– Сюда, конечно, включаются и расходы на мои вероятные похороны с оркестром, скупыми слезами и красными гвоздиками?
– Конечно, – серьезно согласился он.
Я посмотрел на проставленные от руки
суммы. Даже если бы они были в рублях, и то я внутренне ахнул бы! Но глазом бы не моргнул.
– Вы с ума сошли, – сказал я, вставая. – Или издеваетесь?
– Почему? – Он пожал плечами – умел это делать, я уже заметил. – Денег у меня много. Да и не нужны они мне… теперь.
Вот эта фраза у него явно «сорвалась с языка».
– Это почему же? – неискренне удивился я.
– Не ваше дело, – более грубо, чем ему хотелось, ответил Мещерский. И поставил меня на место. – С вашей стороны будут дополнения к договору? Или особые условия?
– Их два, стало быть, – мстительно заявил я. – Если то, чего вы опасаетесь, каким-то образом связано с вашей уголовно наказуемой деятельностью, то, как только мне станет это известно, договор о ненападении теряет силу.
– Да, я знаю, – согласился Мещерский, – вы относительно честный…
– Самую малость, – уточнил я.
– …И принимаю это условие. Второе?
– Только мне предоставляется право решать: имеет тот или иной факт отношение к предмету нашего договора. Поэтому вы будете отвечать на любой мой, даже самый нескромный и дикий, вопрос. С предельной откровенностью.
– Согласен. Но тот вопрос, о который мы споткнулись вначале, не связан, уверяю вас, никаким образом с нашей проблемой.
– И все-таки вы мне ответите на него. Может быть, позже.
– Возможно.
– И еще…
– Это уже третье условие.
– Не будем мелочиться. Вполне вероятно, их станет еще больше. Я не знаю пока обстоятельств дела, я не знаю, как будут развиваться события, и скорее всего в зависимости от этого потребуются необходимые корректировки…
Я прежде всего думал сейчас о том, что Виту придется с виллы убрать.
– Так что же?
– Все мои распоряжения, касающиеся обеспечения вашей безопасности, ни обсуждению, ни комментариям, ни консультациям не подлежат – только исполнению.
– С этим глупо не согласиться. Все у вас? Полагаю, в договор мы эти требования вносить не будем? Мы же – честные люди.
– Относительно. – Никогда не думал, что буду работать на жулика, что он посмеет дружески положить руку мне на плечо и безнаказанно объединить нас подобной фразой.
Мещерский понимающе улыбнулся. Ох, уж эти его улыбки. Он, наверное, много больше добивался ими, чем угрозами и карательными акциями.
Но напряжение спало. Мы закурили.
– Вы что-то хотели спросить?
Нет, определенно, он мысли читает. Это не бандит, это какой-то лорд, не иначе.
– Вопросов много. До ужина – один. Что бы вы со мной сделали… попытались сделать, – поправился я, – если бы я отказался от вашего предложения?
– Арчи сбросил бы вас в пропасть, – спокойно уверил меня Мещерский.
– Я не стал бы на вашем месте настолько необдуманно рисковать таким преданным человеком.
– И умелым, – добавил с хитрой усмешкой Мещерский. – Взгляните – в обойме вашего пистолета давно уже нет патронов.
– Разве? – удивился я. – Пригласите его.
– Он сейчас сам войдет.
– Слушай, Архар, – я повернулся к открывшейся двери. – Стань-ка к стене. Твой шеф уверяет, что ты разрядил мой пистолет. – И я направил ствол ему в лоб.
Они переглянулись. Анчар почесал нос, блеснул зубами из-под усов, покачал головой, отказываясь.
– Ну то-то, шалун, – я самодовольно откинулся на спинку кресла. – Можешь идти. Патроны положишь на столик.
– Ужин накрыт на веранде. Вита ждет. – И он бесшумно вышел, подбрасывая на ладони мои патроны.
– Капитан, поручаю вам возглавить группу наблюдения.
– Понял.
– Одного из наблюдателей в горах снять. Двоим там делать нечего. Оставить Ворона.
– Понял.
– Серого пока не трогать.
– Не понял…
– Он опытный сыщик. Он может найти то, что нам нужно.
– Разумно…
– Отставить! В ваших оценках не нуждаюсь.
– Виноват.
