Абигейл вобрала всю обжигающую длину. И громко вскрикнула, добавив свой голос к вою дождя и ветра.
Какое бесцеремонное вторжение! Словно его тело стало частью ее.
В книгах и мечтах всего этого не было. И быть не могло.
Кровать заколыхалась. Абигейл невольно подняла ноги, чтобы удержаться на месте, втягивая палец еще глубже. Низ живота словно опалило огнем.
— Поговори со мной о своих ощущениях. Что ты чувствуешь, когда мужской палец тебя ласкает?
Абигейл откинула голову, сосредоточившись на эмоциях, терзавших ее тело, стараясь не видеть нависшего над ней темного силуэта.
— Жар. Твой палец словно обжигает меня. Словно открывает. И растягивает.
— Недостаточно растягивает. Именно это ты чувствуешь, когда человек твоей мечты проникает в тебя пальцами?
— Нет.
О нет.
Реальность происходящего не имела ничего общего с фантазией.
Жар и холод, жесткие складки сбившегося под ней покрывала, твердость костяшки, впившейся в нежные складки.
— Попробуй вобрать второй палец, Абигейл. Ощущение наполненности, не имеющее ничего общего с мечтами, вдруг превратилось в болезненное вторжение.
— Прекрати…
— Лежи спокойно, расслабься. Ты девушка, так что боль неизбежна. Она скоро пройдет… и превратится в наслаждение.
Абигейл вынудила себя подчиниться. Слишком она не уверена в себе, слишком беззащитна… и безжалостно растянута в самом потаенном местечке. Это не фантазия. И все же… все же… тело пульсировало и дрожало, готовое к новым ласкам. Значит, правду говорил Роберт, утверждая, что наслаждение может стать болью и наоборот…
— Думаю, что у мужчины моей мечты были руки поменьше, Роберт.
Легкий поцелуй взъерошил влажные волосы у развилки ее бедер.
— А мне кажется, что они точно такие. Как ты чувствуешь себя, приняв два моих пальца?
— Как покоренная крепость.
— Именно. А каково было в фантазиях?
— Я… хотела большего.
Его дыхание горячим ветром овеяло ее лоно.
— И ты получишь больше, Абигейл. Ее пронзило молнией предчувствия. Он ощущает ее запах, низко склонив голову, значит…
— Теперь я поцелую тебя… там, между ногами. И только потом пальцев станет три.
Она судорожно вцепилась в его волосы, как когда‑то в гриву перепуганного пони, который понес ее, не разбирая дороги. Как страшно было мчаться, сама не зная куда, и к тому же задница то и дело ударялась о седло. Она до сих пор помнит синяки! Страшно и одновременно волнующе, когда окружающий мир слился в большое цветовое пятно, а ветер охлаждал щеки.
Теперь же мир представлял сплошную тьму, и она никогда раньше не испытывала такого трепетного предвкушения неизбежного.
Язык обвел складки, проник внутрь, давление нарастало, становилось непереносимым, и Абигейл поняла, что в ней уже три пальца, но почему‑то это не имело значения. Язык бился в ней резкими, короткими движениями, так, что она задыхалась. А потом и это стало не важным: она наконец нашла ритм и покорилась этим безжалостным пальцам, проникшим невозможно глубоко.
Абигейл забилась в слепящем спазме мучительного желания. Воздух со свистом вырывался из легких, груди вздымались.
— А сейчас, Абигейл?
Снова знойное дыхание на распахнутых розовых створках, пульсирующих, мокрых, набухших. Пальцы внутри шевельнулись. Кровь отлила от щек Абигейл и прихлынула к тому месту, которое так искусно возбуждали его пальцы. Она еще больше нажала на них, открывая себя шире. На одеяло брызнули капли ее любовного нектара.
— Чувствую, — выдохнула она, выпустив его волосы, чтобы схватиться за более надежный якорь — край кровати, — что у меня внутри три пальца.
— Мне их вынуть?
— Пожалуйста, не надо.
— А что еще делает мужчина твоей мечты?
— Входит в меня.
Его пальцы продолжали терзать ее.
— Мне нечем тебя защитить.
Эти слова пробудили к жизни окончательно умолкший было голос разума. Что‑то неладно…
Но тревожные мысли быстро рассеялись под гнетом ощущений. О, как ее плоть сжимает вторгшиеся в нее пальцы! Реальность превзошла любые фантазии. Этот человек обещал ей все, и впервые в жизни она не боялась нарушить правила приличия, морали, этикета или промахнуться в погоне за богатым титулованным мужем. Ничто не помешает этой бурной интерлюдии. Она мысленно перелистала все жемчужины своей коллекции эротики.
