Еще я написала половину сценария и убедилась, что дети соседки – ровесники моих Билли и Мейбл. И у меня 79 подписчиков! Так что я могу с полным правом считать себя принадлежащей к передовой, технически продвинутой части общества, которая активно общается друг с другом в социальных сетях. Ну и наконец, теперь я ношу 10-й размер. Может быть, я все-таки не такая уж неудачница?
27 августа 2012, понедельник
Написано актов сценария – 2 ¼; подписчиков в Твиттере – 87.
Мейбл очень забавная. Наблюдала, как она сидит, неподвижно уставившись на что-то перед собой.
– Что ты делаешь? – спросил Билли, внимательно посмотрев на нее своими карими глазами и слегка улыбнувшись (и я снова увидела перед собой Марка – Марка Дарси, на несколько мгновений воскресшего в теле нашего маленького сына).
– Играю в «кто кого переглядит», – ответила Мейбл.
– С кем? – удивился Билли.
– Со стулом, – ответила моя дочь таким тоном, словно речь шла о чем-то абсолютно очевидном.
Мы с Билли дружно захихикали, потом он вдруг замолчал и посмотрел на меня:
– Ты снова смеешься, мама?
Мир полон самодовольных женатиков
1 сентября 2012, суббота
61 кг: позитивных мыслей – 0; романтических перспектив – 0.
22:00. Возвращаюсь на круги своя. Только что приехала с ежегодной коктейль-вечеринки в честь объединенного дня рождения Магды и Джереми. Неприятности начались с того, что я опоздала на целых двадцать минут, потому что никак не могла застегнуть молнию на платье, хотя на занятиях йогой провела не один час, пытаясь сцепить руки за спиной на уровне лопаток и при этом не пукнуть (это очень трудно!).
А уже на крыльце меня настигли воспоминания. Сколько раз я поднималась на эти ступеньки вместе с Марком? Мы приезжали сюда и просто в гости, и чтобы поделиться с друзьями радостной вестью о моей беременности, и потом, уже с маленькой Мейбл, которую мы несли прямо в ее специальном автокресле… С Марком мне всегда было интересно и легко. С ним я никогда не бывала озабочена тем, что на мне надето, потому что перед выходом он всегда смотрел, как я примеряю то одно, то другое платье, и помогал в нужный момент остановиться – и выбор всегда оказывался правильным (и он застегивал на мне все молнии), к тому же Марк никогда не говорил мне, что я толстая. Если я совершала какую-нибудь глупость, он находил легкие, приятные слова, чтобы развеселить и утешить меня, и всегда вставал на мою защиту, умело парируя любые едкие замечания в мой адрес (которые порой обжигают, словно медуза).
Из дома доносились смех и музыка, и я почувствовала острое желание удрать, но тут дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Джереми.
Я сразу поняла – он чувствует то же, что и я. Да и что он мог почувствовать при виде зияющей пустоты рядом со мной? Где Марк? Где его лучший друг?!
– А, вот и ты! Отлично, – сказал Джереми, кое-как справившись с острым приступом боли, которая пронзала его каждый раз, когда он видел меня одну. Джереми, впрочем, всегда держал себя в руках, как и подобает выпускнику привилегированной частной школы. – Проходи. Ужасно рад тебя видеть. Как дела? Как дети? Растут?..
– Нет, – отрезала я. – Они убиты горем и останутся карликами на всю жизнь.
Пусть Джереми и учился в привилегированном учебном заведении, он, по-видимому, никогда не читал книг по философии дзен и понятия не имеет, как это – жить текущей минутой. И не только жить самому, следуя карме и обстоятельствам без борьбы и ропота, но и давать такую же возможность другим. Впрочем, на несколько мгновений Джереми все же смог позабыть о необходимости произносить пустые, вежливые слова, и в течение нескольких секунд мы просто молчали, ведя безмолвный диалог – две обнаженных, страдающих души, связанных общей болью.
Наконец Джереми слегка откашлялся и продолжил как ни в чем не бывало:
– Ну, что ж ты стоишь? Проходи! Будешь водку с тоником? Позволь твою куртку… О-о, великолепно выглядишь!
Он провел меня в знакомую гостиную, и Магда приветственно махнула мне рукой от стола с напитками. Я познакомилась с ней еще в Бангорском университете, так что она, как ни крути, моя самая стародавняя подруга.