– Ворону сообщите: основное внимание при наблюдении сосредоточить теперь на Сером. Русалке – держать жесткий контрольпод водой; особо укажите: Серого пока не трогать.
– Трудно будет ее удержать, вы ей обещали…
– Ваша проблема, Капитан.
– Понял. Свободен?
– Вашего предшественника Крутого возьмите с собой в море – пусть утонет. Мнеразгильдяи не нужны. Не справитесь с поручением – не успеете пожалеть. Все! Кругом, шагом марш!
Ужин прошел в теплой дружеской обстановке. В атмосфере любви и доверия.
Изысканный стол (от фирмы «Анчар и К°») – зелень, сыр и брынза, жаркое из молодого козленка, браконьерски добытого в горах с помощью арбалета, чудесное вино с терпким привкусом мореного дуба, длинные – уставала рука с бокалом – поучительные тосты (Анчарова же производства).
Луна над морем, вечерний аромат роз, чуть слышный плеск волн, застенчивый ветерок, робко качавший язычки свечей. И цикады, цикады, цикады, мать их… Ничего из-за них не слышно. Зато они предостерегающе смолкают, если их что-то спугнет, например, сухо треснувшая ветка под легким копытцем. Либо под тяжелым неосторожным «берцем»…
Вообще-то со стороны гор мы прикрыты домом, но эти посиделки надо все-таки ненавязчиво отменить.
Когда посвежело, мы перешли в дом. Сидели возле камина, слушали музыку, светски беседовали. Давно я так не работал. И главное – за денежки.
Зашла луна. Почернела беззвездная ночь. Я вышел и обошел дом, в котором весьма кстати светились почти все окна. Ну, конечно, там, где были раздернуты шторы: смотри – не хочу, стреляй – не промахнешься. Это дело тоже надо поломать. Ненавязчиво.
Когда я поднимался на веранду, всей похолодевшей спиной почувствовал упершийся мне в спину взгляд. Внимательный. Через ночную оптику.
Властно потянуло оглянуться. Да только зачем? Если кто-то и ночью ведет наблюдение за виллой, вряд ли он будет чиркать спички в своем гнезде, освещая свою бандитскую рожу.
Ладно, дружок, завтра я тобой займусь. Чего откладывать?
Я выключил свет, бросил под одеяло пистолет и распахнул окно. Ночь глухо и молча спала в темноте. И только в сакле теплился огонек. Наверное, Анчар молится за души убиенных им кровников.
Или за то, что не подставил опрометчиво свой лоб под мою пулю. И что это было, с патронами? Предосторожность? Проверка? А если проверка, то на что? На мою профпригодность, на мою бдительность или доверие? На мою истинную позицию в этом мутном деле? Кто знает? Ну не так уж важно, кто знает. Важно, что я должен это знать.
Все-таки не надо исключать, что все это – хорошо продуманная провокация. Начиная с «секс-бомбы» в пансионате. Если так задумано, то задумано хорошо. Заманить Серого в это глухое ущелье, расслабить его и подготовить, а потом нагрянут жаждущие мести бандюки, развернут толковище, кое о чем поспрашивают и с удовольствием сбросят его в глубокую пропасть или в глубокое море. А море – большое, ищи его потом…
Море-то большое, но небо все одно много больше.
С этой теплой мыслью я и уснул.
Проснулся рано – от мерных трескучих ударов. Закурил, подошел к окну.
У порога своей сакли Анчар яростно колол дрова, к вечерним шашлыкам джигит готовился. Голый до пояса, седые волосы, схваченные вокруг головы ремешком, спадают на плечи, покрытые седой же шерстью. В этом суровом «камуфляже», на фоне каменной хижины, издалека, он был похож не на Сталина, а на старого викинга. Или могучего и беспощадного снежного – вернее, заснеженного – человека. Если он своей лапой возьмет Серого за горло – заикой оставит. И дрова он колол умело: сперва несколько легких намечающих ударов, затем – один, от души, решающий – и буковый чурбак распадается на равные полешки, враз и дружно осыпающиеся вокруг колоды, стянутой стальным обручем. На ней он, наверное, и свою браконьерскую добычу разделывает. А если Мещерский посоветует, то и голову отделить сумеет. Тому же Серому, например…
Анчар воткнул топор в колоду, положил на макушку свою любимую плоскую войлочную шапочку и стал, напевая «по аэродрому, по аэродрому», класть у стены поленницу, чтобы каждое сухое полешко еще и напиталось солнечным жаром.
