– Женя, мне точнее надо, в процентах. Сделаешь?
– Мирмульки это все, – вздохнула она. – Ты, кажется, повторяешь главную ошибку Мещерского. Тебе бы все воевать. А свет? Тепло? Воздух?
– Тостер? – добавил я, понимая, что где-то она права. И сказал глупость, которой меня научили давно: – Все это надо сначала заслужить…
– Ударным трудом на благо…
– Пора, Женя, поехали.
Она встала.
– Имей в виду – я не буду с тобой разговаривать дорогой. И ты не приставай ко мне. С разговорами. – Подумала и добавила: – Козел!
Я остановил машину у автобусной станции, взял Женькину сумку. Она буквально вырвала ее из моих рук и зашагала к автобусу, растолкала толпящихся у его двери пассажиров, села у окна и отвернулась. Отругивалась или меня дразнила.
Я ждал, когда ей надоест.
Дверцы автобуса шипнули и затворились, водитель посигналил.
Женька вскочила как с гвоздя, высунулась до талии в раскрытое окно, распахнула руки. Сейчас она выбросит в окно свою сумку, порвет билет и вывалится в мои объятия.
Однако совсем мы не знаем своих женщин. Даже если очень хорошо их знаем.
– Серый! – завопила Женька. Убедилась, что все обратили на нас внимание: – Мне хорошо было с тобою рядом! – Помолчала: – И под тобой и на тебе!
Села и поехала.
Это была ее маленькая месть старому Козлу, на которого весь отъезжающий автобус, едва не вываливаясь в окна, пялился во все глаза. И вся площадь…
– Вот, – сказал откуда-то сверху Анчар, когда пулемет, покачиваясь на веревках, коснулся своими тележными колесиками дороги, – сувенир.
И спрыгнул сам. Мягко, бесшумно. При его-то «беременности».
Пулемет был настоящий «максим» – с ребристым кожухом, тупым рыльцем дула, деревянными ручками и гашеткой, похожей на чайную ложку. И самое приятное – с надежным щитком, за которым сразу же захотелось укрыться от вражеских пуль и закрыть глаза.
– Он в машину не влезет.
– Сзади прицепим. Тачанка будет.
Я присел на корточки, стал припоминать уроки чапаевского Петьки: где тут эти самые «шчечки»?
Разобрался – все было очень просто и надежно, – отсоединил пулемет от станка, уложил по частям в машину.
Анчар тем временем спустил вниз цинку с патронами и мешок с «ленточками». Матерчатые ленты, как ни странно, не сгнили, только чуть тронулись ржавчиной заклепки на них.
– Ты умеешь на него нажимать? – спросил Анчар.
– Научимся. Сегодня же и попробуем. Устал?
– Нет. Я в горах не устаю. Я в море укачиваюсь.
Тем не менее я сел за руль.
– Женечку проводил?
– Проводил.
– Я без нее не люблю. От нее свет идет. Веселый. Она будет хорошей женой. Дружеской. – Положил руку мне на плечо. – Ты не грусти. Мы сейчас вина выпьем. Из Максимова постреляем в кого-нибудь. – Тактично улыбнулся. – И ты выспишься.
Мы так и сделали. Установили пулемет в дверях сакли, залили в кожух воду, набили одну ленту патронами. Анчар сбегал в кладовку, отыскал старый пробковый круг и забросил его в море.
Я поднял рамку, заправил ленту, поста – – вил прицел на триста метров.
Жаль катера поблизости не видно. Впрочем, оно и хорошо – им «сувенир» будет. Наверняка ведь с моря пойдут.
– Давай, да? – сказал Анчар с нетерпением ребенка: очень хочется поскорей посмотреть, как забегает новая игрушка.
Я лег за пулемет на бурку (ну вся красно-белая атрибутика налицо), Анчар примостился рядом, вторым номером.
Круг (тоже красно-белый – за большевиков или за коммунистов?) лениво покачивался на волне. Я поймал его в прицел, нажал гашетку.
«Максим» задрожал в моих руках, вокруг мишени вскипела вода, полетело крошево пробки.
– Вах! Какой молодец! – Анчар щелкнул пальцами. – Теперь я. Тоже молодец буду, да?
Он чуть опустил ствол вниз, ударил длинной очередью. К размочаленному кругу побежала строчка фонтанчиков, настигла его, разломила надвое.
Анчар повернул ко мне счастливое лицо с блестящими зубами.