— Около умывальника лежит губка.
Пальцы прощально шевельнулись, прежде чем исчезнуть. Абигейл поморщилась. От боли. От потери. И схватилась за одеяло, чтобы не вскочить.
Роберт бесшумно рассек темноту. Пульсации в ее теле отсчитывали секунды его отсутствия. Лоно сжималось, расслаблялось, сжималось, расслаблялось… Резкий запах спиртного разлился по комнате.
Абигейл приподнялась на локте.
— Что ты делаешь?
— У меня в кармане фляжка с бренди. Губка куда более эффективна, если ее смочить в чем‑нибудь, лучше всего в уксусе, но и спирт сойдет. Правда, пощиплет немного. Ляг и подними колени.
Матрац просел, и она опрокинулась на спину. Что‑то ужасно холодное и мокрое коснулось ее интимного местечка. Абигейл инстинктивно сдвинула ноги, но неумолимая рука вновь развела бедра, не давая им сомкнуться.
Опасность.
Желание.
Абигейл так и не смогла понять, что одолевало ее сильнее.
Этот человек — убийца.
Этот человек вот‑вот возьмет ее девственность.
И после этого она уже никогда не будет прежней.
— Ты когда‑нибудь уже делал это, Роберт?
Она судорожно глотала воздух, чувствуя себя старой, развратной и невероятно, бесконечно испуганной.
— Вставлял губку в женщину?
— Нет. А мужчина твоей мечты?
— Конечно, нет. Женщины не беременеют от грез…
Она осеклась, едва губка вошла в ее лоно. Его пальцы осторожно подталкивали губку вперед, и Абигейл не осознала, когда неприятные ощущения превратились в головокружительную потребность.
Она смотрела на темный силуэт, стоявший на коленях между ее ногами, и отчаянно пыталась взять себя в руки.
— Роберт!
— Что, Абигейл?
— Ты сказал, что отправился искать женщину в бурю.
Пальцы на мгновение замерли.
— Мне трудно поверить, что ты пустился в такое опасное путешествие, не захватив… всего необходимого.
— У меня с собой французские кондомы.
Голос из темноты снова звучал глухо и бесстрастно, словно не Роберт только сейчас подарил ей самое интимное наслаждение, какое мужчина может дать женщине, словно не он ее ласкал.
— Почему же сказал, что тебе нечем меня защитить? Он шумно вздохнул.
— Потому что раз в жизни хотел ощутить сжимающую меня женскую плоть, без этой чертовой резиновой калоши.
Сердце Абигейл встрепенулось.
— А что бы ты сделал, не окажись у меня губки?
— Возможно, устроил бы тебе спринцевание бренди.
Абигейл съежилась. Щипало довольно сильно.
— Думаю, что предпочла бы резиновую калошу, Роберт.
— Надеть?
Тьма и тишина были полными. Кажется, даже буря за окном притихла в ожидании ответа.
Она просто подвернувшаяся под руку замена другой женщине, моложе, красивее, той, ради которой он не побоялся бури. И все же…
Он хотел почувствовать именно ее плоть, как она жаждала ощутить его, каждую вену, каждый удар пульса. Все, чем он владел.
Ей даже показалось, что он желает ее с не меньшей силой, чем она — его.
Но это, разумеется, невозможно.
Ураган уляжется, и все, что у нее останется, — воспоминания о волшебной ночи.
— Нет. Ты не войдешь в меня? Пожалуйста. Я вполне готова благодаря тебе.
— «Вполне готова» еще не значит, что готова по‑настоящему. Я хочу, чтобы ты открылась до конца. Начнем урок. Когда я начну вынимать пальцы, сожми их как можно сильнее.
Послышался тихий чмокающий звук. Абигейл напряглась, чтобы не дать его пальцам ускользнуть.
— Расслабься, Абигейл. Теперь снова натужься.
Теплые губы пощекотали ее колено: нежданная ласка — и ее лоно раскрылось само собой, без всяких усилий втягивая все три пальца, кончики, первый сустав, второй…
— Самое главное — растянуть твой девический барьер, а это значит растянуть тебя. Я человек твоей мечты, Абигейл. Не сопротивляйся, откройся, я не толще, чем эти три пальца вместе. Вот так. Сжимай… расслабься… это определенный ритм, как в танце. Позволь мне открыть тебя, Абигейл, сделать такой мокрой, чтобы я утонул в тебе.