Оглядевшись по сторонам, я увидела и другие знакомые лица, которые были мне близки и до́роги еще с той далекой поры, когда мне перевалило за двадцать, – бывшие «Слоун-Рейнджеры», молодые аристократы и аристократки, которые теперь повзрослели и постарели. Все парочки, которые одна за другой – словно кто-то запустил цепную реакцию – переженились еще лет двадцать назад, все еще оставались вместе: Космо и Финни-Винни, Пони и Хьюго, Джонни и Мафти. И стоило мне их увидеть, как меня тотчас посетило то же самое чувство, которое не оставляло меня бо́льшую часть этого времени, – чувство, будто я попала в чужой – и чуждый мне – мир. Теперь я не могла даже принять участия в общем разговоре, потому что находилась на совершенно ином жизненном этапе, хотя и была их ровесницей – как будто время раскололось, сдвинулось, и меня унесло в другую эпоху, намного раньше или позже той, в которой существовали они.
– О, Бриджит, привет! Сто лет не виделись! Господи, как ты похудела! Как дела?
Потом в устремленных на меня взглядах мелькнуло понимание, точнее – воспоминание о моем вдовстве, обо всем, что случилось, и разговор сразу изменился:
– Как дети, Бриджит? Как они поживают? Учатся? В школе все в порядке?
Все сказанное, впрочем, ни в коей мере не касается Космо – самоуверенного, хотя и ставшего похожим на вареное яйцо на ножках финансового директора какого-то фонда, который оглушительно проревел мне прямо в ухо:
– А-а, Бриджит, по-прежнему одна? Никого себе не подцепила? Странно, ты выглядишь просто сногсшибательно. Ну и когда мы снова выдадим тебя замуж?
– Космо! – с негодованием воскликнула Магда. – Заткнись!..
К счастью, положение вдовы выгодно отличается от положения тридцатилетней холостячки. Последнее все считают исключительно твоей виной, что дает Самодовольным Женатикам основания болтать все, что вздумается, тогда как общаясь с вдовой, они вынуждены держаться более или менее в рамках. Впрочем, как я уже говорила, к Космо это ни в коем случае не относится.
– А что я такого сказал?! – возмутился он. – По-моему, времени прошло достаточно, не так ли? Нельзя же носить траур вечно!
– Нет, но…
– Когда женщина среднего возраста вдруг оказывается одна, ей бывает очень нелегко, – вмешалась Винни.
– Этих слов не произносим, – промурлыкала я, стараясь подражать Талите.
– …Я хотела сказать – возьмите, к примеру, Бинко Каррадерса. Он, скажем прямо, не красавец, но когда от него ушла Розмари-Вторая, у него не было недостатка в женщинах. Они на него буквально бросались. Пачками!
– Вот именно, бросались! – с воодушевлением подхватил Хьюго. – Рестораны, театры и прочее… В общем, натуральная «сладкая жизнь» – спокойная, приятная, обеспеченная. Причем на чужие деньги…
– Да, но ведь все они были женщинами определенного возраста, я не путаю? – уточнил Джонни.
Р-р-р! Ненавижу это выражение «женщины определенного возраста»! Оно еще хуже, чем «женщины среднего возраста», – презрительно-покровительственное, оскорбительное, уничижительное и сексистское. Ведь про мужчин почему-то никогда не говорят, что они, мол, «определенного возраста»! Я, по крайней мере, ничего такого не слышала.
– Что-то я не пойму, что ты хочешь сказать, – приподняла брови Винни.
– А что тут не понимать?! – Космо, как всегда, был сама простота. – Парень начал новую жизнь, естественно, ему хочется иметь дело с девчонками помоложе – пухлявыми, сексуальными…
В глазах Винни на мгновение вспыхнули боль и обида. Она не прошла жестокой школы Талиты – та клеймила всё без разбору, что считала неправильным или оскорбительным для женщин! – и поэтому позволила своему организму свободно откладывать жир в соответствии с физиологией «среднего возраста». В результате у нее на спине и в области груди появились толстые жировые подушки, а кожа на лице, не знавшая подтяжек, пилинга и даже светозащитной основы для макияжа, покрылась неглубокими, но частыми морщинами. Волосы, когда-то длинные, темные и блестящие, совсем поседели и сделались тусклыми, и Винни стригла их коротко, отчего ее некогда четко очерченный, а теперь обмякший подбородок становился только заметнее (хотя Талита утверждает, что даже двойной подбородок легко замаскировать, нужно только уложить волосы так, чтобы они обрамляли лицо). Одевалась же она, словно махнула на себя рукой – во всяком случае, сейчас на ней был черный стеганый пиджачок от «Зары» с высоким гофрированным воротничком, как у Мэгги Смит в «Аббатстве Даунтон».
