Некоторое время спустя враги военачальников, опасаясь, как бы не раскрылась клевета их при расследовании дела, новыми подарками склонили Евлавия к тому, чтобы он испросил у императора позволение на немедленную смертную казнь военачальников. С унылым лицом и печальным взором явился корыстолюбивый градоначальник к царю. «Ни один из заключенных не хочет покаяться, – сказал он царю. – Напротив, они твердо пребывают в своем гнусном намерении против тебя и питают к тебе величайшую злобу. Повели, царь, немедленно казнить их, чтобы они не выполнили своего злого умысла против тебя». Введенный вторично в заблуждение, император страшно разгневался и приказал на следующее утро казнить оклеветанных военачальников. Первым передать несчастным узникам эту печальную весть выпало на долю темничного сторожа. Последний чрезвычайно сожалел о случившемся, уверенный в невиновности приговоренных к смертной казни, и горько оплакивал предстоящую разлуку с ними. «Лучше было бы, – говорил он им, – если бы я не познакомился с вами, не наслаждался бы беседой и трапезой с вами: тогда я не страдал бы так от разлуки с вами, не болел бы за постигшую вас напасть, и не было бы такой скорби в моей душе. Завтра мы разлучимся друг с другом. Горе мне! Разлука эта будет окончательная, навсегда, навеки. Никогда более не увижу я возлюбленного вашего лица и не услышу ваших прекрасных и мудрых речей. Утром назначена ваша смертная казнь. Сделайте теперь заблаговременно завещание о вашем имении. Завтра уже будет поздно».
Узнав о своем смертном приговоре и не зная в то же время за собой ничего дурного, военачальники пришли в отчаяние: они терзали на себе одежду и рвали волосы свои. «Какой враг позавидовал нашему житию? – говорили они. – За что мы умираем, будто злодеи? Что сделали мы такое, за что нас следовало бы казнить смертию?» При этом они призывали в свидетели своей невиновности всех своих родных, знакомых и Самого Бога.
Успение Святителя Николая
* * *
Замечательна судьба города Миры и вместе с ними соборного храма, где был погребен Святитель Николай.
Вследствие частых нашествий сарацинов, особенно усилившихся в XI веке, когда многие города христианского Востока (в том числе и Миры) были опустошены мечом и огнем, Миры и вместе с ними Сионский храм, служивший кафедральным храмом Святителя Николая, Мирликийского архиепископа, постепенно приходили в упадок.
Дальнейшему запустению Мир и Мирского храма способствовало то, что в конце XI века величайшая их святыня – мощи св. Николая Чудотворца были перенесены в италийский город Бари. В 1850 году Мирликийскую церковь и гробницу Святителя Николая Чудотворца посетил известный путешественник по святым местам Востока А. Н. Муравьев.
Приводим здесь описание развалин Мирликийской церкви из воспоминаний этого высокопоставленного путешественника в связи с его рассказом о посещении города Миры. «Было уже заполночь, когда мы пустились в путь вслед за нашим диким провожатым (пастухом), по стезе, едва проложенной, среди развалин, вдоль левого берега речки, и залитой дождями. Поляна Мир обратилась в обширное болото, но мы уже не смотрели на воду и все подвигались вперед к священной цели. Чудные развалины из громадных камней представлялись нам на пути, потому что, начиная от устья и до самого храма, простиралась древняя Мира по обеим сторонам своей живописной реки; но нам некогда было останавливаться, чтобы любоваться ими; самую речку прошли мы вброд, и, хотя совершенно промокли ноги, однако не приключилось от того никакой болезни, несмотря на то, что человек мой страдал недавно лихорадкой и сам я легко подвергаюсь простуде. Когда нравственное чувство преодолевает физическое, тогда человек господствует лучшею своею природою над худшею. Наконец мы увидели пред собою на довольно обширной равнине у подошвы горы, увенчанной замком, величественные развалины бывшей обители нового Сиона, основанной дядею великого Чудотворца и где сам он святительствовал столько лет; и сердце наше исполнилось живейшей радости. Остатки обширной ограды, сложенной из массивных камней, свидетельствуют о прежней обширности обители Миры Ликийския; теперь несколько хижин рассеяно на этом пустыре, и из них весьма недавно турки соседних селений вытеснили жителей греческих. Не более двух лет, как турки овладели всеми землями, принадлежавшими искони обители св. Николая и которыми бесспорно владел игумен, назначаемый из Саталы от митрополита Писидийского. Теперь всякую зиму они сходят с соседних гор и остаются до лета в Мире на самом дворе церковном, сделав положение игумена невыносимым, и это в такое время, когда в прочих пределах державы Оттоманской христиане начали несколько отдыхать от тяжкого ига. Не приспело ли время восстановить и права бывшей кафедры великого Святителя Мирликийского, возвратив земли убогой его церкви? Я слышал потом в Родосе, что во время восстания греческого один из здешних турок, доселе еще живущий, отважился сокрушить верхнюю мраморную доску, стоявшую на столбиках над гробом Чудотворца, и хотел разорить и всю церковь; но был наказан скоропостижною смертью всех своих близких и впал в крайнее убожество. Этот пример сильно подействовал на прочих турок и остановил их нечестивые замыслы, а святотатец остался доныне для них свидетелем совершившейся над ними казни Божией. К несчастию моему, не было игумена в Мире во время моего посещения, и один из его служителей, по имени Антоний, с большим усердием показал мне всю святыню; но до двадцати вооруженных турок, тут живущих и переехавших с гор, сидело внутри монастырской ограды и на самом дворе церковном; с диким изумлением они на нас смотрели, и наше оружие не было излишним.
С южной стороны, сквозь тесные двери жилья игуменского, взошел я на двор церковный, украшенный мозаикой из мелких белых и серых камней, но уже отчасти заросший травою. Малая гробовая церковь святителя Николая, тесная и низкая, сложенная сводом из тесаных камней, и даже отчасти подземная, представилась первая моим взорам, а за нею величественные развалины нового Сиона, бывшего кафедральным собором Чудотворца. Над низкими южными дверями церкви был иссечен крест на мраморной плите с числом 1830 года, а чрез сию дверь спустился я несколькими ступенями в темное преддверие святилища, отделенное стеною от внутренней его части; глубокий мрак царствовал внутри храма, и когда несколько привыкли к нему глаза наши, и зажжены было три убогие лампады пред иконостасом и над самою гробницею, могли мы рассмотреть все горькое убожество и вместе сокровище неоцененное сей церкви. Низкая четырехугольная гробница Святителя, обложенная по краям мрамором, хорошо изваянным, но отчасти отбитым, с обширным отверстием посередине, отколе похищена была некогда рака, уцелела еще от буйства времени и людей. Длина ее до восьми четвертей, и не более трех – ширина, а высота – одна четверть; внутри глубокая яма, наполненная землею, которую я однако мог, хотя и с трудом, достать рукою. Как я уже сказал, верхняя доска сей гробницы сокрушена была Турками, и разбиты малые столбики, ее поддерживавшие; но основание одного из сих столбиков и кусок от мрамора гробницы я везу с собою на родину, потому что, еще до моего приезда, игумен Паисий Мирликийский вручил их для меня тому поверенному, которого посылал консул наш Дуччи из Родоса для освидетельствования места; но при том есть у меня письмо игумена, скрепленное тремя свидетелями на самом месте, о подлинности сих священных остатков. Еще не знаю: какой церкви столичной уделить сии сокровища!