— Семь минут, — ответил Керенский.
— Пойдет, — сказал Даль, сунул образец в Ящик и нажал зеленую кнопку. Прошел мимо Керенского, взял планшет Коллинз, разлогинился и зашел под своим именем.
— И что теперь? — спросил Керенский.
— Ждем, — ответил Даль.
— Сколько? — сказал Керенский.
— Сколько нужно для драматического эффекта, — ответил Даль.
Керенский прищурился на Ящик.
— Значит, именно эта штука спасла меня от превращения в кашу, когда я подхватил Меровианскую Чуму?
— Ага, — ответил Даль.
— Вот же чушь, — сказал Керенский.
Коллинз уставилась на Керенского, раскрыв рот.
— Так вы знаете? — произнесла она. — Вы не должны знать!
— Я знаю гораздо больше, чем вы, — ответил Керенский.
Ящик звякнул и в планшет полились данные. Даль едва на них глянул.
— Мы в норме, — сказал он. — Назад в лазарет!
Они бросились из Кснобиологической назад по коридорам к палубе шесть.
— Почти пришли, — сказал Керенский, когда они вынырнули из служебных коридоров в пожар на шестой палубе.
Корабль резко содрогнулся, и главный коридор палубы шесть обрушился на Даля, вминая его в пол, и вонзая зазубренный обломок металла ему в печень. Даль уставился на него на мгновение и перевел взгляд на Керенского.
— Ты должен был сказать «почти пришли», — прошептал он. Слова сочились между капель крови.
— О Боже, Даль! — воскликнул Керенский и начал освобождать его из-под обломков.
— Стой, — сказал Даль. Керенский не обратил внимания. — Стой! — настойчиво повторил он. Керенский остановился. Даль протянул ему планшет, который все еще сжимал в руках. — Нет времени. Бери результаты. Введи их в лазаретный компьютер. Не давай Хартнеллу спорить. Когда компьютер в медотсеке получит данные, Сюжет вступит в силу. Но тебе нужно туда добраться. Торопись.
— Даль… — пробормотал Керенский.
— Вот почему я взял тебя с собой, — ответил Даль. — Я знал — что бы ни случилось со мной, ты-то сумеешь вернуться. Теперь иди. Выручай, Керенский. Выручай.
Керенский кивнул, взял планшет и побежал.
Даль лежал, пронзенный через печень, и в последние минуты пребывания в сознании пытался сконцентрироваться на том факте, что Хестер будет жить, корабль будет спасен, и что его друзья смогут прожить всю свою оставшуюся жизнь без издевательств Сюжета. И все, что для этого понадобилось, была всего лишь еще одна драматическая смерть статиста. Его драматическая смерть.
Это ведь честная сделка, думал он, пытаясь заставить себя смириться с тем, как все вышло. Честная сделка. Спасенные друзья. Спасенный Мэтью Паулсон. Спасенный «Бесстрашный». Все честно.
Но когда все стало серым и стало сползать в черный, со дна того, что осталось от него, всплыла последняя мысль.
«Нахрен. Я хочу жить», — гласила она.
Но потом все равно все померкло.
— Вот давай без драмы, — сказал голос. — Мы знаем, что ты очнулся.
Даль открыл глаза.
Над ним стоял Хестер вместе с Дюваль и Хансоном.
Даль улыбнулся Хестеру.
— Сработало, — сказал он. — Это ты. Правда — сработало.
— Конечно, сработало, — ответил Хестер. — С чего бы не сработать-то?
Даль слабо засмеялся. Он попытался встать, но не смог.
— Ты в медицинском стазисном кресле, — пояснила Дюваль. — Ты заново отращиваешь печень, массу обожженной кожи и сломанную грудную клетку. Если б ты мог двигаться, ощущения бы тебе не понравились.
— И долго я в этой штуке? — спросил Даль.
— Четыре дня, — ответил Хансон. — Ну и видок у тебя был.
— Я думал, что умер, — сказал Даль.
— Ты бы умер, если бы кое-кто тебя не спас, — сказала Дюваль.
— А кто меня спас? — спросил Даль.
Показалось еще одно лицо.
— Дженкинс, — сказал Даль.
— Ты был прямо снаружи грузового туннеля, — сказал Дженкинс. — Так что почему бы нет?
— Спасибо, — сказал Даль.
— Благодарности необязательны, — ответил Дженкинс. — Я это сделал из чистого эгоизма. Если бы ты умер, я так никогда и не узнал бы, передал ли ты мое послание.
