Пошатываясь, она направилась к выходу. Видимо, боялась, что иначе Маркель войдёт внутрь. И он бы вошёл. Ему хотелось прижать к себе своего застенчивого подопечного мотылька. Или лучше подхватить на руки. Но он боялся напугать её ещё больше.
– Мы сейчас же едем назад, во дворец, – не терпящим возражения голосом произнёс он. – Вас надо показать доктору.
Единственное, что позволил себе – осторожно обхватить её за плечи. Такие хрупкие. Но она вздрогнула, и ему пришлось тут же убрать руки.
– Доктора не надо, – робко запротестовала Амалия. – Мне уже лучше.
Хотя бы не отказалась ехать дворец, не стала настаивать вернуться в зрительный зал – уже хорошо.
Всю дорогу, пока экипаж мчался по городу, Маркель с тревогой смотрел на Амалию. Он опять чуть не опоздал. Почему-то был уверен, появись он минутой позже, случилось бы что-то нехорошее. Но что? Что произошло с девчонкой? Она была на грани обморока. Это от переутомления, от переизбытка эмоций? Он же говорил и отцу, и брату, что Амалия не создана для столичной жизни. Она задыхается в этой циничной светской толпе. А они не слушали его. Или дело в другом? Может, она чем-то больна?
Он пристально следил за своей подопечной пичужкой. А та начинала оживать. Лицо вернуло естественный цвет, и дыхание выровнялось. Тревога, терзавшая Маркеля, понемногу унималась. Он даже смог взглянуть на себя со стороны. В своём страхе за Амалию он вёл себя как ненормальный. Чуть не ворвался в дамскую комнату. А если бы кто-то из чопорных аристократок в этот момент поправлял там свои наряды – вот визгу-то было бы.
Теперь, когда страх отступил, его место заняло другое чувство. В груди пульсировала радость оттого, что с Амалией всё нормально. Что вот она – сидит рядом, смотрит по сторонам пугливым воробьём, но уже обрела свою способность покрываться румянцем от одного его взгляда.
В голове шевельнулась новая мысль – как так получилось, что настроение Маркеля настолько зависит от девчонки? Почему его трясёт, когда с ней что-то не так? Почему каждую секунду он только и делает, что думает про неё? Он почувствовал себя неприятно уязвимым. Маркель привык считать себя независимым, свободным, привык думать, что является хозяином самому себе. Но девчонка что-то поменяла в нём. Проклятье! Он не хотел перемен. Его устраивала та лёгкость, с которой он шёл по жизни.
Маркель проводил её до дверей покоев. Она вошла внутрь и, не оборачиваясь к нему лицом, тихо пролепетала:
– Доброй ночи, Ваше Высочество.
Ему следовало бы произнести ответное пожелание и идти прочь, но вместо этого, он вошёл следом за ней. Ноги сами несли его. Ему необходимо было удостовериться, что с ней всё в порядке.
– Может, всё-таки пригласить доктора?
– Не нужно, Ваше Высочество. Я чувствую себя хорошо.
Она прошла в глубь комнаты и остановилась у окна, так и не решившись развернуться к Маркелю – взглянуть на него. В покоях царил полумрак. Лишь ночник, оставленный прислугой непотушенным, мягко освещал пространство вокруг.
Маркель подошёл сзади и медленно снял с её плеч накидку. Словно боялся, что ей опять может стать душно. Его пичужка не противилась – замерла. Боялась шелохнуться. Взгляду открылись её плечи и шея. Соблазнительно женственные.
– Вы жалеете, что не досмотрели спектакль до конца?
Маркель не понимал, что делает. Он склонил голову, почти коснулся её макушки и вдыхал аромат осени и дождя. Ни намёка на слащавые розы – так и должны пахнуть её волосы, цвета осенней листвы. Он хмелел от этого запаха.
– Не жалею, – выдохнула она. – Я знаю, чем закончится эта сказка.
Её голос дрожал. Ей страшно? Она, должно быть, боится его. Ему надо уйти. Немедленно. Но он не мог. Не мог сдвинуться с места.
– Чем? Принцесса сбежит от Чудовища?
Ещё никогда Маркель не ощущал такую острую потребность прикоснуться к женщине. Но он не смел. Он не хотел спугнуть её. Жаждал ещё немного насладиться этим моментом.
– Нет. Он только с виду Чудовище. Она влюбится и спасёт его поцелуем.
