* * *
Генерал оказался прав. За четыре года Гумилев превратился в профессионала политической полиции, стихи притом писать не прекратив. После войны вышло уже два поэтических сборника, место службы он не афишировал, но и не скрывал. И если поначалу знакомые воротили нос от жандармского мундира, то после начала в России кровавых бунтов, далеко превосходящих потрясения 1905 года, отношение «приличного общества» к вчера еще презираемой охранке изменилось.
Многим представителям этого самого «общества», любившим поругивать самодержавие и посмеиваться над тупостью чиновников, революционер, студент, мастеровой или крестьянин, которому жандармы выбивали зубы на допросах, до недавнего времени представлялся априори невинной жертвой прогнившего и закоснелого самодержавия. Не за деньги ведь подпольщики работали, за идею! За свободу, за демократию! Мечтали улучшить жизнь рабочих и крестьян, которым улучшение, несомненно, требовалось, послевоенная Россия благополучием похвастаться не могла.
Военная экономика принесла государственное регулирование производства и распределения. На практике это означало не только свертывание свободной конкуренции и рынка, но и жесткую централизацию производства, контроль банков, трудовую повинность, регулирование рабочего времени и закупки продовольствия по твердым ценам… Да, эти шаги с безусловной неизбежностью предписывались войной, но они обостряли ситуацию. И они же позволили вытянуть первые, самые тяжелые послевоенные годы.
Победа над Германией позволила ненадолго снять напряжение. Но когда демобилизованная армия вернулась домой и увидела то же самое беспросветное существование… Взрыв был неизбежен, и взрыв произошел.
Два года его удавалось сдерживать, потом прорвало. Чего никто не ожидал, так это того, что протест выльется в самые буйные формы бессмысленного и беспощадного русского бунта. Стачки и демонстрации стали лишь началом, первыми ласточками надвигающейся революции. За ними следовала вторая волна, куда более крутая, подхватившая и завертевшая в кровавом водовороте те миллионы вернувшихся с фронта мужиков, которых четыре года учили воевать. Учили на совесть, и к началу двадцатых у народа для «диалога» с властью появился новый аргумент – штык. Вновь, как пятнадцать лет назад, запылали барские имения.
Весь предшествующий исторический опыт убедил народ, что «начальству» – царю, генералам, помещикам, буржуям и особенно чиновникам – доверять нельзя, что реализовать свои требования можно лишь в случае, если власть будет находиться в руках самих трудящихся. И как только появилась такая возможность, самочинно и повсеместно рабочие, солдаты, крестьяне стали создавать демократию по-своему. Вот тогда либералам «из общества» пришлось столкнуться с тем самым народом, которым они так искренне восхищались. Столкнуться лично и непосредственно, без защиты полиции и жандармов, с забывшей про закон и сдерживающие нормы, озверевшей от вековой ненависти к «барину» толпой. С той самой чаемой демократией.
Да, многие люди, составляющие эту толпу, имели веские основания для ненависти. Разоренные помещиком крестьяне, рабочие, выброшенные за малейшее несогласие с мастером, не с фабрикантом даже, на улицу с «волчьим билетом», их семьи, в которых детей кормили лебедой вместо молока. Но мятежная волна выбросила на гребень не их, действительно пострадавших, но требующих только самой малой справедливости, а накипь со дна общества, люмпенов и асоциальных типов, желающих грабить и убивать, не сдерживаясь ни моралью, ни правом. И устанавливающих свою, «революционную», лишенную всяческих запретов власть.
Поначалу в смуте, подпитываемой и изнутри – частью верхушки добивающейся своих целей, и извне, но в основе все же исконно русской, выплеснувшей все накопившиеся обиды, дружно слились разнородные потоки. Борьба рабочих и борьба либеральной буржуазии, борьба оттертой от трона знати и борьба крестьян, потуги промышленников-республиканцев и боевиков-анархистов, не признающих собственности, все усилия били в одну цель: свергнуть царя. Свержение самодержавия представлялось панацеей, чудом, после которого станет возможно все.