Но пока, кажется, она тонула сама. В наслаждении.
Значит, вот что делают вместе мужчина и женщина. Непередаваемо интимно… Лучше всякой фантазии, всякой книги. Жаркие томительные ощущения, хрипловатый тембр голоса Роберта выманили Абигейл из надежного убежища ее викторианского мирка в мир запретной чувственности, о чем она всегда мечтала.
Откинув голову, она позволила пальцам делать с ней все: возбуждать, раскрывать, как створки раковины, проникать глубже, еще глубже, пока она не задохнулась, и…
— Как он брал тебя в мечтах?
Опять Роберт вторгся в ее грезы.
— Я… я лежала на спине.
— Мои пальцы по‑прежнему причиняют тебе боль?
— Нет.
Она приподняла бедра, чтобы принять его в себя.
— Чего ты хочешь, Абигейл?
Безумного, сладостного наслаждения.
— Больше!
Он неожиданно отстранился, уперся кулаками в подушку по обе стороны ее головы. Жесткие волосатые ноги развели ее бедра еще шире, огромный жезл, обжигающий и твердый, уперся во врата ее лона.
— Вот так? — прорычал он. — Именно так ты теряешь невинность в мечтах, Абигейл? С широко раздвинутыми ногами?
— Да.
Абигейл вцепилась в его мокрые от пота плечи. Под ладонями перекатывались мускулы, настоящие, не выдуманные.
Она жадно провела руками по его спине, ощутив мышцы, которых у женщин не бывает, впилась ногтями в маленькие упругие ягодицы, сохраняя в памяти его тело на все долгие пустые месяцы и годы, что лежали впереди. И все это время его непокорная плоть подрагивала и пульсировала у ее лона. И она была широко раскрыта и полностью доступна вторжению. Кажется, все свершается слишком быстро.
— Ты такой огромный, Роберт! — охнула она. — Ты и вправду велик по сравнению с другими мужчинами?
Влажное дыхание коснулось ее щек и губ. Загрубевшие пальцы убрали со лба спутанные влажные волосы так бережно, почти боязливо, словно это ему предстояло потерять девственность. Правая рука скользнула между прижатых друг к другу тел.
— Тебе судить, Абигейл.
Он припал к губам Абигейл, проник языком в рот, одновременно входя в нее… да, он велик… куда больше, чем сложенные вместе три пальца, и она бессильна остановить его, его, вызвавшего к жизни поток расплавленного жара, изливавшегося из ее тела. Он вонзался глубже и глубже, раскрывая ее все шире, и хотя Абигейл казалось, что это невозможно, но проникновение длилось бесконечно. Словно он коснулся ее души.
Она потянула его за волосы.
— Ты говорил, что секс грязен.
— Я лгал.
Она выгнула спину, наслаждаясь тяжестью его тела.
— Роберт…
Его рука немедленно скользнула под ее бедро. Когда она опять приподнялась, он подвел ладонь ей под поясницу.
— М‑м‑м?
Слезы выступили у нее на глазах.
— Ничего. Просто… просто я чувствую себя заполненной до отказа.
Нежные губы дотронулись до ее рта. Снова. И снова. И снова.
— Так и есть. Расслабься, Абигейл. Обвей ногами мою талию. Абигейл попыталась. Изо всех сил. Но при каждом движении он погружался все глубже, и боль становилась острее, и…
— Роберт, ноги женщины не предназначены для…
Он слегка куснул ее за губу.
— Но ты не просто женщина, Абигейл. Пока длится буря, ты моя женщина.
И ее ноги словно по волшебству взлетели вверх и сомкнулись у него на поясе. В этот миг они стали едины. Слились.
— Оставайся раскрытой… для меня, Абигейл.
Абигейл пыталась отдышаться.
— Вряд ли у меня есть выбор, Роберт.
Она лбом почувствовала, как раздвинулись в улыбке его губы. И поцелуй, в самый кончик носа…
— Тогда кончи для меня.
— Но ты еще не выполнил свою часть договора.
Он снова замер.
— Что именно?
— Не заставил меня молить и заклинать о ласке.
Вместо ответа он начал двигаться. Гигантский жезл, заполнивший ее, то надвигался, то ускользал, взад‑вперед, настойчиво дразня набухший бутон в складках плоти, и вдруг…
Все следы боли и дискомфорта исчезли, вытесненные волной жара.
— Роберт, пожалуйста!
Она принялась царапать его спину.
— Что, