– Сообщение Николаю Ивановичу, Капитан, мне придется несколько исказить. Что бы избавить вас от неприятных ощущений и спасти вашу жизнь.
– Это понял хорошо. Спасибо, шеф.
– Добавлю: если менты выйдут на Мещерского со своим интересом, я уже ничего не смогу для вас сделать. Вы будете завидовать Крутому, долго и мучительно. Это вы тоже «понял», вижу.
– Этот Серый, шеф…
– Все, Серого нет больше. Или вы не уверены?
– Не уверен. Это такая живучая изворотливая скотина…
– Я бы хотел иметь пару таких серых в своем подразделении. Тогда мне не пришлось бы оправдываться перед Николаем Ивановичем, как мальчишке-первогодку… Но я вызвал вас не для теплых воспоминаний о Сером. Менты взяли моих людей. Их начнут раскручивать…
– Хорошо понял, шеф.
– Ты куда? – сквозь сон спросила Женька.
– В город. Нужно проверить, как заметка в газетке сработает.
– Опять какую-нибудь провокацию затеваешь? – Она села в постели, прикрывая грудь простыней – вот уж напрасно.
– Уже осуществил, – я нагнулся, шнуруя кроссовки. – Надо проверить.
– Посмотри мне в глаза! – приказала Женька, для убедительности требования выпуская из рук простыню. – Ты наполовину врешь, как всегда.
– Наполовину правду сказал, – буркнул я, глядя ей в глаза. – Прикройся, не уговоришь.
– Я никуда не уеду. Мы уедем вместе. Когда ты закончишь работу.
– Женя, – я пересел к ней, обнял горячие плечи, укрытые золотом волос, – пока я еще контролирую ситуацию. Но это ненадолго. Скоро станет очень трудно. Ты много помогла мне. Но оставаться здесь тебе нельзя.
– Правильно! – Она сбросила мою руку. – Соблазнил девушку, удовлетворил свою низменную страсть – теперь не нужна!
Э, нет! Ты меня в дискуссию – кто кого соблазнил – не втянешь!
– Хорошо, Женя. Билет я тебе все-таки возьму. А вопрос о твоем отъезде решим по результатам переговоров с Баксом.
– Бакс тебя застрелит – и все! Все переговоры.
– Он меня не застрелит. – Я поцеловал ее (еле вырвался), встал и набросил куртку. – Во-первых, у меня в этой игре три козыря, самых больших. Во-вторых, ты знаешь, я первым не стреляю – я стреляю последним.
– Ладно, – проворчала она, – тогда привези мне из города какую-нибудь гадость. Вроде ожерелья из крабовых клешней…
Я вышел в гостиную.
– Ты куда? – проснулся Анчар, высунулся из кепки.
Сговорились. Или одинаковый сон видели?
Он прошел со мной к машине. Подумал, трогая усы, поправляя кепку. Потом грузно уселся рядом:
– С тобой поеду. Посмотрю глазами, как ты работаешь.
Больно надо. Инспектор нашелся.
– А Женечку, что, одну оставим? Без охраны?
– Там, который наверху, – кивнул Анчар мудрой головой в сторону монастыря, – он присмотрит.
Я вздохнул. Как же вы все мне здесь надоели… Кроме Женьки. И Боксера.
– Ладно, поедем. Только кепку сними. Что людей зря пугать.
Анчар послушно бросил кепку назад.
– И на базар заедем. Женечке купим что-нибудь вкусное. Или красивое.
– О! – обрадовался я. – Купи ей бусы из крабов. Ей очень хочется. Она рада будет. Поцелует тебя.
В лоб. Пяткой.
Анчар немного подремал дорогой. Потом вдруг сказал:
– Помнишь, как я тебя сюда вез? В первый день. Ты боялся?
– Чего тебя бояться – ты хороший человек. Добрый.
– Ты тоже, – признался Анчар, подумав. – С друзьями – верный, с врагами – злой. – Опять подумал. – Если бы Сулико жила, я бы тебя на ней женил. Родными бы тогда стали. Навсегда. Я бы ваших сыновей стрелять учил, вино пить. И Женечка тоже моя сестра тогда стала. Так сказал, да? Правильно?
Распределил. Разобрался. Мечтатель нежный.
Я уже пожалел, что намекнул ему про бусы. Стыдно стало.