Именно эта разнородность борющихся сил спасла монархию. С царем остался государственный аппарат, церковь, победившая армия. А увидевшие уже через месяц, во что выливается свобода в реальном, а не выдуманном мире, либералы из буржуазии и помещиков – побежали к императору.
«Только язык пулеметов доступен уличной толпе, и только свинец может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя», – заявляли они теперь. Именно тогда голубой мундир жандарма стал символом подавления безудержной стихии мятежа.
Теперь, после всех этих событий, причуда гения поэзии, сопряженная со службой государю и охраной порядка, смотрелась вполне comme il faut. Ну а после выхода пары мемуаров отставных жандармских чинов схватка «на лезвии с террористами» даже для богемы представлялась занятием азартным и опасным, совершенно в духе искателя приключений в Африке.
27.02.1923 г. Российская империя. Санкт-Петербург, ул. Фурштатская, д. 40. Штаб Отдельного корпуса жандармов
«С «Трестом» получилось, – вернулся мыслями к статье и дню сегодняшнему Коттен. – Главаря взяли, организация, считай, ликвидирована».
Работу Гумилева он оценивал высоко. Да, основное сделали другие, установившие Ярославского, проследившие путь полученных «Трестом» денег от Intelligence Service, молодой тифлисский жандарм, вовремя притащивший курьера. Но Свердлова ротмистр взял лично, лично же вытащил на признание Ярославского и Енукидзе… Впрочем, с последним неплохо помог и тот самый подпоручик.
«Как его фамилия? – напряг память генерал. – Берия вроде? Из вольноопределяющихся, в Корпусе три года. Офицер, похоже, дельный, имеет смысл присмотреться. Голощекина при аресте лихо завалил, жаль, третий ушел, даже примет не установили. Только шрам на щеке».
Развитие фигур
27.06.1928. Газета «Нижегородский курьер»
Прошедший юбилей Его Величества Государя Императора Всероссийского ничем не напомнил события пятнадцатилетней давности. Вся Россия помнит, как в 1913 году террористы из так называемой «партии социалистов-революционеров» взорвали супругу Государя Александру Федоровну и его сына Великого князя Алексея Николаевича, тяжело ранив и самого Государя.
Да, сейчас, после знаменитого Указа 1916 года «О противодействии бомбистам», такая опасность устранена. Тем не менее в дни торжества было заметно усиление охраны и приведение в полную готовность войск гарнизона. Но юбилей отшумел. Сейчас нам предстоит еще одно, пусть проходящее регулярно, но отнюдь не становящееся от того менее радостным событие. Как и обычно, с 15 июля по 10 сентября в Нижнем Новгороде пройдет Макарьевская ярмарка.
30.06.1928 г. Российская империя. Нижний Новгород
Двое кассиров грузили деньги в броневик. Больше двух десятков мешков, тяжелых, запечатанных коричневым сургучом с двуглавыми орлами. Рядом с машиной стояли восемь охранников, солидную сумму перевозили. Впрочем, вела себя охрана спокойно: представить, что в тесный внутренний дворик, с двух сторон обнесенный стеной, а с остальных двух закрытый зданием Торгово-промышленного банка, проникнут грабители, было сложно. Вот в пути… но там прикрытие предполагалось посерьезнее.
Взрыв, снесший глухую стену, похоронил троих сторожей и кассира. Оставшихся охранников, кассира и курившего у машины водителя, остолбеневших и полуоглохших, расстреляли ворвавшиеся в пролом автоматчики в масках. В первые секунды банковские служащие ничего не поняли, а потом стало поздно. Следующие очереди хлестнули по двери и окнам, выходящим во двор, зацепив еще несколько клерков, ринувшихся посмотреть, что случилось.
Пока четверо грабителей расстреливали банк из «томпсонов», во двор сквозь пролом в стене въехал небольшой грузовичок АМО. Выскочившие из него шесть человек в масках споро покидали мешки с деньгами в кузов, после чего машина не спеша, задним ходом, уползла обратно на улицу. Два стрелка запрыгнули на мешки, оставшиеся двое – на подножки. Развернувшись, автомобиль устремился к окраинам. Весь налет занял пятнадцать минут.
