– О, Господи!
Анна от ужаса и слова больше вымолвить не смогла. Долго сидела молча мать, приложив руку к окаменевшему сердцу. Ее сын утек, пусть вместе с тестем, под его рукой, но все равно, ее сын вернулся тогда, когда другие погибли, но вернулся не с победой, а с поражением! Утек… Теперь любой сможет укорить, плюнуть в его сторону. Отец погиб пусть и по глупости, но с мечом в руке, а сын бежал… Даниил… Это не укладывалось в голове, никогда Данила не был трусом, всегда за оружие хватался первым и в бой рвался тоже. Что же за сила такая встретилась, что ее смелый Даниил струсил?!
Тот же вопрос Анна задала неожиданно приехавшему к ней Мстиславу Удатному. Князь и без ее вопроса почернел весь, глядеть в глаза тем, чьи мужья и сыновья остались там, было тяжело. Дернул головой:
– Сила незнаемая, им и числа несть. Ровно двоятся, троятся. Думали, две тьмы, а показалось, десять. Но страшно не то. Даниил да половцы с Яруном впереди оказались, я со своими полками сзади, и больше никого. Понимаешь, Анна, никого! Супротив этакой силищи.
– А остальные где ж были?
– Остальные… – горько усмехнулся Мстислав, – кияне вон со своим князем за огородкой сидели да со стороны смотрели, как наших бьют. А Мстислав Черниговский только бока после сна почесывал. Половцы побежали, наши полки смяли, а потом и лагерь, а уж всей толпой смяли и черниговцев. А Мстислав Киевский так и не вышел спасать!
– Сказывают, и их убили?
– За дело! Приняли бы бой все вместе, могли одолеть силушку проклятую, а врозь… – князь развел руками. – Чего уж теперь винить. Ты, Анна, сына не виновать, что побежал, он сам себя так виноватит, что смотреть тошно.
– Я и слова не сказала против.
– Он и мне в глаза не смотрит, слова за все время, пока возвращались, не сказал. Даниил бился храбро, сильно, то любой, кто выжил, подтвердит.
– Василько говорил, что Мстислав Немой рассказывал, мол, Даниила едва из боя вытащили, не могли остановить.
– Его вроде даже татары берегли, со стороны заметно стало, что не спешат убивать. Может, в плен взять хотели? Так то честь страшная, вот и поспешил вытащить его прочь.
– А как же удалось?
– Там такая страсть была, Анна, что не одного князя можно было умыкнуть.
– Что ж теперь будет? Разорят землю Русскую?
– Нет, к себе в степи ушли. Дошли до Днепра и вернулись.
– Как мыслишь, еще придут?
Мстислав вздохнул:
– Придут…
Сам Даниил приехал некоторое время спустя. Анна все уж знала, и что людей дичится, и что жены бежит…
Сын упал перед ней на колени, как в детстве зарылся лицом в руки, она почувствовала злые мужские слезы на своих ладонях. Ее сын, ее сильный сын плакал от невозможности что-то изменить в произошедшем, и никто в целом мире не мог помочь. Анна ничего не сказала, только гладила и гладила светлые волосы, как раньше, когда совсем маленьким встречался с ней после долгой разлуки и страшных дней неизвестности. Ему нужно было выплакаться, где, перед кем еще он мог излить эти слезы? Разве перед женой, тоже Анной, но Анна дочь Мстислава, с которым вместе свершили то, в чем каялся. Говорить о вине ей значит винить ее отца, а Данила никого не хотел винить. Только самого себя.
Долго ли так сидели, и сами не знали. Почувствовав, что сын успокоился, мать принялась уговаривать:
– Данила, жизнь не закончилась…
– Не могу я теперь жить-то… Как людям в глаза смотреть?
– А ты в монастырь уйди.
– Как это?
– Постригись или вовсе в скиту живи. – Сказала и ужаснулась, потому что глаза сына вдруг заблестели надеждой. – А твои земли в то время еще кто захватит. – Анна резко поднялась, сын так и остался стоять на коленях, глядя на нее снизу вверх, голос матери загремел: – Ты князь! Под твоей рукой пусть не Галичина, так Волынь! И эти земли потерять хочешь? Иди, иди в обитель, в скит, прячься! За тебя Василько останется, у него сил побольше.
Даниил тоже вскочил, теперь глаза блестели гневом, если б перед ним была не мать, ответил бы резко, а так лишь сверкал очами.