– Какой хороший Максимов. За него надо поднять самый большой фужор.
– Эй, командир, – раздался крик из монастыря, – перебрал, что ли?
А я про него забыл совсем. Вышел из сакли.
– Радиограмма тебе: «Консультации задерживаются. Решения еще нет. Необходима встреча. Сообщу. Логинов». Что отвечать?
– Ответ: «Пошел ты на…!» – от души проорал я. – Впрочем, стой, погорячился. Давай так: «Жду сообщения. Алекс».
– Добро! – И мой штатный радист укрылся в своей радиорубке.
Мы закатили пулемет в саклю, оставили дверь открытой, чтобы вытянуло пороховую гарь, и спустились в дом.
Там мы подняли «фужор» за «Максимова», потом за его «ленточки», помянули раздолбанный круг, пожелали Женьке мягкой посадки, Светке – теплой воды, Сереге – горячих объятий…
– А патроны? – вспомнил Анчар, покачиваясь на стуле. – Сколько их?
– За каждый в отдельности, что ли, будем пить? – обрадовался я.
Анчар задумался.
– Нет, нельзя. Вина не хватит.
И мы выпили разом за всю коробку.
Потом «посошок», потом «стремянную».
Потом я нетвердо пошел в кладовку. И забыл – зачем? Присел там на обломки серфера, погрустил немного, вспомнил – за раскладушкой.
Не стану я сегодня ложиться в свою постель, которая вся еще дышала Женькиным теплом.
Я вытащил раскладушку на террасу (с трудом, признаюсь) и застелил ее (тоже с проблемами). Анчар посидел рядом на ступеньках, с трубкой, думал. Наверное, вспоминал – за что еще мы забыли выпить. Хорошо, что не вспомнил. Право, хорошо.
– Спи, – сказал он. – Пусть тебе Женечка приснится.
Ага, согласился я молча, проваливаясь во тьму сна, – в крабовых бусах и в твоей кепке. И больше ни в чем…
Утром, «на свежую голову», я вытряхнул из амфоры кассету и прокрутил ее.
После оркестрового вступления в виде классической музыки (а то я знаю – какой?) – монотонный, бесцветный голос Мещерского, диктующего «завещание»: «Лист номер один. Полтора интервала. Три удара между колонками. Левое поле – четыре сантиметра. Колонка из восьми строк. Верхний ряд, слева направо – сорок четыре, двенадцать один…» и так далее.
Я терпеливо прослушал все десять листов этого бреда, стараясь понять, зачем это сделал Мещерский. Ясно же – не для себя. И почему нужна такая точность в размещении цифр на листе (кстати, он даже размер листа указал)?
На первый вопрос туманный ответ мне дала заключительная банальнейшая, но, видимо, выстраданная фраза: «Приходит время отвечать за ошибки и зло; единственный ответ – изменить то, что еще возможно исправить» – во загнул, почище Серого! Сразу видно: в твердом уме и светлой памяти. Стало быть, разбрасывал камни – теперь собирать спохватился.
Второй вопрос я Володе задам. Если, конечно, он не успеет выхватить пистолет и решить одним выстрелом все проблемы Серого.
Я вынул кассету, прошел в гостиную и воспользовался хозяйским музцентром «Сони» в личных целях – переписал для себя одну страницу мещерских надиктовок.
И наконец-то подумал о себе. С горечью и сожалением. Даже с сочувствием.
Теперь, когда я дал недвусмысленно понять, что шифровка практически в моих руках и что я не могу не догадываться о ее содержании; когда потребовал соблюдения правил игры: ты – мне, я – тебе; когда вывел из игры Мещерского и сделал «шах» его фигурой, – я загнал себя в угол, сосредоточил на своей персоне направление главного удара.
И пусть это случилось по моей же воле – никто теперь, стало быть, не даст за мое здоровье и дохлого сухого краба…
Вечером я получил «радиограмму»: «Встреча завтра. В то же время, в том же месте. Логинов».
Немного стало холодно. Не в доме, а в душе. Потому что это могло означать многое. Они могли взять Мещерского, они могли решить попросту вздернуть меня на дыбу, распотрошить и вырвать из моего бедного сердца роковую тайну, они могли… Впрочем, вариантов хватает. В любом случае – это начало конца.
Неплохо звучит. Или еще лучше – конец начала.
И на хрена мне все это нужно?