Пора и мне, стало быть, за работу. Долгая дорога начинается с первого шага, мудрые китайцы говорят.
Я поменял пижаму на плавки, покопался в чуланчике – подобрал себе ласты, маску и трубку – и пошел на пляж: не терпелось взглянуть на этот «райский» уголок со стороны моря. Тем более что утреннее солнышко оченно к тому располагало: невысоко поднявшись над водой, могло бросить какой-нибудь шальной луч в линзы бинокля. Если он там, в зарослях, есть, конечно. И если им, дурак, пользуется. Что вряд ли…
Море тихо шуршало, играя мелкими ракушками и крабовыми клешнями; край его, набегая на берег игрушечной волной, таял в песке, пузырясь и шипя. Словно песок был уже горячим, а вода еще холодной.
Я присел на вырубленную из цельного камня скамью (не Анчар ли топором потрудился?) и, мечтательно склонив к плечу голову (не спится дураку), стал вглядываться в романтически-розовую морскую гладь.
Справа ее грубо обрубал крутой, почти вертикальный срез горы. По центру, километрах в двух от берега, купалось несколько островков, точнее – камней, будто торчали из воды лобастые головы любопытных морских чудищ. И шнырял между ними красивый белый катерок. Любопытный такой, застенчивый.
Слева берег был не так крут. Прижавшись к нему, сонно покачивались расчаленные яхты: одна большая, парусно-моторная, с двумя рубками и тентом над палубой; другая – крошечный швертбот, из которого торчал пучок разложенных телескопических удилищ.
Чуть подальше уходила в море коса, которая, как я узнал позже, так и называлась – Песчаная. За ней, кстати, катерок и скрылся.
Вот и вся диспозиция. Или дислокация.
Я вошел в воду, надел ласты. Сполоснул изнутри маску, оставив в ней чуточку воды, чтобы не потело стекло, и поплыл, опустив лицо в воду, мерно работая ластами, как пароход плицами, только без брызг. А «дельфином» так и не научился. Не успел.
Солнце стояло невысоко, лучи его скользили по поверхности воды, не проникая вглубь – и она казалась от того серой, пасмурной. Но была чистой, и я хорошо видел дно в песчаных рубчиках, которое постепенно терялось в зеленоватой глубине. Стали появляться водоросли, покрытые мидиями камни. Пробежал между ними бойкий краб и сел на попу, угрожающе задрав клешни, когда на него упала моя тень. Плавно скользнула от меня стайка крупных лобанов, и я пожалел, что не захватил ружья.
Впрочем, у меня нынче другая охота. Или за мной?
Я повернулся лицом к берегу и, стоя в воде, чуть перебирая ластами, осмотрел скалы, окружавшие виллу. Они образовывали, замыкаясь, что-то похожее на кривобокую, зеленую изнутри чашу с отколотым со стороны моря краем. Ну, естественно, на дне чаши – вилла (умнее не придумаешь), поверху – сероватой опоясывающей каемкой просматривалась дорога, круто сбегающая у берега к воротам. Но вот что мне показалось: чаша эта не только кривая, но еще и с чуть заметной трещинкой, начинающейся у берега и исчезающей в глубине бухты – не тропа ли, опоясывающая склоны от моря до моря?
Как бы там ни было – за дурное дело Серый взялся. Оградить эту совершенно идиотски расположенную виллу от нежелательного вторжения – явного или тайного – просто невозможно.
Я поплыл к берегу. Тем более что Анчар уже давно махал мне своей шапчонкой.
Он сидел на скамье, курил трубку. У его ног, в песке, – большая деревянная фляга, рядом – деревянное блюдо с фруктами.
Анчар протянул мне кружку, наполненную вином:
– Пей. Хорошо перед завтраком. Такое вино ты никогда не пил. Оно для силы. И для храбрости.
Вино было прекрасное и изумительное – оно возбуждало жажду, его хотелось пить без конца. И я снова подставил кружку под кровавую струю из фляги.
– Сто литров выпьешь, – сказал Анчар, – сто лет проживешь.
– Сто литров разом? – спросил я, переводя дыхание. – Или за сто лет?
– Почему ты всегда смеешься надо мной? – вдруг спросил он. В голосе – ни тени обиды или вражды, только грустный интерес.