Иными словами – и мне это было отчетливо видно, – Винни не заморачивалась ни с каким «ребрендингом» вовсе не из феминистских принципов. Она вела себя так отчасти из нашей старомодной, чисто английской честности, отчасти оттого, что ей было просто лень что-либо предпринимать, а отчасти потому, что всегда была наделена непоколебимой уверенностью в себе. Она, возможно, уже не идентифицирует себя с собственным внешним видом или с собственной сексуальностью, зная, что ее любят такой, какая она есть, а не за то, как она выглядит (хотя любит ее не кто иной, как Космо, который – несмотря на яйцеобразную фигуру, желтые зубы, блестящую лысину и кустистые брови – по-прежнему убежден, будто его станет боготворить любая женщина, которая сумеет заполучить столь редкостное сокровище).
Но сейчас, заметив промелькнувшую в глазах Винни боль, я ей почти посочувствовала. Почти – потому что она добавила:
– Одинокий мужчина в возрасте Бриджит котируется на брачном рынке достаточно высоко, и ты это прекрасно знаешь. Вот только в ее дверь пока не ломятся многочисленные поклонники. Если бы она была мужчиной среднего возраста – с собственным домом, с приличным доходом и двумя малолетними детьми, – я думаю, от желающих о ней позаботиться не было бы отбоя, но… Посмотри на нее!
Космо смерил меня оценивающим взглядом.
– Да, мы должны ей кого-нибудь подобрать, – сказал он с ноткой самодовольства в голосе. – Я только не знаю, кто согласится… Все-таки женщина среднего возраста не каждому…
– Ну, хватит! – взорвалась я. – Чем тебе не нравится мой возраст? Во времена Джейн Остин мы все уже давно умерли бы, но сейчас все изменилось, и каждый из нас имеет шанс дожить до ста, поэтому пятьдесят – вовсе не «средний возраст», как ты выразился. То есть с математической точки зрения это, конечно, середина, но дело не в этом, а в том, что́ некоторые вкладывают в это понятие. Когда говорят «женщина среднего возраста», подразумевают вполне конкретные вещи, разве я не права? – В панике я бросила взгляд на Винни. Я чувствовала себя так, будто лечу куда-то в бездонную пропасть, но, как и в настоящем падении, остановиться уже не могла. – Женщина среднего возраста, – выпалила я, подавляя желание зажмуриться, – это та, у которой все позади, которая не живет, а доживает свой век, а это не… Не должно быть так! И вообще… Вот скажите, почему вы все вдруг решили, будто у меня нет бойфренда? Быть может, только потому, что я не болтаю об этом на каждом углу? Но это ведь ничего не значит – на самом деле у меня даже может быть не один бойфренд! А куча их! Туча!
Они уставились на меня с жадным любопытством – чуть ли не облизываясь.
– Правда? – спросил Космо.
– У тебя куча бойфрендов? – растерянно спросила Винни с таким видом, словно интересовалась: «Это правда, что ты спишь с космонавтом?»
– И где же они? – уточнил Космо, дурашливо озираясь. – Почему мы их здесь не видим?
«Я не привела их с собой, потому что они сочли бы вас старыми, самодовольными и грубыми», – чуть не сказала я, но сдержалась, потому что – вот ирония судьбы! – за последние двадцать лет слишком привыкла щадить их чувства. И я прибегла к маневру, который низменно выручал меня на протяжении все тех же двух десятилетий.
– Мне нужно в туалет, – объявила я.
Усевшись на унитаз, я некоторое время бормотала:
– Все в порядке. Все в порядке, не надо заводиться.
Затем я нанесла на губы еще немного плампера и пошагала обратно. В коридоре я столкнулась с Магдой, которая – довольно символично! – шла в кухню с пустым блюдом из-под сосисок в руках.
– Не слушай ты этих идиотов, – сказала она. – Винни и Космо сейчас очень нелегко. Макс уехал учиться в университет, сам Космо вот-вот уйдет на пенсию, так что и он, и Винни теперь способны думать только о том, как они будут каждый день смотреть друг на друга еще три десятка лет.