Чуть позже – еще одна новость от Монаха: его отзывают с поста. Вот это подзатыльник! А я-то надеялся, что в случае боя у меня надежный тыл. Выбрал же местечко Мещерский! Стратег!
(Но все это – и возможная дыба и голые тылы – мирмульки по сравнению с тем, какой «сувенир» меня ждал в «Лавровой ветви». Оставалось одно – сдаваться. Без всяких попыток изменить ситуацию – слишком дорого бы мне это обошлось. И главное – не только мне…)
Часть III
НИЧЕГО НЕ БЫЛО…
ВСЕ ЭТО МИРМУЛЬКИ…
– Подбросить до города? – шутливо спросил Анчар, распахивая дверцу машины.
– Денег нет, – буркнул я стыдливо.
– Зачем деньги, дорогой! Споешь в пути хорошую песню – и в расчете. Обоим хорошо, да?
Не до песен мне, сестрица.
– С тобой поеду, – твердо сказал Анчар. – Нельзя одному. Правильно сказал?
– Да, пожалуй, – вяло согласился я, подумав – какая разница?
– Оружие возьмешь, да?
– А зачем? Все равно отберут. И назад не получишь. А ты возьми.
– Максимова?
– Гранаты возьми и вот это. – Я отдал ему «трофейный» пистолет.
Что-то на сердце тяжко, давит чем-то.
На стоянке у гостиницы было почему-то пусто. Поле предстоящего боя очистили, видать.
Я вольно поставил «Форд» так, чтобы можно было пулей вылететь и сразу в первый переулок влететь. А там – как Бог даст.
– Второй этаж видишь? – спросил я Анчара.
– Видишь, да.
– Четвертое окно от угла…
– Хорошо видишь.
– Если я к этому окну подойду – брось в него две гранаты и сматывайся.
– Один, да?
– Арчи, кто командир у нас?
– Где? – неумело придурился он.
– В строю.
Он подумал, положил гранаты на колени.
– Ладно, я согласен.
Врешь ты все, джигит.
– Из машины не кидай, поближе подойди. – И я пошел к дверям палас-отеля по кличке «Лавровая ветвь».
В холле на этот раз меня не встретили. Правда, кадка с пальмой на месте была. Вот и славно – за ней укроюсь и из-за нее отстреливаться буду. Другое дело – нечем. Ну и ладно, отберу у какого-нибудь криворукого лишний ствол. Если повезет.
Я кивнул портье, проводившему меня задумчивым взглядом. Кроссворд, видно, разгадывал. Даже знаю, какое слово его в тупик поставило: глупый человек из пяти букв, первая «С». А можно и «Д». Одинаково правильно.
Что и подтвердилось в дальнейшем. Нет, в ближайшем.
В холле номера меня приняли все трое сатрапов. Двое из них резались в карты на шахматной доске, видимо, в «очко» на интерес, потому что у одного из них был красный распухший нос и слезились глаза. Этот особо в мой адрес усердствовать будет, если дело до силовых методов дойдет.
Третий опять обыскал меня, и мы вчетвером ввалились в комнату.
И распределились в ней так: прямо передо мной Боксер в стойке, по бокам – двое и сзади еще один. Уважают Серого. А что ж, он того стоит.
Правда, вина ему нынче не выставили, не поднесли. На столике, где мы в тот раз хорошую водку пили, магнитофон стоял. Что-то другое, стало быть, поднесут. Половецкие пляски с саблями скорее всего.
– Я обдумал ваше предложение. Имею встречное. В обмен на информацию вы получите не Мещерского, а вашего человека. – Добавил, чтобы не было сомнений: – Мы его взяли.
В голове защелкало: Анчар, Вита, Светка… Все не то. Не то!..
– Ну что вам Мещерский? – продолжал издеваться Боксер. – Чужой человек. Ну деньги вам платит. Ну столуетесь у него. Вино с его джигитом пьете. На его машинах ездите по его делам. Не стоит это многого, верно? А вот это – стоит. Убедитесь!
Он дал знак, и тот, что стоял сзади, включил магнитофон.
– Серый! – ударил по нервам Женькин голос. – Не казни себя! Я знаю, ты страшно за меня отомстишь!
Боксер был готов к моему прыжку. Но у меня подкосились ноги.
Хорошо, что я без оружия, – пронеслось в голове, – ну, троих бы я успел уложить, а четвертый – меня. А Женька моя золотая, с ее дурацкой мечтой о тостере?