Но разговор мне не понравился. Прощальный какой-то. Будто на платформе стоим, отправления ждем. Только неясно еще, кто уезжает, а кто остается. И – кому хуже будет.
Я поставил машину в тени дерева, наискосок от горотдела.
Придется ждать – мне информации по времени не дали.
Анчар повертелся на сиденье – машина закачалась, как лодка на волне, – приоткрыл дверцу:
– Семечек куплю. Что так скучно сидеть?
– Сиди, не в кино.
– Что ты командуешь мне, да? – Он обиделся, сел прямо и вначале вертел головой по сторонам, вглядывался в прохожих, в торговцев, рассматривал крыши домов, шарил глазами по киоскам. Потом поскучнел – понял, что ему с профессионалами не тягаться.
Я терпеливо курил, думал о том, как буду объясняться с Володей. Подставил его здорово, не слабо, стало быть. Но и он не мальчик, успокоил я себя, знал, как с Серым связываться…
Наконец где-то около десяти к зданию горотдела подошел зарешеченный «уазик», остановился напротив дверей.
– Не пялься, – прошипел я Анчару. – Отвернись.
Из здания вышли люди. Попарно. Словно по-детски держась за руки. В каждой паре – один из ночных гостей виллы Мещерского.
Что ж, я их на эту дорогу не толкал, они сами ее выбрали. Стало быть, пусть и идут по ней до конца.
По принципу Серого: чем меньше, тем чище.
Выстрелов слышно не было. У шедшего в первой паре – маленького – дернулась назад голова, он завалился на конвоира, пачкая его рубашку хлынувшей изо лба кровью. Второй, едва не опрокинув своего сопровождавшего, рванулся было назад в здание, но его сильно ударило в затылок – и они упали оба.
Короткое замешательство. Но тут же из здания высыпали ребята в жилетах и с автоматами, укрылись за машинами.
Но выстрелов больше не было.
Убитых, отстегнув от конвоиров, втащили в здание. Автоматчики рассыпались по улице, началось прочесывание.
К нам подбежал офицер:
– Что здесь надо? Документы!
– Семечек купить хотели, – ответил я.
– Двигай отсюда. Проезжай. А то будут тебе семечки, десятка два.
Я послушно тронул машину. В зеркальце мне показалось, что в одном из окон горотдела мелькнула Володина тень, грозящая мне кулаком. И матом.
Мы заехали на рынок за бусами для Женьки, потом за билетом для нее же, а потом я завернул к психбольнице, спросил у охранника в воротах доктора Пшеченкова.
– В кабинете, – лениво кивнул он в сторону одного из корпусов. – Только я тебя не пропущу. Здесь режимные правила.
– В тот-то раз пропустил, – обиделся я намекая глазом, что пропустил он меня далеко не за «спасибо».
– Да? – удивился он. – Тогда проходи. Корпус два, комната три.
…За дверью комнаты три в корпусе два слышалось интимное женское хихиканье на фоне довольного мужского баска.
Я отворил дверь. На коленях доктора сидела полуголая куколка, и он щекотал ей пышными усами обнаженную грудь.
Куколка вскинула голову, лупнула фарфоровыми глазками, вспорхнула и скрылась за ширмой. Доктор застегнул халат и встал.
– Пациентка, – пояснил он. С досадой добавил: – Как вы всегда не вовремя.
– Сеанс сексотерапии прервал?
Пшеченков развел руками – что ж поделаешь, работа такая, сеанс.
Я кивнул в сторону ширмы.
– Лапочка, – проворковал доктор, – одевайся, зайдешь попозже – мы продолжим курс, попробуем с вами нечто новенькое, из опыта восточных психотерапевтов. – И с сожалением посмотрел ей вслед, «кусая длинный ус».
Повернулся ко мне:
– Ну-с, батенька, что привело вас в сей дом скорби? На что жалуетесь?
– Мещерские у вас? – осадил я его.
– Да. Все в порядке, – подтянулся доктор.
– Как вы их устроили?
– Хорошо.
– Подробнее.
– У нас есть отдельный коттедж, для особых пациентов…
Все у жуликов схвачено. Не то что у нас.
– …Сигнализация, охрана…
– Охрану вашу я знаю – дружинники застойных времен.
– Нет, нет. Там спецконтингент, надежные люди.
