нигде еще. Методом полного погружения. Уроков не забудешь до могилы.
– Мои имя вы знаете, свои можете не называть, – сказал бывший полевой командир, вертя в покалеченной руке четки. – Мне они ни к чему, только голову засорять. Ну что мне с того, что ты, скажем, Иван, а ты – Петр. Меня попросили проконсультировать. Я проконсультирую и забуду вас навсегда.
«Ага, попросили, – мысленно усмехнулся Мазур. – Любят восточные люди красивые словеса разводить. Сказал бы честно – купили. Стал бы ты встречаться, если б просьба не была подкреплена баблом».
– Знаете, что это за место? – Зелимханов взмахнул четками.
Мазур провел взглядом по стенам, на которых висело множество небольшого размера цветных картин в тонких деревянных рамах. Под каждой картиной имелась бирка с ценой, при желании любую можно было купить.
– Мастерская какая-то, – осторожно предположил Стробач.
– Не какая-то, а «Дом Абасси»! Названа в честь основавшего ее мастера. Это было еще в шестнадцатом веке. Тогда зародилась исфаханская школа миниатюры. Между прочим, знаменитая на весь мир. И четыре века без перерыва, чтобы не происходило с этой страной, здесь, в этом доме, пахло краской, и учителя отвешивали ученикам подзатыльники, передавая им секреты мастерства. Посмотри на картины на стенах. Исфаханскую миниатюру легко отличить от любой другой – по легкому мазку, по скупой подцветке, такой, словно экономятся краски… Что, русский, удивлен? – Зелимханов смотрел на Мазура. – А ты думал, я только убивать умею? Вы, русские, любите изображать чеченов зверями. Причем зверями тупыми и злобными…
Мазур промолчал. В конце концов, он явился сюда не для того, чтобы втягиваться в споры о разногласиях в представлениях и о школах живописи.
– Я скажу, почему выбрал именно это место для встречи. Из-за своего деда. Ты, конечно, читал мое досье, русский. Как же иначе. Там было что-нибудь о моем деде?
Зелимханов смотрел только на Мазура, словно Тимоша тут и не было. И обращался именно к нему. Видимо, бывший полевой командир определил для себя, кто в их паре главный, и иметь дело с подчиненным, пусть даже формально подчиненным, не желал. Такая вот разновидность гордыни.
– Да, там было о твоем деде, – нейтральным голосом сообщил Мазур. – И весьма много.
– Это хорошо, что ты знаешь о нем.
Зелимханов, кажется, и в самом деле был польщен тем, что о его предках не забывали даже его враги.
– Мой дед заслужил, чтобы вы, русские, его помнили, раз провозгласили себя преемниками империи…
В дальнем конце мастерской открылась низкая дверь, и в помещение бесшумной тенью скользнул человек в белых брюках и рубашке, с подносом в руках.
– Я распорядился сварить нам кофе по-исфахански. – Зелимханов повел головой в сторону человека с подносом. – Мустафа варит хороший кофе. Потом расскажешь своим внукам, русский, что пил настоящий исфаханский кофе. А вот выпивки, извини, не предлагаю. Ничего не поделаешь, исламская страна, придется потерпеть.
Мустафа переставил четыре чашки и четыре стакана с водой и льдом с подноса на стол. Крохотные кофейные чашки казались взятыми из набора детской посуды.
– Мой дед ходил сюда, он интересовался исфаханской миниатюрой и покупал здесь некоторые работы. Он пил здесь кофе и здесь же назначал свои встречи.
Зелимханов неторопливо помешивал кофе тонкой серебряной ложкой, которая в его пальцах казалась и вовсе простой булавкой.
– На этих коврах его и убили. Убийца зашел со спины, всадил нож под лопатку и выскочил на улицу через эту дверь. Вокруг не сразу поняли, что случилось. Убийцу не поймали, его и рассмотреть толком никто не сумел… Ну и как кофе?
Кофе был и впрямь своеобычен на вкус: крепкий, густой, очень сладкий, приготовленный из чуть пережаренных зерен с добавлением каких-то пряностей, в подборе которых, думается, и крылся секрет знаменитого исфаханского напитка.
– Оригинально, – кратко ответил Мазур. – Правда, я предпочитаю обыкновенный, без добавок и без сахара.
– Дело вкуса, – усмехнулся Зелимханов. – Как говорили в одном американском фильме, одни любят убивать после обеда, а другие перед завтраком…
Из-за стены, что отделяла улицу, пробилось кипучее многоголосье ссоры. То ли не могли разъехаться машины, то ли опрокинули чей-то лоток.
– Смотришь на меня волком, русский, – чеченец осклабился. – Убить хочешь, правильно?
– Да какая разница, чего я хочу, – пожал плечами Мазур. – Мы тут встретились по другому поводу, вовсе не из-за моих желаний.
– Знаю, зачем мы тут. Только раз уж встретились, можно и поговорить, когда еще придется?
Зелимханов поставил на стол допитую чашку кофе и принялся перебирать четки здоровой рукой.
– Да, я убивал ваших солдат, и ты это знаешь. Ты тоже многих спровадил из этого мира, будешь отрицать?
– Не буду.
– Ты воин, и я воин. И убивали мы тоже воинов. Так угодно было Аллаху, чтобы мы оказались друг против друга. Не нам обсуждать замыслы Всевышнего. Когда Аллаху было угодно, чтобы мы воевали за одну страну, так и было. И может, наши дети, вот он, Рамзан, например, станут воевать под одним флагом, одному Аллаху то ведомо…
Мазуру было что возразить. И про то, что лично он убивал только воинов, и про Аллаха. Скажем, напомнить собеседнику, в каких городах с его помощью были организованы теракты, сколько и кого при этом убило… Но ни к чему были эти слова, чего добьешься, кому чего докажешь? Мазур предпочел промолчать.
– Ладно, давай о деле, – произнес Зелимханов, видя, что Мазур не особенно расположен поддерживать светские беседы. – Мне сказали, что именно тебя интересует. Ты хочешь знать, что за люди напали на яхту, и кто их послал…
– Именно так, – кивком подтвердил Мазур.
Негромко щелкали четки в пальцах чечена.
– Я навел справки и выяснил кое-что, – сказал Зелимханов после долгой паузы. – На яхту напали Тракторист и его люди. Не знаешь Тракториста?
– Впервые слышу, – честно сказал Мазур.
– Его имя – Заурбек Хадашев. Он и вправду до войны работал трактористом. А дальше как обычно. Ушел в горы, воевал, воевал хорошо, стал полевым командиром. Между прочим, был вместе с Шамилем в Буденновске. Потом держал часть Урус-Мортанского района. Во вторую войну снова ушел в горы. Когда его сильно ранило, то сперва его переправили в Грузию, там он какое-то время лечился, а потом уже отправили в Турцию. В Турции пробыл где-то около года. В конце две тысячи третьего оказался в Латвии, там под чужим именем стал главой одного из центров помощи чеченским беженцам. Собрал своих людей, тех, с кем воевал. Просидел в Латвии около двух лет, и меня это удивляет. Я думал, его экстрадируют раньше, потому что для такого места нужны какие-никакие навыки дипломатии, это тебе не леса. А что с Тракториста возьмешь! Тракторист и есть тракторист. В общем, прибалты терпели его долго, потом все же центр прикрыли и Тракториста выдавили из страны вместе со всеми его людьми. И вот тут начинается самое интересное. Тракторист пропал.