— Уложились, — сержант разочарованно смотрит на часы, и мы спускаемся вниз, чтобы отправиться в столовую на завтрак. — Хе, всем разрешаю перекурить.
«Чую подъ…ку». Так подумали все. Так что «сержик» на улице снова разочарованно крякнул.
— Ладно, — протянул он. — С песней, шагом марш!
Это не крик! Это не вой!
Это разведка идет строевой!
Наш крик услышат!
Услышав — поймут!
Что всем террористам наступит капут!
Затем еще пару речевок, и, как запевала, я хотел было затянуть нецензурный вариант «У солдата выходной», но тут стали попадаться офицеры и пришлось отвлекаться на всякие там «Рота! Равнение налево, направо, на х…й!» И так далее.
Завтрак.
Космический.
И снова на улицу. Солнышко уже высоко. Хм… Точно, что-то тут не то. Чует моя… «Смирно! Равнение налево!» Развелось офицеров… По виду — их тоже мобилизовали с гражданки. Это ж когда они успели повоевать-то… в Афгане? Или в Первую Чеченскую?
В казарму мы не заходили — проторчали минут пять у курилки, по-нормальному перекурили и привели обувь в порядок.
Построение. Плац забит народом — несмотря на то что все одеты одинаково, опытный глаз мигом вычисляет «ху из ху». Выгоревший камуфляж и загоревшие рожи — нынешние срочники и контрактники. Молодые как всегда — с юбочками, прямыми козырьками.
Рядом уже, и их намного больше, солдаты и сержанты, призванные из запаса — форма уже подшита и местами потерта, несмотря на то что еще сохранила запах армейского склада.
Офицеры, что есть, стоят вместе с кадровыми. Наши — пока отдельной группой. Некоторые еще с сумками — только что прибыли.
Подъем флага, торжественный марш под звуки гимна и обращение командира части к личному составу. Полковник строг и суров, но оригинален.
От него мы и узнаем подробности происходящего в стране.
Так. Мы в 41-м. На нас напали немцы. Нас отправляют стабилизировать обстановку на Западном фронте.
Хм… Хоть стой, хоть падай, но, похоже, это все не сон и я вчера не въехал в фонарный столб. Значит, времени у нас мало. Надеюсь, личное оружие и радиостанцию мне дадут пристрелять, настроить и привести в порядок.
Ну а так, конечно, нормально…
Вспомнить работу на радиостанции дело недолгое. А вот заново привыкнуть к ней как к части своего тела — это труднее.
Хорошо, хоть снарягу выдали новую, но легче от этого не стало — рация, автомат, батареи, еще одна рация — связь внутри группы и прочие вещи. Кроме своих, я отвечал за рации остальных ребят в группе — чтобы они все были исправны, настроены и заряжены. С запасными батареями пришлось побегать и повозиться, зарядку — вообще делать на коленке. И слушать вопли старшины с нижнего этажа: «Какая сука спионерила блок пожарной сигнализации?!!» А что, выход на питание датчиков — как раз двенадцать вольт! Не я же виноват, что зарядка у нас всего одна, а зарядить нужно много и сразу.
Своего групника — командира группы — мы еще не знали. По идее, им должен был быть наш групник по срочке. Но «ВС» могло и поменяться, поэтому голову я особо этим и не забивал, разобрал свой АК-74С и счищал ветошью старую смазку, перед тем как наносить новую. Несмотря на все прилагаемые мною усилия, пальцы, словно с неохотой, вспоминали, чему их учили в течение двух лет.
Этот оружейный стол и соседний оккупировал наш разведвзвод. Кому-то все же не хватило места, и он разбирал, чистил и собирал свое оружие на табурете, сидя на корточках или на кровати.