Двусмысленно как-то.
– Хорошо. Если за Мещерским приедут, вы сделаете большие глаза, это понятно?
Он кивнул.
– Никому, кроме меня, их не отдавайте. В крайнем случае пришлю своего человека. Он спросит: почем у вас мирмульки?
– А что это такое?
– Вот так и ответите. – Я встал. – И никаких записок, передач и посылок для Мещерских не принимать, их здесь нету. В крайнем случае, если кто-то будет очень круто настаивать: да, были, но уехали в черном японском джипе. Охрана коттеджа вооружена?
– Весьма обильно.
– Все, спасибо. Расходы – на счет Князя.
Я вышел в коридор. Очередная лапочка, торопливо сделав мне глазки, сорвалась с диванчика и, расстегивая на ходу кофточку, порхнула в дверь.
Хихиканье и басовитое бормотание. В надежное место попал Мещерский, стало быть…
…Мы поехали домой. Анчар опять молчал всю дорогу, только вздыхал, и, когда мы уже спускались к вилле, проронил:
– Метко стреляли. Трудно нам будет.
А ты думал?
Но сейчас тебе, пожалуй, труднее будет. Когда ты Женечке на ее стройную шейку бусы из крабов накинешь. Куда бы мне на этот момент спрятаться?
Остаток дня и ночи прошли в обычных развлечениях: купание в море, застолье с тостами и песнями, немного тепла, света, воздуха и любви.
До выхода на Бакса мне нужно было вытянуть из колоды козырного туза. Если он, конечно, в ней есть. Должен быть. Больше ему быть негде.
Поэтому незадолго до рассвета я натянул плавки, сунул в полиэтиленовый пакет полотенце.
Традиционный вопрос сквозь сон:
– Ты куда?
– Туда.
– Еще одну завел? – Женька приподняла голову, посмотрела в темное окно. – И где ты их только находишь? В горах, что ли? Или в море?
Интуиция. Женская, стало быть, безупречная.
– Когда вернусь, – строго сказал я, – чтоб не спала и приняла меня в горячие объятия.
Отвел ревнивое подозрение.
Я вылез в окно и пошел к колодцу. Ночь была темная, ущербная луна пряталась где-то за горами. Звенели цикады, не слыша и потому не пугаясь моих шагов. Мучилась бессонницей какая-то нервная птаха.
Сев на край колодца, я долго набирался мужества – у меня уже сейчас перехватывало дыхание. Ничего, успокаивал я себя, Женька меня отогреет – у нее это славно получается. Особенно, когда она…
И в этот горячий момент воображения я нырнул. Тихонько, без всплесков и без нестерпимо рвущегося визга из пережатого ледяной водой горла.
Опустившись на дно колодца, я нащупал дыру и так же тихо вынырнул уже в монастыре. Огляделся (в темноте-то!), положил на верхнюю ступеньку полотенце. Снова нырнул и стал шарить около ступеней по гладким камням.
Вот он – однобаллонный акваланг. То ли черной Монашки (любительницы заглядывать по ночам в окна и пугать нежных обитателей виллы зажимом на носу и подводными очками), то ли стройной Русалки с ружьем, то ли заботливого капитана Немо, а может, просто – Светки, невесты Леши Чуни. Разберись-ка здесь, в темноте окружающей. Иванова, она же Петрова, она же Сидорова и Николаева, стало быть.
Ну гадать-то я не стал, завернул до отказа вентиль баллона (Серый никому обиды не прощает, даже женщинам, осознавшим свою вину), вынырнул и, дрожа, как брошенная собака под осенним дождем, выбрался из воды, с остервенением растерся полотенцем…
Теперь опять ждать, бесшумно стуча зубами в темной нише. Впрочем, тут все темное: галерея, вода, делишки…
Подумаю-ка я лучше о чем-нибудь хорошем, теплом. Вот, например, разделаюсь я с этими конвертами, баксами, боксерами, получу (если успею) гарантированное вознаграждение от моего клиента Мещерского. Построим мы с Женькой на эти деньги дом: много тепла, света и воздуха. Соберу я в этом доме всех своих любимых женщин: бывшую жену Яну, верную соратницу и любовницу Лариску, секретаршу-малолетку Ляльку. Женьку, само собой. Вот будет шуму в том доме, из-за единственного тостера… Или нет, лучше так: подниму затонувшую яхту, отремонтирую ее, соберу на ней всех своих любимых женщин (и Светку-русалку туда же) и отправлю их на самый край самого далекого океана. И швырну им вслед тостер, чтобы булькнуло и брызги полетели, до облаков. А вслед же заброшу и кепку Анчарову, надоела – сил нет. А Светке на прощание скажу…
Впрочем, можно и сейчас сказать – идет легким шагом по галерее, со свиданки. Ну-ну.