— Передал, — сказал Даль.
— И как прошло? — спросил Дженкинс.
— Отлично, — ответил Даль. — Я должен передать тебе от нее поцелуй.
— Ну, может, как-нибудь в другой раз, — сказал Дженкинс.
— Вы, двое, о чем сейчас? — спросила Дюваль.
— Позже расскажу, — пообещал Даль и опять посмотрел на Дженкинса. — Так что, значит, ты вышел из укрытия.
— Да, — ответил он. — Пора было.
— Хорошо, — сказал Даль.
— А еще мы все теперь герои, — сказал Хестер. — «Послание» извлекли из моего тела, и «Бесстрашный» его передал по всем частотам, закончив религиозные войны на Форшане. Как удачно.
— Потрясающе, — сказал Даль.
— Конечно, в этом всем нет никакого смысла, если подумать — добавил Хестер.
— А и не надо, — сказал Даль.
Позже в тот же день, когда его друзья ушли, Даля навестил еще один посетитель.
— Научный офицер К'инг, — произнес Даль.
— Энсин, — сказал К'инг. — Вы поправляетесь?
— Говорят, да, — сказал Даль.
— Лейтенант Керенский сообщил мне, что это вы расшифровали код, так что последняя воля и завещание главы правой схизмы смогли быть переданными в эфир, — сказал К'инг.
— Полагаю, я, — сказал Даль. — Хотя я не могу со всей честностью поставить это себе в заслугу.
— Тем не менее, за ваши отвагу и самопожертвование я подал заявление на представление вас к награде, — сказа К'инг. — Если оно будет одобрено, а оно будет, вы также будете повышены в звании. Так что позвольте мне первым вас поздравить, лейтенант.
— Спасибо, сэр, — ответил Даль.
— Есть еще одно, — произнес К'инг. — Всего несколько минут назад я получил строго секретное сообщение от высшего командования Вселенского Союза. Я был проинформирован, что мне следует зачитать его вам, и только вам, вслух.
— Хорошо, сэр, — ответил Даль. — Я готов.
К'инг достал телефон, нажал на экран и зачитал появившийся текст.
— «Энди, я не знаю, достигнут ли тебя эти слова. Ник написал эту сцену, и мы ее сняли, но, конечно, ее не покажут по ТВ. Я не знаю, будет ли достаточно ее просто снять, а ты, наверно, никак не сможешь сообщить, удалось ли нам. Но если оно сработает, я хочу, чтобы ты знал две вещи. Во-первых, прости за все, через что тебе пришлось пройти — Нику показалось, что нужно добавить экшна, или аудитория начнет задумываться, что же такое происходит. Может, тебе это совсем не кажется хорошим доводом, учитывая, где ты сейчас. Но нам это показалось разумным.
Во-вторых, у меня нет слов, чтоб я мог выразить свою благодарность тебе, Джасперу и всем вам за то, что вы сделали для меня и моей семьи. Вы вернули мне моего сына, и, вернув его, вернули нам все. Мы будем держаться нашего соглашения до конца. Все, что мы пообещали, мы выполним. Я не знаю, что еще сказать, кроме как спасибо, что дал нам возможность жить долго и счастливо. Мы сделаем то же для тебя. С любовью и благодарностью, Чарльз Паулсон».
— Спасибо, — помолчав, казал К'ингу Даль.
— Пожалуйста, — ответил К'инг, убирая телефон. — Чрезвычайно любопытное сообщение.
— Полагаю, можно сказать, что оно закодировано, сэр, — сказал Даль.
— Вам позволено сообщить вашему вышестоящему офицеру, о чем оно? — спросил К'инг.
— Это послание от Бога, — сказал Даль. — Или от кое-кого, достаточно близкого к Нему для наших целей.
К'инг оценивающе посмотрел на Даля.
— Временами у меня возникает ощущение, что на «Бесстрашном» происходят вещи, о которых мне не следует знать, — произнес он. — Полагаю, это одна из них.
— Сэр, при всем моем уважении, — произнес Даль, — вы даже не представляете, насколько вы правы.
Глава 23
— И что теперь? — спросила Дюваль. Они вчетвером сидели в столовой, ковыряя свой обед.
— В смысле? — спросил Хестер.
— В смысле, что теперь? — сказала Дюваль. Она указала на Хестера. — Ты перенесся в новое тело, — она перевела палец на Даля. — Ты воскрес из мертвых. Мы все вернулись из альтернативной реальности, куда отправились, чтоб спасти себя от гибели в драматических целях. Мы выиграли. Что дальше?