– Давайте сядем, – постарался я скрыть свое состояние, – и обсудим вопрос спокойно. – И прикидывал: подойти к окну, упасть у стены – две гранаты здесь мяса наделают. Но опять же для Женьки – никаких новостей.
– Обсуждать нечего, – он был прав. – Я жду ответа ровно минуту. Если «да» – я жду еще сутки, и мы производим обмен нашими интересами. Если «нет» – мы вместе едем за город. Развлекаться. А потом ты мне страшно отомстишь. Я думаю, у тебя получится.
Я тоже так думаю. И кое-что еще.
– Минута…
– Да! – прервал я его. – Гарантии?
– Честное слово, – усмехнулся Боксер. – Можете отказаться. Я даю вам дополнительные тридцать секунд.
– Как мы произведем обмен?
– Классически, – показал эрудицию. – Утром – стулья, вечером – деньги.
– Не пойдет! – возразил я решительно. – Только одновременно. Причем, не скрою, если мне что-то не глянется, я тут же, на ваших глазах, уничтожу информацию. Помешать вы мне не сможете.
А что? Положу в пакет с кассетой гранату – и всего делов-то, мало не покажется.
– Тридцать секунд…
– На все согласен. Безоговорочно. Завтра утром я буду здесь.
– Проводите его.
– Да, – я вспомнил, – а Мещерский?
– А зачем он вам теперь? – усмехнулся.
И правильно. Но не совсем…
В холле, возле кадки с пальмой, из-за которой я собирался отстреливаться, сидел Монах-расстрига в цивильном платье и чисто выбритый.
– Где Женька? – шепнул я, проходя мимо. – Очень быстро.
Он едва заметно кивнул.
Я сел в машину, положил голову на руль.
– Что ты такой, да? – тревожно спросил Анчар.
– Они Женьку взяли…
Я едва успел схватить его за руку, почувствовав, что никакой силой не удержу его.
Левой рукой я вцепился в ручку своей дверцы – сейчас я порвусь между ними. Обошлось – ручка оторвалась. Анчар выпал на асфальт. Покатились от него в разные стороны круглые гранаты – будто большой индюк снесся.
– Где твое сердце? – рычал Анчар, лежа на земле. – У тебя есть кровь? Или холодная вода?
Прохожие с интересом приглядывались и прислушивались. Здесь чужие скандалы любили. Особенно с гранатами.
– Собери яйца и сядь в машину, – тихо сказал я.
– Какие яйца? – смутился Анчар, вспомнил, видимо, испорченную «молнию», скосил глаза на ширинку.
– Женька – моя женщина, – сказал я. – И я за нее отвечаю.
– И я. Отвечаю.
– Вот вместе давай думать.
– Зачем думать? Стрелять надо.
– Это потом, – и я рассказал ему о нашем разговоре с Боксером.
– Может, он врет, да?
– Сейчас проверим.
Не доезжая до автовокзала, я вышел из машины и пошел дальше пешком. Раза два проверялся – все чисто. Да и зачем им слежка?
Через диспетчерскую я без труда разыскал водителя того автобуса, в котором уехала Женька. Он неподалеку пил кофе под полосатым тентом и улыбнулся, узнал меня.
– Привет, – сказал он. – Это ты – который сверху и снизу?
– Это был пароль, – разочаровал я его. – Это была моя сотрудница. Я – директор частного охранного агентства.
– Значит, это твои ребята ее увели? – с интересом спросил он.
– На двадцатом километре?
– Нет, почти на выезде.
– Дисциплинка, – поморщился я. – Ничего нельзя поручить.
– Я еще удивился: остановил меня гаишник, а уехали они в частной машине.
– Да, это наш «мерс».
– «Вольво», правда, была, – осторожно поправил он меня, начиная что-то соображать.
– Да хрен с ней, с «Вольвой». Главное, что ее в город отвезли. Как приказывал…
– Ну… наверное, не сразу. Сначала на дачу, верно? – Он посмотрел на меня и опустил чашку на блюдце: – Говори, что надо, не темни.
– Сколько их было, как выглядели, куда пошла машина?
– В салон вошли двое, не особо приметные, в белых пиджаках. Что-то ей сказали, она сразу встала и пошла на выход. Да же сумку было свою оставила, да один из них напомнил. А куда машина пошла, где мне знать? Видел я только – на Медвежье свернули. – И прямо спросил: – Плохо?