Он всё-таки не сдержался. Дотронулся до её волос. Они оказались мягкими и послушными под его пальцами, как он и представлял. А потом ладони опустились на её плечи. Она вздрогнула, но он не убрал руки. Эта потребность – ощущать тепло её кожи – была выше него. И тогда она затаилась, замерла, перестала дышать. Он и сам не дышал. Зато сердце колотилось неистово – выламывая грудную клетку.
Ладони скользнули вниз по рукам, обхватили тонкие запястья, а губы коснулись шеи.
– Амалия… – прошептал, сам не зная, что хочет сказать.
Его скрутило дикое желание. Ещё никогда жажда близости не была такой сильной. Он хотел большего. Немедленно. Прижать к себе. Мучить поцелуями. Завладеть. Маркель испугался остроты захвативших его чувств. Что он делает?! Он должен сию же секунду отпустить её и уйти. Какое же он чудовище – использовать её наивность и беззащитность!
Маркель заставил себя разжать пальцы. Мысленно окатил ушатом ледяной воды. Отпрянул. Горькая досада на самого себя уже поджидала, чтобы начать стервятником выклёвывать душу.
– Доброй ночи! – сказал хмуро. – Я пришлю доктора. Нужно удостовериться, что с вашим здоровьем всё в порядке.
Размашистым быстрым шагом он направился к двери.
Глава 26. Не хворь
Маркель не успел выйти из покоев Амалии. Его остановил гулкий звук тяжёлых шагов, эхом разносившийся по дворцовому коридору. Отец. Так ступал только он. Заметив в проёме открытой двери сына, король вошёл без стука.
– Я слышал, Амалии нездоровится, и она вынуждена была вернуться из театра во дворец, – отец выглядел встревоженным.
Хорошо у него поставлена шпионская служба. Уже всё донесли.
– Да, – односложно ответил Маркель.
Король осмотрелся. Ему явно не понравился полумрак, царящий в покоях Амалии. Его взгляд с каждой секундой становился всё мрачнее. Он подошёл поближе к девчонке. Та отвернулась от окна, подняла на короля взгляд и тут же снова опустила. Её щёки горели алым, и волосы были чуть-чуть в беспорядке. У Маркеля в горле застрял болезненный ком от осознания, что это его пальцы растрепали её послушные шелковистые пряди.
Отец снова развернулся к сыну. Его свинцовый взгляд, пропитанный гневом, придавил. Казалось, король видит Маркеля насквозь.
– Почему у Амалии в глазах слёзы? Ты её обидел?! Отвечай!
Слова ударили больнее пощёчины. Отец никогда не считал младшего сына паинькой. Маркель по этому поводу не особо обольщался, но было горько выглядеть в его глазах откровенным мерзавцем.
– Амалия, дитя моё, – голос короля мгновенно сделался мягким, – он тебя обидел?
Маркель уверен был, что Амалия промолчит. Но она вдруг вскинула на короля глаза и проговорила тихо, взволнованно, сбивчиво:
– Нет, Ваше Величество, нет. Его Высочество был со мной любезен. Он проводил до покоев, потому что у меня кружилась голова.
Отчаянный подопечный воробьишко. Так мужественно и так неправдоподобно лгала. Лгала, чтобы не выдать его. Хотела защитить от гнева отца, хотя это Маркелю было поручено защищать её от кого бы то ни было. На душе стало ещё тяжелее.
– Почему же ты расстроена, дитя моё?
– Всё в порядке, Ваше Величество, – она сморгнула слезинки. – Просто… просто… жаль, что пришлось уехать с премьеры.
– Маркель, ступай в мой кабинет, – не разворачивая головы в сторону сына, сурово приказал король.
Маркель чувствовал, что предстоит тяжёлый разговор. В этот раз отец придумает настоящее наказание, а не как в прошлые разы. Но Маркель знал, что заслужил.
– Амалия, сядь, – мягко произнёс король, как только принц вышел из покоев.
Она повиновалась – опустилась на самый краешек кресла. Её била нервная дрожь. Его Величество сел в соседнее кресло, заглянул в глаза и, казалось, без труда прочёл все тревожно мечущиеся мысли в её голове.
– Надеюсь, всё, что ты сказала, правда. Но ты должна знать. Ты находишься под моей защитой. Никто не смеет обидеть тебя. Я вытрясу душу из любого, кто попытается причинить тебе вред. Даже из собственного сына.