– Вот-вот, поярься на меня-то, поярься, если больше ничего не можешь! – Говорила, а у самой сердце кровью обливалось, ведь понимала, что сын за помощью пришел, за утешением. Но понимала и другое – утешать нельзя, Даниила встряхнуть нужно, потому и была резкой, почти злой. Он позже поймет и простит.
Молодой князь ходил по ее каморке из угла в угол широкими шагами – два шага в одну сторону, два в другую, больше не умещалось. Мать поморщилась:
– Сядь, голова кружится. Данила, что случилось, то случилось. Не всегда лишь победы бывают. – Жестом остановила его протест. – Про то, как ты с врагами бился, на Руси уж известно. – Усмехнулась, заметив легкую растерянность сына. – Кто жив остался, рассказали, что от тебя даже татары отступили. И что бежал, в том никто не винит. Все, кто смог, бежали. Забудь об этом. Не сможешь забыть, хоть спрячь в уголок сердца и не трави душу ежедневно, ежеминутно. Из любой беды нужно искать выход, из любого поражения получать уроки, не сможешь этого, жизнь будет состоять из одних поражений. Хорошо подумай, почему проиграл. А еще задумайся, почему Господь тебе жизнь оставил, а другим нет. Жизнь, сын, тоже надо ценить. И если выбирать между гибелью, но без толка, и возможностью выжить, лучше живи. Уметь отступать, когда не можешь победить, тоже искусство.
Не один раз в жизни Даниил Романович вспомнит материнский совет: умей отступить, если не надеешься победить. Ему придется и голову склонять, и отступать тоже, для того чтобы в конце концов остаться в памяти потомков доблестным воином, достойным сыном Руси. И не его бегство с поля боя на Калке запомнили русы, а то, как бился молодой князь, так что даже татары зауважали…
Долго они еще разговаривали, постепенно Даниил перестал зубами скрипеть, взгляд из просто яростного или горестного стал разумным. Мать вернула сына к жизни.
Ей не понравилось только одно: о жене Анне Данила говорил все так же отчужденно…
Мать долго стояла на монастырской стене, глядя вслед коню, уносившему ее любимца, ее надежду, смысл ее жизни – старшего сына Даниила. Анна ни на минуту не обвинила сына в поражении и бегстве, она слишком хорошо знала, что жизнь состоит не из одних лишь побед и что тот, кто не сможет учиться на поражениях, самих побед знать не будет. Даниил мог, он будет сильным и успешным князем. Не зря именно его сделал своим зятем Мстислав Удатный.
Хотя временами именно об этом мать жалела. У Удатного две дочери, у нее два сына. Решив, что сыну родство с таким князем будет на пользу, Анна перед постригом дважды вела беседы с Мстиславом, поручая ему своих сыновей и договариваясь о женитьбе Даниила на одной из дочерей. Ей больше глянулась Анна, потому об этой и твердила. Все получилось, как мать хотела. Даниил женился на Анне Мстиславовне, у них даже сынок родился – Иракли.
Казалось бы, о чем плач ныне? Но человек предполагает, а сердце его не всегда слушает. Сама Анна Мстиславовна легла сердцем к младшему из братьев – Васильку, причем взаимно. У матери сердце упало, как осознала это, она прекрасно понимала, что женщина может стать такой причиной для вражды, какую больше и не сыщешь! И тогда гибель всему, два брата, разъединенные любовью к одной, – что может быть страшней? А если еще и сама Анна любит младшего, будучи женой старшего?!
Страшно боялась вражды братьев бывшая княгиня, а теперь инокиня Анна. Но дружба братьев оказалась сильней! Они не только не поссорились, но и остались лучшими друзьями до конца своих дней, и никогда младший не позавидовал старшему, не укорил мать.
А ведь Василько мог, еще до женитьбы Даниила он покаялся Анне Исааковне в своей сердечной привязанности, ей бы развязать этот узел, но уж все было сговорено, и Анна не решилась, помня строптивый горячий нрав будущего свата – Мстислава Удатного. А ну как вообще передумает? Тогда Даниилу не то что Галича, и Волыни не видеть!
На счастье матери, сердце самого Даниила пока спало, он ни в кого не был влюблен. Но и Анну не полюбил тоже, относился хорошо, как к супруге, но не больше. И с братом не поссорился, правда, была в том заслуга самого Василька, младший из сыновей оказался едва не разумней старшего.