Светка (не видно, но догадаться по слуху можно) спустилась к воде, тихонько нырнула (я тоже скользнул в воду) и довольно скоро с шумом, хрипом и кашлем вылетела на поверхность, забилась в воде – нахлебалась, видать, немного. Так и надо, не замай Серого! Который, кстати, тебя от позора и унижения спас в свое время.
Я обхватил ее, потискал немного ее юную русалочью грудь, и она быстро пришла в себя – то ли от возмущения, то ли от удовольствия.
Мы выбрались из воды, отдышались.
– Серый, ты, что ли? – спросила Светка. – Дурак!
На шум уже поспешал Монах с фонариком и пистолетом.
– Кто дурак? – спросил он. С искренним интересом. Наверное, надеялся от меня подтверждение получить.
Мы пошли в келью. Монах засветил свечи: на столе остатки ужина на двоих, изголовье на лежанке – тоже на две персоны. Блудливые мои.
Сели вокруг стола. Светка распахнула свой гидрокостюм. Монах накинул мне на плечи свою куртку и очень кстати полстакана водки поднес. И сигарету.
– Так ты все-таки за кого? – спросил я Светку. – За большевиков или за коммунистов?
…Хотя в наше крутое время вопрос должен звучать: не за кого, а против кого?
Некоторое время назад, в маленьком городке, покоренном какими-то вампирами и некрофилами, довелось мне вступить с ними в борьбу, в процессе которой я вышел на хорошо законспирированный Творческий центр, готовящий наших девушек для специфического обслуживания клиентов в Европе и Азии.
Девушки, естественно, до определенной поры об этом не догадывались: их обучали профессиям секретарей-референтов, секретарей-водителей, фотомоделей, манекенщиц, языкам и манерам, макияжу и специфическим гимнастикам. В центре постоянно проводились липовые конкурсы на всяких «мисок».
По согласованию с Москвой я сделал попытку (удачную, кстати) развалить его без шансов на возрождение (тоже, кстати: и без согласования я сделал бы то же самое).
Центром руководил некий престарелый, но стойкий извращенец под кличкой Граф (за глаза его звали точнее и определеннее – Анкл Пенис). Мне удалось получить от него предложение организовать профессиональную охрану центра от конкурентов, рэкетиров и правоохранительных органов. За что я и взялся. Со свойственным мне умением. Нахальством и энергией.
Первое, что я сделал, – на глазах директора центра раскидал и отметелил его охрану. Добавил и тем посетителям, которые попытались вмешаться и призвать к порядку хулигана Серого. Директору моя демонстрация понравилась, и я получил право формировать новый состав по своему усмотрению, то бишь бесконтрольно. Что и требовалось. Потому что мне был нужен отряд хороших, надежных, дисциплинированных ребят, профессионально подготовленных и честных, чтобы с их помощью довести задуманное черное дело развала центра до закономерного конца.
Второе, что я сделал (сразу после своего показательного выступления), – собрал в отведенном мне кабинете на «производственное совещание» группу охраны.
– Заходите, ребята. Стульев только на хватайте где-нибудь.
Они забили мне комнату, как банку шпротами, дыхнуть нельзя – так и разит потом и пивом. А также злобой и страхом.
Я отыскал глазами двоих беспомощных, которым первым вломил на входе:
– Вы свободны. Насовсем. Со стульями.
– За что, начальник?
– Вы мне не подходите.
– Сказал тоже. Пошел-ка ты…
– Ребята, выкиньте их. Быстро.
Сработало. Еще никто не успел вскочить, а те уже выскочили. Со стульями.
Сели посвободнее, дышать стало легче.
– А вот ты, – сказал я тому, который довольно грамотно пытался урезонить меня дубинкой, – ты задержишься после совещания.
– Первое, – начал я, – на службе ни глотка спиртного, даже пива.