Моим соседом оказался служивший со мной, но на полгода позже пришедший Женя У., или Ухо, или Кот в сапогах. За два года после дембеля он успел подняться — создал дело, фирму, хотел жениться. Повзрослел, короче. Трудно видеть сейчас в этом парне того ошалелого бойца, что испуганно «летал» по «располаге», а затем на первом же учебном занятии чуть было не утонул. Гм… собственно, он не утонул, просто вышел на берег — как один из тридцати трех витязей дядьки Черномора — плохо надул спасжилет, и снаряга утащила его на дно. Хорошо, что у самого берега, встав ровно на грунт, он вышел пешком. Тогда мы все перепугались не на шутку — выяснилось, что он соврал в военкомате, что умел плавать — корочки разрядника оказались липовыми.
Когда взбешенный обманом командир отряда загнал его в свою канцелярию и, сломав его тушкой шкаф, стенку и два стула — к счастью, деревянных, потребовал объяснить причину обмана, он честно ответил, что с детства хотел служить в спецназе.
Видимо, ответ был искренним.
По прибытии в роту Ухо тут же стал объектом насмешек со стороны сослуживцев — тогда в клубе части как раз показывали «Шрека», где Кот в сапогах сделал такую милую мордашку перед лицом грозных врагов, что те оттаяли и забыли, зачем они хотели его отлупить.
Так что наш старший сержант, когда хотел поприкалываться, требовал от него именно такую — невинную мордочку, а не «взгляд убийцы», как с остальных.
Женя весело скалился, вспоминая те деньки, и рассказывал всем, как я с еще одним парнем, будучи уже «дедушками», спалился с одеколоном.
Если вкратце, то сцена была точь-в-точь из «Джентльменов удачи» — «О! Одеколончик!»
В ответ я собрал автомат и ушел проверять в каптерку к старшине, зарядились ли батареи. После оружия мы взялись за снарягу — надо было все «обжить» и подогнать. Видимо, начальник тыла решил, что пора доставать заначки со складов, и вытащил новую экипировку. Получение имущества, подгонка под себя, поиск недостающего — подразумеваются активные действия в ближнем тылу противника и оборона своего, затянулись до самого вечера, с перерывом на обед.
Вечером к нам прибыл недостающий штат — как рядовые разведчики, так и командиры.
Надо сказать, что к этому моменту нас вытурили из казармы связисты, и мы переехали в палаточный городок. Но так было даже лучше — меньше суеты. Все же одно дело — палатка на взвод, другое — шумная «располага». Все свое на виду и под охраной.
Конечно, двухъярусные кровати на земле — это не есть хорошо, но лежать на них было некогда, разве что в мечтах. Нас уже раскачивали так, что мама не горюй. До ужина успели сбегать до ближайшей речки, переплыть в обе стороны и прибежать обратно.
Когда мы, мокрые и злые, вернулись обратно, то перед тем как забрести в палатку, я заметил, что пробежавший мимо нас на рысях ротный, видимо, торопившийся к штабу, говорил со своим замом, что надо успеть перехватить каких-то кавказцев.
— Слышь, — я обратился к остальным, — по ходу групники будут из ветеранов.
Ребята отнеслись к новости по-разному — кто эмоционально, что нам хана, кто наоборот, я, например, что это хорошо — с опытом будут, а значит, наши шансы на грамотного командира выше. Но тема не получила развития — все просто вымотались и мечтали лишь об одном — переодеться в сухое.
Пристроив автомат в пирамиду, я еще раз, почти любовно, проверил радиостанцию и пошел за кепи, чтобы идти собираться на ужин, но тут прозвучала команда взводу строиться внутри палатки.
Появился наш ротный, а в тени его шкафоподобной спины — кто-то высокий, с большим рейдовым рюкзаком. И за ним — еще кто-то, такой большой, что мысли в страхе замерли в голове.
— Смирно! — временно исполняющий должность командира взвода сделал доклад, ротный кивнул и сделал шаг в сторону…
«Епаный покос! Только не ЭТОТ!!!» Замершие было мысли заметались, ощутимо стучась в стенки черепа, когда я увидел второго.
Это был мой дядя Сережа. Или Серьга.
Три контракта в Чечне — первый он подписал после срочной и поехал в 2001 году в Чечню, второй — после первого — там же. Третий — после второго. Дома за эти девять лет он был только три месяца. Я, даже придя из армии — не спрашивал, где он служил, — от него пахло войной. А в глаза я ему и сейчас боюсь смотреть.