– Спасибо, Магда.
– Всегда приятно узнать, что у других неприятности, правда? Особенно если эти «другие» только что были грубы с тобой.
Ну, Магда у нас всегда была добросердечной.
– В общем, Бриджит, – продолжила она, – ты их не слушай, этих идиотов. Другое дело, что тебе действительно пора налаживать собственную жизнь. Не забывай, что ты женщина… еще не старая женщина, но если ты будешь и дальше так терзаться, ни к чему хорошему это не приведет. Найди себе кого-нибудь. Я давно тебя знаю, так что… Уверена, у тебя все получится.
22:25. Получится ли? Что-то я сомневаюсь. Во всяком случае, не сейчас, не завтра и не в ближайшее время. Успеха – и вообще всего – добивается не тот, кто выглядит благополучно, а тот, у кого все благополучно внутри. А у меня… О господи, телефон! Кто бы это мог быть? Неужели поклонник?
22:30. Звонила мама.
– Привет, дорогая, как ты? Я не займу много времени, мне только хотелось узнать, что мы будем делать с Рождеством. Юна не хочет заниматься лицевой пластикой в нашем спа-салоне, потому что недавно сделала перманент, представляешь? Не понимаю, зачем это было нужно, если она с самого начала знала про процедуры, к тому же по утрам у нас все равно будет аквааэробика!
Я несколько раз растерянно моргнула, пытаясь разобраться, о чем идет речь. С тех пор как мама и тетя Юна перебрались в Сен-Освальд, телефонные разговоры с ними превратились в серьезное испытание. Сен-Освальд, кстати, это шикарный поселок для престарелых в районе Кеттеринга, хотя называть его «поселком для престарелых» строго воспрещается.
Этот не-поселок возведен вокруг величественной помещичьей усадьбы в викторианском стиле, которая к тому же является историческим памятником местного значения. Как написано на сайте не-поселка, на его территории имеются озеро, обширная лесопарковая зона, «где обитают многочисленные представители дикой фауны» (т. е. белки), бар-бистро «Брасери-120», полноценный ресторан «Крейвингс», кофейный бар «Болтушка», несколько «функциональных комнат» (для встреч, а не туалетов), «гостевые номера» для приезжающих родственников, оборудованные «по последнему слову техники» домики и бунгало, и – главное – сад «в итальянском стиле», устроенный в 1934 году по проекту самого Рассела Пейджа.
Есть в поселке и высококлассный спа-центр «Вива» – с бассейном, спа-салоном, тренажерным залом, парикмахерской и фитнес-залами, которые, насколько мне известно, и являются источником абсолютного большинства проблем.
– Бриджит, ты слушаешь? Или ты опять ушла в свои грустные мысли?
– Нет!.. Да!.. – с вызовом ответила я, постаравшись придать голосу максимально оптимистичное звучание. – Все отлично.
– Нет, ты опять думаешь о Марке. Я чувствую!
Р-р-р! Я знаю, мама тоже пережила нелегкое время, когда умер папа. Рак легких прикончил его всего за шесть месяцев, прошедших со дня постановки диагноза до похорон. Единственное, что меня немного утешает, это то, что за несколько дней до смерти он успел подержать на руках новорожденного Билли. Кроме того, муж тети Юны дядя Джеффри был тогда еще жив, и от этого мама переносила папину смерть особенно тяжело. (Юна и Джеффри оставались лучшими друзьями мамы и папы на протяжении сорока пяти лет. И, как оба не уставали повторять, они знали меня еще с тех самых пор, как я голышом бегала по какой-то там лужайке.) Но после того как дядя Джеффри пережил, точнее, не пережил очередного сердечного приступа, мама и Юна словно с цепи сорвались. Несмотря на возраст, они буквально не знали удержу в стремлении наслаждаться жизнью, и если они и тосковали об умерших мужьях, то никак того не показывали. Впрочем, мне иногда кажется, что всему «военному поколению», к каковому принадлежат мама и тетя Юна, свойственно совершенно необъяснимое умение не сдаваться и радоваться жизни несмотря ни на что. Сейчас таких качеств уже не встретишь – вероятно, они не воспитываются, а входят в плоть и кровь вместе с яичным порошком и бифштексами из китового мяса.