– Не надо, – слова вырвались непроизвольно. – Его Высочество не сделал ничего дурного.
Амалия ощутила, как новая волна краски заливает лицо, и потупилась.
Король усмехнулся, и по-отечески похлопал её по руке, но затем нахмурился:
– Мне не нравится твой озноб. Тебе лучше прилечь отдохнуть. Я пришлю доктора.
Амалия знала, что доктор ей не нужен, но перечить королю не решилась.
Как только Его Величество ушёл, явилась Розали. Она беспрестанно причитала, пока готовила постель и помогала Амалии переодеться в ночное платье.
– Вы такая худенькая. Ничего не едите. Не мудрено, что захворали.
Амалия почти не слышала слов. Её то бросало в жар, то трясло от холода. Но не из-за хвори. Её томили странные противоречивые почти болезненные ощущения, которые впитались в кожу вместе с прикосновениями Маркеля. Ещё никогда ни один мужчина не касался её ТАК. Он был такой пугающе нежный, такой бесстыдно несдержанный. Ей хотелось сбежать от его горячих рук, но ноги будто приросли к полу. А потом, когда он коснулся шеи губами… она думала, что умрёт. Кожа в этом месте до сих пор горела огнём. Как же это невыносимо...
Амалия уже лежала в постели, когда явился доктор, присланный Его Величеством. Высокий и статный, хоть с виду и немолодой. На его лице сияла располагающая приветливая улыбка. Он совсем не был похож на пансионного врача, маленького придирчивого господина Пауло. Никто из воспитанниц не любил болеть. Попасть в распоряжение доктора было настоящим наказанием. Горькие микстуры, нещадно жгучие компрессы, строгий постельный режим – вот далеко не полный перечень его методов лечения.
– Меня зовут Матье, – представился доктор. – Ну-с, что вас беспокоит, дитя моё?
Он пододвинул стул поближе к кровати и присел.
– Я здорова, господин Матье. Просто сегодня в театре было многолюдно. Мне стало душно. Но как только я вышла на свежий воздух, всё прошло.
– Так не пойдёт, – усмехнулся доктор, обхватывая пальцами запястье, чтобы прощупать пульс. – Диагноз ставлю я. А ваша задача подробно рассказать о самочувствии. Не было ли головокружения, тошноты, озноба.
– Нет. Всё в порядке.
Он положил ладонь на лоб.
– Ну, как же в порядке, когда у вас жар? – тёплая успокаивающая улыбка не сходила с его губ. – Вы так похожи на свою мать, Амалия. Она тоже не любила докторов.
– Вы знали мою маму?! – она резко села в кровати. Глаза широко распахнулись. Сердце отчаянно затрепыхалось в груди.
– Знал, дитя моё. Луиза де-Патрис была моим близким другом.
Глава 27. Кое-что получше
– Господин Матье, расскажите мне про мою маму, – глаза Амалии светились мольбой. – Я так мечтала встретить человека, который был бы близко знаком с ней.
Именно такой просьбы доктор и ждал. Он охотно начал излагать подготовленные заранее фразы.
– Ваша мама была удивительно красивой женщиной. Вы унаследовали много её черт. Этот необычный цвет волос, овал лица и даже тембр голоса.
Амалия замерла, впитывая каждое слово.
– Я упомянул, что Луиза недолюбливала докторов. Это правда. Хотя сама была неплохой целительницей. Хорошо разбиралась в аптекарском деле, в травах и снадобьях. Именно поэтому мы и сдружились. Я проникся уважением к таланту вашей матушки. Я всегда снимал шляпу перед аптекарями. Разве был бы хоть какой-то толк от врачей, если бы не было лекарств? – Матье вложил в улыбку самоиронию. – Кому бы мы были нужны, если бы не целебные микстуры, которые готовят аптекари?
– Вы работали вместе с моей мамой?
– Нет. Когда мы познакомились, она не работала – растила вас.
– Но, может, вы знаете, откуда родом мои родители? Госпожа Элисон, настоятельница пансиона, в котором я воспитывалась, говорила, что не сохранилось никаких сведений о том, где жили де-Патрис перед тем, как перебрались в столицу.
– Ваша матушка не любила рассказывать о своей прежней жизни. Обмолвилась только, что их с отцом родовое поместье было разрушено страшным ураганом, и они больше не собираются туда возвращаться.