— Не думаю, что оно так работает, — ответил Хансон. — Не думаю, что мы выиграли что-нибудь, кроме контроля над нашей жизнью.
— Верно, — заметил Хестер. — И, в конце концов, вся суть сводится к одному — если однажды кто-нибудь из нас поскользнется в ванной и разобьет себе череп об унитаз, можно будет утешиться последней мыслью: «Ну, в этом виноват я сам и больше никто».
— Когда ты так формулируешь, кажется, что оно того не стоило, — сказала Дюваль.
— Я не против размозжить себе череп об унитаз, — сказал Хестер. — Только лет этак в сто двадцать.
— На твой сто двадцатый день рождения приду с воском и натру пол, — пообещала Дюваль.
— Жду не дождусь, — ответил Хестер.
— Энди? С тобой все в порядке? — спросил Хансон.
— Я в норме, — улыбнулся Даль. — Извините. Просто задумался. Каково это — быть вымышленным, и все такое.
— Мы же это проехали, — сказал Хестер. — Из-за чего вся свистопляска-то была.
— Верно, — сказал Даль. — Я знаю.
Дюваль глянула на телефон.
— Елки, я опаздываю, — проворчала она. — Мне надо новичка встретить.
— О, тяготы повышения по службе, — сказал Хестер.
— Еще какие! — Дюваль поднялась.
— Я тебя провожу, — сказал Хестер. — Изольешь мне свои печали.
— Отлично, — согласилась Дюваль, и они ушли.
Хансон повернулся обратно к Далю.
— Все еще думаешь о своей вымышленности? — спросил он через минуту.
— Типа того, — ответил Даль. — На самом деле я думал о тебе, Джимми.
— Обо мне? — удивился Хансон.
— Ага, — сказал Даль. — Потому что пока я отходил от нашего последнего приключения, меня кое-что в тебе поразило. Ты не вписываешься.
— Это интересно, — протянул Хансон. — И почему же?
— Подумай, — произнес Даль. — Подумай о нас пятерых, встретившихся в тот первый день, в день, когда мы присоединились к экипажу «Бесстрашного». Каждый из нас оказался критично важным в каком-то смысле. Хестер, у которого, вроде бы, не было цели, оказался ключом ко всему. У Дюваль была медицинская подготовка, и она подобралась к Керенскому, что нам пригодилось, когда пришло время, и она втянула его в наш отряд. У Финна были средства и информация, в которых мы нуждались, и его потеря заставила нас начать действовать. Дженкинс рассказал нам о том, что происходит, и о способах, которыми мы можем что-то изменить.
— А как насчет тебя? — спросил Хансон. — Ты-то как вписываешься?
— Ну, над этим пришлось поломать голову, — сказал Даль. — Я задался вопросом, что я вношу в наш отряд. Я подумал, что, наверное, я просто человек с планом — парень, который выдвигает основные идеи, с которыми все соглашаются. Логистика. Но потом я начал думать о Керенском, и о его месте в сериале.
— Он парень, которому достается, чтобы показать, что главным героям тоже может достаться, — сказал Хансон.
— Верно, — согласился Даль.
— Но ты не можешь быть Керенским, — сказал Хансон. — У нас есть такой Керенский. Это Керенский.
— Дело не в том, что ему постоянно достается, — сказал Даль. — А в том, что он не умирает.
— Что-то я за тобой не успеваю, — сказал Хансон.
— Джимми, сколько раз я должен был погибнуть с тех пор, как попал на «Бесстрашный»? — спросил Даль. — Я насчитал, по крайней мере, три. Первый — когда на меня напали в колонии на Эскридже, где погибли Кассавэй и Мбеке. Затем — на «Нанте», в помещении для допроса с Финном и капитаном Абернати. И потом, на палубе шесть, когда мы вернулись на «Бесстрашный» с Хестером. Трижды я должен был бы умереть, никаких «но» и «если». Я должен быть мертв, три раза подряд. Но я жив. Я получаю ранения. Очень серьезные ранения. Но я не умираю. Вот как я догадался. Я — главный герой.
— Но ты же статист, — сказал Хансон. — Как мы все. Дженкинс же сказал. И Чарльз Паулсон сказал. Даже актер, игравший тебя, так сказал.
— Я статист в сериале, — сказал Даль. — Но я главный герой где-то еще.
— Где? — спросил Хансон.
— А вот это ты должен мне ответить, Джимми, — произнес Даль.
— Что? — спросил Хансон. — Ты о чем вообще?