Взгляд убийцы.
На гражданке он пил. Когда он пил — вся улица в деревне ходила на цыпочках.
Но обошлось. Пропившись — он устроился на железную дорогу помощником машиниста, затем сам стал машинистом и зажил нормальной жизнью. Разве что начал прятать глаза.
А теперь он заместитель моего групника.
Просто опупеть — сколько всего навалилось. А ведь только сутки прошли с момента призыва…
Из воспоминаний замначальника штаба VI армейского корпуса:
«…Наша 26-я пд спешно оборудовала оборонительные позиции вокруг Голдапа и восточнее. Расположение дивизии, как и все тылы ГрА „Центр“, подвергались систематическим налетам авиации русских и обстрелу из крупнокалиберных многоствольных минометов. Потери в живой силе были не настолько велики, чтобы нарушить нашу оборону, но налеты авиации серьезно подрывали доставку в войска всего необходимого. Железная дорога в тылу 26 пд была почти парализована. Многие склады оказались уничтожены ударами с воздуха, несмотря на принятие всех мер по маскировке и отчаянные, но бесполезные усилия зенитчиков. Велико было выбытие автотранспорта. Горючее и боеприпасы приходилось строжайше экономить.
Большой проблемой стала паника, постепенно охватывающая все более широкие круги гражданского населения Восточной Пруссии. Начали распространяться нелепые слухи о захвате Эльбинга большевиками, о том, что Данциг полностью выгорел после применения русскими какого-то невероятно мощного оружия, о бомбардировках, разрушивших центр Берлина. Гестапо решительно пресекало эти разговоры, пока они не перекинулись на неустойчивую часть воинских контингентов. Пришлось даже публично расстрелять троих человек — двух немцев и одного мазура — за распространение враждебных слухов.
Тем не менее приходится считаться с тем фактом, что передовые отряды русских действительно выдвинулись на подступы к Эльбингу, а силы кригсмарине не смогли сорвать обстрел Данцига русскими боевыми кораблями.
С серьезными осложнениями столкнулась и наша 6-я пд. Довольно быстро дойдя почти до самого Каунаса, дивизия оказалась втянута в ожесточенные бои, не приносящие ей успеха. Следовало бы подумать о ее отводе в район примерно южнее линии Казлу-Руда — Вилкавишкис, с тем чтобы ликвидировать образовавшийся разрыв между 26-й пд и 6-й пд и уплотнить фронт. Однако в штабе ОКХ и слышать не хотели о том, чтобы отвести войска. „Темпы продвижения вперед и так недостаточны, — заявляли там, — мы серьезно отстаем от намеченного по плану „Барбаросса“. Да фюрер нам голову оторвет, если мы заикнемся об отходе!“. Штаб ОКХ, на короткое время вышедший на связь и сообщивший нам эти сведения, вскоре вновь пропал из эфира. (Тщательно зачеркнуто в рукописи: „Мне почему-то кажется, что первые правильные выводы из происходящего фюрер уже сделал, когда покинул свою ставку „Вольфшанце““.)
Впрочем, у соседей справа положение было не лучше. У Гота намечались большие неприятности в районе Вильнюса, но и ему не удавалось настоять на отходе к Алитусу, несмотря на яростные споры с ОКХ. Значительные силы связаны задачами по ликвидации соединений большевиков, окруженных в Белостокском выступе, поскольку постоянно предпринимаются довольно организованные попытки прорыва из окружения. Наступление в направлении Барановичи не получило развития, потери в танках и артиллерии оказались чересчур велики, чтобы надеяться на быстрое продолжение этого наступления. К счастью, положение облегчалось тем, что в данном районе правый фланг наших наступающих войск был прикрыт болотами Полесья.
Господство в воздухе авиации противника делало усилия люфтваффе бесполезными, ведущими лишь к утрате материальной части и подготовленных экипажей. Многие аэродромы и полевые площадки были серьезно повреждены или вовсе разрушены. И повсюду ощущалась нарастающая дезорганизация снабжения.