– А мама не упоминала о каких-нибудь родственниках? Братьях, сёстрах? Я часто думаю, что, возможно, у меня есть кузены, тётушки или дядюшки.
– Насколько мне известно, ваша матушка была единственным ребёнком в семье.
– А здесь, в столице, где обосновались родители?
– Они снимали особняк в западной части города. Несколько лет назад он был снесён оттого, что обветшал. И на его месте построена таверна.
Амалия вздохнула. Естественно она расстроена. Доктор отсёк все ниточки, которые она надеялась нащупать.
– Господин Матье, расскажите, какой была моя мама.
Матье этого не знал. Он не был знаком с Луизой де-Патрис. Не видел её ни разу. Но ему хорошо заплатили, чтобы он втёрся Амалии в доверие и кое-что у неё выведал. Его заверили, что девочка ничего не может помнить о матери – была слишком мала, когда той не стало. Поэтому доктор волен смело подключать фантазию, отвечая на её вопросы.
– Ваша матушка была светлым человеком. Чутким, отзывчивым. А ещё она отличалась искренностью и открытостью. Близкому другу, такому как мне, например, она могла смело доверить любую тайну. Она считала, что у друзей не должно быть секретов друг от друга. Ведь друзья на то и друзья, чтобы поддерживать, помогать и разделять все трудности…
Матье раскрыл свой чемоданчик и извлёк оттуда стетоскоп.
– Но довольно на сегодня бесед. Мне нужно вас обследовать. Но прежде, давайте ещё раз уточним симптомы. Расскажите мне как можно подробней, что с вами случилось в театре.
Амалия смотрела в добрые глаза господина Матье и не верила своему счастью. Она так мечтала найти ниточку, которая связала бы её с родителями. Встретить человека, который хоть немного был знаком с ними. Надеялась, что если узнает что-то о своей семье, то сможет разобраться и с тем, что происходит с ней самой. А тут такая удача! Перед ней человек, который не просто знал маму, а был её близким другом. И к тому же он доктор. Кому, как не ему, рассказать о всём том, что так тревожит Амалию с тех пор, как она поняла, что не такая, как все?
– Вы говорили, вам стало душно, – уточнил господин Матье. – А что вы почувствовали потом? Не было ли каких-то необычных ощущений?
Слова сами просились с языка. Амалии как никогда хотелось поведать о своих пугающих «приступах». Рассказать хоть кому-то тайну, которая мучает её уже несколько лет. Мама бы на её месте так и поступила. Ведь господин Матье сказал, она всё ему доверяла как на духу. Вот только… немного странно… если мама так охотно делилась с ним всем, даже самым сокровенным, почему ничего не рассказала о своём прошлом. Ничего не поведала о том, как они жили с отцом до приезда в столицу?
Господин Матье прислонил один конец трубки к груди Амалии, второй – к своему уху:
– Глубокий вдох…
Она повиновалась.
– …выдох. Ещё разок… Так что вы почувствовали там, в театре, кроме головокружения?
– Ничего, господин Матье.
Амалия так и не решилась открыться доктору. Не сегодня. Ей нужно какое-то время, чтобы начать полностью ему доверять. У них же ещё будет возможность поговорить. Амалии нужно ещё столько всего узнать о маме.
– Мне просто стало душно. А потом всё прошло, – повторила она слово в слово то, что говорила с самого начала.
Доктор отложил стетоскоп.
– Похоже, вы просто переутомились. Я выпишу вам успокаивающий сбор, чтобы вы хорошо отдохнули этой ночью. А завтра навещу вас снова.
Он приветливо улыбнулся на прощание и вышел из покоев.
Несмотря на успокаивающий сбор, Амалия провела ночь тревожно. Ей снился Маркель и его прикосновения. Она металась на подушках и провалилась в относительно безмятежное забытье только под утро, когда дала себе слово, что больше никогда даже не взглянет на Его Высочество, не говоря уже о том, чтобы остаться с ним наедине.
Разбудил Амалию громкий женский плач. Даже не плач, а истерика с отчаянными подвываниями. Рыдания раздавались из коридора. Оттуда же доносились голоса, некоторые из которых Амалия узнала – раздражённый госпожи Жильберт и извиняющийся церемониймейстера Бонифаса. Что происходит?