— Как я сказал — ты не вписываешься, — сказал Даль. — Все остальные были необходимы по сюжету. Все, кроме тебя, Джимми. Ты просто болтался рядом, Джимми. У тебя была предыстория, но она так никогда и не оказалась важной. Ты делал какие-то полезные вещи — находил факты про сериал, и рассказывал про людей, и время от времени напоминал, что нужно сделать. Ровно столько, чтобы казалось, что у тебя есть своя роль. Но чем больше я об этом думаю, тем сильнее понимаю, что ты не вписываешься в общую картину, как все мы.
— Это жизнь, Энди, — ответил Хансон. — Сплошной бардак. Мы все не вписываемся как следует.
— Нет, — ответил Даль. — Вписываемся. Все, кроме тебя. Ты вписываешься при одном-единственном условии — ты еще не сделал то, что тебе предназначено сделать. Только если тут происходит что-то еще. Мы все должны думать, что мы настоящие люди, выяснившие, что они — статисты в сериале. Но я знаю, что это не объясняет меня. Я должен был бы давно погибнуть, как Керенский или любой другой главный герой сериала, которые живы только потому, что вселенная им подыгрывает. Мне она подыгрывает тоже.
— Может, тебе просто везет, — сказал Хансон.
— Никому не везет до такой степени, Джимми, — сказал Даль. — И вот что я думаю. Нет никакого сериала. Я думаю, и Чарльз Паулсон, и Марк Кори, И Брайан Абнетт, и все остальные там такие же вымышленные, как и мы. Я думаю, капитан Абернати, и коммандер К'инг, главный врач Хартнелл и главный инженер Уэст — статисты, а я, и Майя, и Финн, и Джаспер — те, кто по-настоящему идут в счет. И, в конце концов, я думаю, что ты существуешь ради одной-единственной цели.
— И какой же, Энди? — спросил Хансон.
— Сказать мне, что я прав, — ответил Даль.
— Мои родители удивились бы твоим выводам, — сказал Хансон.
— Мои родители всему бы этому удивились, — сказал Даль. — Но наши родители тут ни при чем.
— Энди, мы же сто лет знакомы, — сказал Хансон. — Я думаю, ты знаешь, кто я.
— Джимми, — сказал Даль. — Пожалуйста. Скажи, прав ли я.
Хансон посидел с минутку, глядя на Даля.
— Не думаю, что тебя бы на самом деле осчастливило услышать, что ты прав, — произнес он.
— Я не хочу быть счастлив, — сказал Даль. — Я хочу знать правду.
— И даже если ты прав, — добавил Хансон, — что ты с этого получишь? Разве не лучше верить, что ты чего-то достиг? Что ты добился счастливого конца, как тебе пообещали? Зачем тебе это?
— Мне нужно знать, — ответил Даль. — Мне всегда было нужно знать.
— Потому что таков ты есть, — сказал Хестер. — Искатель правды. Высокодуховный человек.
— Да, — ответил Даль.
— Человек, которому нужно знать, правда ли он таков, или его таким просто придумали, — сказал Хансон.
— Да, — ответил Даль.
— Кто-то, кто хочет знать, принадлежит ли он себе самому, или…
— Только не говори, что пытаешься скаламбурить, как я подумал, — сказал Даль.
Хансон ухмыльнулся.
— Прости. На языке вертелось.
Он отодвинул стул и встал.
— Энди, ты мой друг. Ты в это веришь?
— Да, — ответил Даль. — Верю.
— Тогда, может, ты поверишь, — сказал Хансон, — что статист ты или герой, эта история подходит к концу. Когда она закончится, ты и только ты будешь решать, что тебе делать. Никакие зрители ничего не увидят, и никакой автор ничего не сочинит. Ты будешь сам себе хозяин.
— Если я буду существовать, когда про меня не будут писать, — сказал Даль.
— Ничего не поделаешь, — ответил Хансон. — Это интересный философский вопрос. Но если бы мне пришлось строить предположения, я предположил бы, что твой создатель сказал бы тебе, что хочет, чтоб ты жил долго и счастливо.
— Это только догадка, — сказал Даль.
— Может быть, чуть больше, чем догадка, — сказал Хансон. — Но я все же скажу — ты был прав.
— Насчет чего? — спросил Даль.
— Насчет того, что сейчас я сделал то, что должен был, — сказал Хансон. — Но теперь мне пора сделать еще одну вещь, которую я должен сделать. То есть, занять свой пост. Увидимся за ужином, Энди?