Теперь Анна Исааковна замыслила поскорей женить младшего, причем, если можно, подальше от дома. Невеста нашлась у Великого князя Владимирского, тот согласился отдать за Василька дочь Добраву. Но вот тут уж рассчитывать на наследство тестя нечего, у Великого князя Юрия Всеволодовича своих сыновей достаточно, чтобы еще и зятьев, причем младших, во власть вводить. Отдал Добраву и думать забыл…
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ
С тех пор прошло немало лет. Трудно оживал Даниил после такой неудачи, уже зарубцевалась рана, постепенно стало забываться старое, веселей глядели глаза, на устах чаще появлялась улыбка.
Но у тестя с зятем отношения никак не налаживались. Своенравные галицкие бояре и самого Мстислава-то терпели, сцепив зубы, а о его зяте Данииле слышать не желали вовсе. Еще до Калки Мстислав Удатный выдал свою дочь Марию за Андрея, сына венгерского короля, а теперь передал Галич ему, оставив себе Понизь. Это было ударом и для Даниила, и для его матери Анны. Хотелось крикнуть: за что?! Отцовскую вотчину да иноплеменнику! Даниил вопрошал у матери:
– Неужто и вовсе не будет за мной отеческий престол?
Что могла ответить ему Анна? Бейся до конца? Но бояре галицкие и на дух не желали Романова отпрыска себе, а она лучше других знала это непреклонное боярское упрямство, на смерть стоять будут, не истреблять же их под корень? Так и сказала, сын должен сам выбор делать.
– Но ведь есть и те, кто за меня!
– Есть, но пока их много меньше, будут заговоры, будет война непрестанная.
Возможно, тогда у Даниила родилась мысль поставить свой город, чтобы никто на него претендовать не мог, чтобы его передать своим сыновьям. Он и место помнил – на высоком холме, откуда округа хорошо видна, значит, защищать легче станет, и землица там добрая. Мать поддержала, она тоже устала от постоянной угрозы своим сыновьям.
Даниил встал, собираясь уходить, глаза сверкнули, рука сжалась в кулак:
– А Галич все равно возьму! Мой будет! Кому отдам, о том после подумаю. Отцовской вотчине за уграми не бывать!
Анна пожалела, что этот кулак приходится против своих же в дело пускать.
Легко сказать, а сделать трудно. Год за годом шла настоящая война за Галич, обливалась слезами жена Даниила Анна, все же воевали два дорогих для нее мужчины – отец и муж. И каждый приводил с собой чужих, Мстислав Удатный, помимо русских князей Владимира Киевского и Александра Белзского, звал угров и половцев, а Даниилу помогали ляхи. Молодой князь сжимал кулаки, вспоминая хана Котяна, ведь вместе против татар на Калке воевали, а ныне супротив него в угоду Александру Белзскому идет! Жена Анна, обиженно поджимая губы, напоминала, что Котян бился и рядом с ее отцом Мстиславом. Она считала, что Даниила против тестя настраивает мать, потому очень не любила, когда князь ездил в обитель советоваться. Почему не оставить Галич в покое, хотя бы пока там сидит Мстислав Удатный?
Княгиня Анна Мстиславовна лила слезы, Даниил не понимал почему, и отношения между ними становились все суше, а сама Анна теряла былую красоту.
Тесть с зятем и вовсе рассорились за год до смерти старшего, Мстислав даже завещал Галич Андрею, а сам удалился в Торческ. Это было совсем обидно, тесть поверил наветам боярина Судислава, твердившего, что зять корит тестя за то, что занимает Галичский стол без права на то. Разобрался Мстислав Удатный перед самой смертью, заочно просил у зятя прощенья, да было поздно.
А вот после его смерти в Торческе против Даниила и вовсе сложился сильный союз, еще чуть, и быть ему изгоем, даже осадили в Каменце, но князь и без материнского совета вспомнил, что с половцами можно договориться. Хан Котян не забыл Калку и то, что Даниил вместе с ним вышел против татар, а потому перешел на сторону бывшего товарища по походу, и союз против Даниила развалился.
Сам Даниил жил в городе, который строился по его воле и нраву. Именно в том месте, что когда-то приглядел между Владимиром-Волынским и Берестьем, на высоком холме, и город такой же поставил – Холм. Особенно князь гордился церковью Иоанна Златоуста в четыре придела, золотыми куполами и богатой отделкой внутри. Вставал город, как и мыслил Даниил, приезжали туда люди со всех концов земли Русской жить, потянулись купцы из самых разных стран и сторон. И не было в Холме противных его воле бояр.