Восемь часов спустя. Городское Полицейское Управление Нижнего Новгорода
Собравшиеся в кабинете слушали полицмейстера молча, перебивать разъяренное начальство никому не хотелось.
– …пятнадцать минут! Девять трупов и семь раненых! Похищено два миллиона рублей, мотор грабителей найден в кустах за городом, следов никаких. Сведений о бандитах – ноль! Ноль! – Глава полиции воздел руки кверху, отдышался и продолжил тоном тоскливым, переходящим почти в завывание:
– Вот кто, а? Кто, вы мне можете сказать? Рассчитать время, взорвать бомбу, пулеметы какие-то, да еще изуверство этакое… Охрана, кассиры – понятно, но по окнам-то! Там же обычные конторщики были, помешать ничем не могли.
Он опять отдышался, обвел взглядом сидящих в кабинете и, вздохнув, коротко бросил:
– Доклады.
– Взрывчатка – динамит. Обычный, как для горных работ выпускают. Оружие, судя по пулям и гильзам, американское, – уныло сообщил криминалист. – Автоматы Томпсона, производства САСШ. В самих Штатах используются их бандитами, гангстерами. В Российской империи до сих пор налетов с таким оружием не фиксировалось. Армией и МВД эти автоматы не закупались, возможно, закупала небольшую партию Погранстража, ответ от них будет завтра. Партикулярные лица законными путями в Россию такие игрушки не ввозили. В картотеке Делопроизводства регистрации образцов такого оружия тоже нет. Сравнивать не с чем.
– Игрушки, – злобно прошипел полицмейстер. – Интересные бандиты пошли, – тут он внезапно задумался, пошевелил большим пальцем пушистые усы, потом продолжил голосом уже не свирепым, но задумчивым: – Налетчики с оружием, какого, понимаешь, даже в армии не используют? Запомним… СПР есть? – употребил начальник городских правоохранителей новомодное сокращение.
– Нету пальцев. Чисто.
– Следующий.
– Динамит заложили, похоже, вчера, – доложил худощавый, высокий парень, сидевший у самого дальнего края стола. – Есть свидетель, на рынке вениками торгует. Шел пешком мимо банка, видел, как вчера ближе к ночи, – тут начальник сыскного отделения пожал плечами и уточнил: – Период с двадцати по двадцать два часа получается, точнее пока не ясно, у него ж часов нет.
И вернулся к докладу:
– Так вот, шел он напротив банка, там как раз подвода ехала с грузом. Груз – мешки с луком, в навал. У стенки лошадь заартачилась, возница ее успокаивать стал, с подводы соскочили двое и подошли ему помочь. Соскакивали как раз со стороны стенки, они так и ехали, ноги свесив. Пока лошадь успокаивали, их за ней да подводой не разглядеть было. Успокаивали минут десять, свидетель подумал, видать, устала коняга, возница с ней уж больно спокойно, ласково. Я думаю, время тянул.
– А сколько вообще времени нужно? – поинтересовался сидящий слева от полицмейстера судебный следователь. – Чтобы взрывчатку заложить, самое малое?
– Разговаривал с саперами, они говорят, если заранее все подготовить, так и немного, – ответил сыщик. – Договорился на завтра, будем эксперимент проводить. Свидетель, подвода, два сапера подойдут, мне их начальник обещал.
– Правильно, – кивнул полицмейстер. – Приметы возницы, тех двоих, лошадь, подвода?
– По предположительным взрывникам примет нет, свидетель их не рассмотрел, темно уже было. Так, силуэты. По вознице кое-что есть. Одежда «обычная», а дальше рыночный его описал: здоровый мужик, лет тридцати, темные волосы, бороды и усов нет. Волосы ладно, темные – это любого цвета, кроме ярко-рыжего или блондина. Но особая примета есть – большой шрам на правой стороне лица. Лошадь и подводу Долгушин, свидетель тот самый, куда лучше запомнил, они уже в розыске.
– И перспективы?