Из-за того, что русские с высокой точностью пеленговали расположение наших радиостанций и наносили по ним бомбовые удары, приходилось вести себя как разведгруппы в тылу врага — располагать немногие уцелевшие радиостанции в стороне от командных пунктов, выходить на связь не больше чем на 15–20 минут и тут же переносить радиостанции в другое место. Это оказалось действенным средством, но сильно осложняло управление войсками.
Самому себе я могу честно признаться — неожиданный феномен, с которым мы столкнулись, требует оперативного принятия неотложных политических решений. Иначе будет невозможно поручиться за судьбу этой кампании. Найдется ли у нашего руководства достаточная воля для таких решений?»
Вечер. Дмитрий Медведев
На столе президента лежал очередной требующий срочного внимания документ — совместная аналитическая записка двух администраций, собственной и премьерской, «Об оптимизации структур исполнительной власти в период военного положения на примере Правительства Российской Федерации». Составленный с учетом советского и зарубежного опыта, накопленного за последние семь десятков лет, он, как всегда, блистал плавностью отточенных формулировок, осторожностью выводов и еще массой других достоинств, присущих подобным документам мирного времени.
«Похоже, до сих пор до кого-то не дошло, что кончилась относительно спокойная жизнь. Совсем. На ближайшие… десять? Или двадцать? А может быть, на все тридцать лет. И не в одной войне дело. — Глава государства задумчиво барабанил пальцами по столу. — Хорошо, что Светлана не видит, — подумал он, — а то получил бы легкий нагоняй за мальчишескую привычку выражать свое нетерпение или иное сильное чувство невольной моторикой».
Мысли о супруге вызвали улыбку, а взгляд президента, устремленный поверх окружающих его вещей, вдруг стал расфокусированным и слегка затуманенным. Все это продолжалось лишь несколько секунд. Если бы сейчас в кабинет вошел кто-то посторонний, то он увидел бы главу государства не просто сосредоточенно работающим, а явно чем-то сильно недовольным. Еще бы! К концу дня негативную реакцию могло вызвать все, что угодно. Даже самая банальная мелочь, такая, как датировка аналитической записки — 29.10.2010/25.06.1941.
Написание двух дат через косую черту безумно раздражало. А что делать, если с одной стороны сегодня — двадцать девятое октября две тысячи десятого года, а с другой — двадцать пятое июня сорок первого, будь оно неладно! С позавчерашнего дня явочным порядком во всех документах стала ставиться двойная дата. Вышедшее задним числом постановление Правительства закрепило этот бардак «на время переходного периода», который продлится еще черт знает сколько!
«Никогда всерьез не интересовался вопросами времени, а сейчас хочешь не хочешь, но приходится. Кто бы мне сказал еще месяц назад, что в России есть отдельные службы, занимающиеся вопросами параметров вращения Земли или, например, физическими константами и свойствами веществ и материалов. Вспомнил бы, что действительно такие существуют, и посмеялся. И ведь здания у них и штатные расписания утверждены вместе с отдельной строкой в госбюджете! — Удивление президента, несколько наигранное, по сути, стало проявлением старого, еще „довоенного“ недовольства излишне раздутой чиновничьей структурой. — И что случится, если все эти конторки под крылышком Ростехрегулирования, подчиненного, в свою очередь, Минпромторгу, лишатся статуса автономных организаций? Час станет короче или ускорение свободного падения изменит свое значение? Ага, а кубический метр превратится в квадратный литр!
Именно их и им подобных придется оптимизировать в первую очередь. Ну, и штат подсократить заодно, а то сидят чуть ли не в центре столицы умненькие мальчики и девочки и контролируют издание справочной литературы или правильность применения какой-нибудь единицы СИ, о которой на всю страну помнят две-три сотни человек, и то — по большим праздникам! Праздникам…»
Склонившись над столом и оперев подбородок на сложенные лодочкой ладони, глава государства думал о том, что в этом, одна тысяча девятьсот сорок первом году, скоро придется снова отмечать день рождения сына, а там уже и до своего недалеко. И никуда от этого проклятого времени не сбежать…
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
30.10.2010/26.06.1941