– Потому что я тебя боюсь.
Он покачал головой.
– Ты уже ничего не боишься. У тебя все было. И ты все оставил. Потерял.
Все мы здесь такие, подумал я. У всех нас многое было и ничего нет. В конечном итоге…
– Хочешь еще? – Он наклонил флягу. – Это вино только в нашем роду делали. Семейная лоза.
И что-то мелькнуло в его глазах, вернее – погасло. Словно чайка на мгновение уронила на них тень распахнутого крыла, закрыв им ясное солнце.
Ну и команда подобралась. Заговор обреченных.
– Послушай, Анчар, – спросил я не о том, о чем сейчас спросить хотелось. – Тут поверху тропа какая-нибудь есть?
– Есть. Но трудная. Не всякий одолеет.
– Покажешь?
Он кивнул.
– После завтрака свезешь меня в море?
Он даже не спросил – зачем?
– Я море не люблю, укачиваюсь. Но свезу. Пойдем кушать. Все встали уже.
Завтракали на веранде. В тени виноградных лоз, заплетавших решетчатую крышу. Над нами горячо созревали тяжелые гроздья. Листва, когда ее беспокоил ветер, пропускала на миг солнечные лучи, и они бегали по столу, искрились в графинах и бокалах, играли на лезвиях ножей, соскакивали на холодные плиты пола. Отзывались мягким блеском в глазах Виты…
Когда-то мой друг, писатель Прохор, в очередной раз безнадежно влюбленный, высказался в минуту пьяного отчаяния: самая лучшая женщина та, которая утром прекраснее, чем ночью. Тогда я не понял его. Сейчас начал понимать.
…Густые тени длинных ресниц на щеках. Легкие, струящиеся по плечам волосы. Яркий блеск зубов в неожиданной улыбке. Волнующий тембр голоса.
К тому же все, что говорила Вита (даже пустяки о погоде и вкусе вина), казалось очень значительным, наполненным глубоким, сокровенным смыслом.
Почему так? Да кто же скажет? Может быть, ее словам придавала глубину и цвет очаровательная артикуляция свежих красивых губ. Может быть, Вита благодарила улыбкой за то, что ее понимают. Может быть, внимательный добрый взгляд обещал, что будто она вот-вот скажет о тебе что-то очень хорошее, чего не знала даже твоя мама. И скажет громко, для всех…
Словом, как говаривал Прохор, женщина из далекого, волшебного юношеского сна. Такую женщину провожаешь тоскующим взглядом, щемящим сердцем. Словно знаешь: ты никогда не будешь с нею счастлив… она не будет счастлива с тобой… она никогда не будет твоей… она сама никогда не будет счастлива…
…Когда Вита отбросила салфетку и, на мгновение прижавшись щекой к плечу Мещерского, встала и пошла к морю, за столом стало пусто. Даже солнечные блики забегали по-другому, метались так, словно что-то потеряли.
Мещерский, прервав разговор, с нескрываемой горькой нежностью посмотрел ей вслед. Ну-ну…
Анчар собрал со стола посуду на сервировочный столик и укатил его в дом.
– Я могу давать ему поручения от вашего имени? – спросил я Мещерского, кивнув на дверь.
– Все, что считаете нужным. – И уточнил: – Разумеется, в пределах ваших обязанностей.
– Сейчас мы возьмем швертбот и выйдем в море. Надолго.
– Могу я узнать – зачем? – с чуть заметной издевкой.
– Позже. Когда мы вернемся. – И мягко отбил его подачу. – Если будет результат. И если, разумеется, я сочту необходимым сообщить его вам. В пределах моих обязанностей.
Пока Анчар готовил лодку, я, как беспечный и любопытный гость, немного пошлялся по территории, принятой мною под охрану. Было не только полезно, но интересно тоже.
Стараниями Анчара (воина и земледельца) вилла больше походила на хорошую ферму. Виноградные шпалеры, скромный садик десятка на два корней – ореховые, черешневые, абрикосовые, персиковые и мандариновые деревья; ухоженные грядки, даже теплицы и парники для самой ранней зелени. В глубине – гараж на две машины (вторая – японский джип), сарайчик с автономным дизельным генератором на случай перебоев с подачей электроэнергии, маленький трактор под навесом, серебристый металлический куб, видимо, для водоснабжения.