Шатунов помолчал, пожевал губами, потом честно сказал:
– Не очень. Приметы так себе, только шрам. Но мало ли крупных тридцатилетних мужиков со шрамами? Война десять лет как кончилась, да мятежи потом. И опознать свидетель никого не сможет. Подводу и лошадь наверняка купили где-то, а сейчас уже бросили. Будем продавца искать, через него приметы покупателя устанавливать, ну и дальше, как обычно.
– Долго, – вздохнул начальник. И снова завелся: – Вы понимаете, что завтра это во всех газетах будет? Только трупов девять, да и сумма-то! В России, я и не припомню, чтобы такие деньги уходили. Из министерства нам визит обеспечен, ручаюсь! С грузовиком что?
– Пальцев нет, других следов нет, оставленных вещей нет, грузовик принадлежит купцу Лобову, он на нем из лабазов по лавкам товар возил.
– Угнан?
– Вроде как. В выходные купец его в лабаз загонял, перед полками с товаром ставил. Там интересная ситуация, замок заменили.
– В смысле? – переспросил следователь.
– А вот так. Там сторож есть, он внутрь лабаза не заходит, у него и ключей нет. А обход делает постоянно, подходит к воротам, замок дергает и дальше идет. Когда машину нашли, купца подняли, приехали – замок висит. Начал Лобов открывать ключом – не открывается. Похоже, замок как-то открыли, потом опять дверь закрыли и новый такой же повесили, чтоб подозрения не вызвать. До понедельника и не хватился бы никто, да и в понедельник не сразу поняли бы. Вы же понимаете – ну, заел замок, не открывается, бывает. Пока открыли, пока то се…
– А по времени это как?
– Грузовик всегда с вечера заправленный ставили, чтобы утром – пришел, сел, поехал. В пятницу поставили как обычно. Вот и считайте, если без учета замка: ворота распахнул, в кабину прыгнул, завел, выехал, ворота запахнул, замок набросил. Если человека три действуют, минут за пять можно управиться, меньше даже.
– А замок?
– А черт его знает. Старый замок не нашли. Подбор, по-моему, невыполним, там ключ массивный такой, с кучей бороздок. Скусить дужку – так там короб без повреждений.
– Короб родной? – мгновенно подхватился полицмейстер.
– Родной.
– Так, может, и ключом открывали родным? Потому и нет замка.
– Отрабатываем, – согласился сыскной. – Ключей было четыре, под заказ замок делали. Все четыре изъяты, доступ к ним имели двое – Лобов и его сын, он приказчик у него. Обоих просвечиваем, но нигде ничего.
– А торгуют чем?
– Рыба.
– И что, даже жалоб на тухлятину не было?
– Нет, у них четыре магазина свои, все беспорочно.
– Ладно, – поразмыслив, сказал полицмейстер. – Еще данные есть?
Послушав безрадостное молчание, он продолжил:
– Дальше так: сыск ищет подводу и еще свидетелей. Не бывает, чтобы никто ничего не видел, ищите. Еще один обход сделайте, пошире. Отрабатывайте Лобовых, даже, может, не их, а работников. Если сами купцы и не в деле, кто-то же должен был мазурикам про заправленный автомобиль рассказать? Криминалист, замок на лабазе смотрели? Там как следы?
– Смотрели. Сам смотрел, ваше превосходительство, нет ничего. И в лабазе смотрели, и во дворе банка – пусто.
– Про автоматы выясняйте тогда. А вы, Петр Александрович, – обратился начальник полиции к следователю, – что планируете?
– Что бронеавтомобиль не за тысячей рублей приехал, и не за десятью, понятно, – рассудительно заметил Ежевский. – Две версии на сей момент вижу. Первая: разбойники знали, что в субботу утром повезут два миллиона, и шли именно за ними. Вторая: отслеживали броневик, предполагали, что на нем в любом случае повезут крупные деньги, и пошли «на удачу». Броневик проследили, во сколько заезжает, сколько времени грузится, как выезжает – это все можно вычислить. Через сколько минут после въезда разбой начинать, таким образом, спланировать не трудно. Но если взрывчатку заложили вечером, второй вариант отпадает.