Жить бы Даниилу своей жизнью, но обида за Галич не давала покоя. Тем более через год после смерти Мстислава Удатного не забывшие Даниила бояре позвали его в Галич снова. Их было меньше, чем противников или просто равнодушных, но не откликнуться на зов Даниил не смог, душа встрепенулась, потянуло снова на отчие места. Пусть Галич, словно мед мух, притягивал самых разных врагов, это был его город, и князь не собирался отдавать его никому чужому, даже если не имел мысли жить там сам. «Лучше Василька посажу!» – ярился Даниил, но брат благоразумно отказывался.
А еще Даниил частенько бывал во Владимире-Волынском, и звала его туда сердечная привязанность…
Вот и теперь он выбрал денечек, чтобы навестить свою любушку.
Бывают дома, в которых с первого взгляда увидишь, что нет хозяйки, все вроде и чисто, и прибрано, а уютом и не пахнет. Почему-то у женщины даже каша в печи иначе пахнет! Не говоря уж о хлебах и всем остальном.
Но есть и другие, где хозяина нет. Настоящий хозяин не просто ворота приладит, а со смыслом, может только ему самому и понятным, но все же. И крыльцо чуть иначе, чем у других, и конек у крыши, и забор… Нанятые, может, и лучше сделают, да безлико, потому как не для себя.
Вообще, любой дом, любая семья четырьмя столпами держится, как стол на четырех ногах, – муж, жена, старые да малые, вот тогда и крепко…
Дом, к которому спешил князь Даниил, держался на двух опорах – хозяйке Злате и помощи князя Даниила. Впервые Злату он увидел, когда ее мужа в лесу деревом придавило. Произошло это все на глазах у князя, он и привез в дом погибшего тяжкую весть. Совсем юная вдова осталась одна. Конечно, вокруг засуетились многие, потому как была Злата хороша собой – стройная, гибкая, с глазами, как весеннее небо, бровями вразлет и нежным румянцем во всю щеку. Но досталась красавица князю, тот стал помогать, как положено, вдове своего дружинника, а потом и привязался окончательно.
Злата себя блюла, никого, кроме князя, у нее не бывало, потому дурных слов про вдову не говорили, все понимали, что выйти замуж за Романовича ей не суждено, а сердце ведь не спрашивает, в кого влюбляться, ему что князь, что простой смерд.
Прошла пара лет, пока переступил черту молодой князь. Впервые Даниил пришел к вдове не с одной лишь помощью в какой-то из дней, когда стало невмоготу от постоянных драчек и трудных воспоминаний. Злата то ли поняла его тоску, то ли просто истосковалась по-бабьи, но ничего не спросила, не укорила, оставила у себя, потом проводила, тоже не спросив, вернется ли. Но сердцем чуяла, что вернется.
Снег сыпал крупными хлопьями, он укрыл все вокруг белой пеленой, сгладив очертания речных берегов, накрыл деревья белыми шапками. Мальчишки, визжа, скатывались с крутого берега на лед. Это опасно, больших морозов не было, потому можно и провалиться, но кто в детстве раздумывает над опасностями, если можно скатиться, весело вскрикивая на каждой ухабине. Матери ругались, гнали мальчишек в дом, но неслухи не шли, барахтались в снегу, визжали, кидались снежками. Дети всегда рады снежной зиме, неважно, с морозом она или нет. Ребячий визг разносился по округе.
Бросив поводья сопровождавшему его Мишуку, Даниил поспешил на крыльцо, отряхиваясь. Собака, начавшая лаять при их появлении у ворот, быстро притихла, завиляла хвостом: видно, хорошо помнила гостей. Мишук потрепал пса по загривку, вытащил из-за пазухи краюшку и бросил ему. Тот вежливо отнес хлеб под крыльцо, но есть не стал.
– Ишь ты, не голодный…
Злата заметила гостей, появилась в двери, Даниил и стукнуть толком не успел. Он поскорее увлек ее в сени, чтоб не мерзла на крыльце, но больше для того чтобы крепче прижать к себе в темноте, почувствовать ее горячее тело. Прижал, почувствовал, что не только горячо желанна, но и сама полыхает таким же нетерпением. Там же, в сенях, поцеловал лебединую шею, рукой забрался под сарафан, но не более. Слуги видели, что князь приехал, хотя их и немного, и не болтливы, но не стоит так уж всем показывать свое нетерпение…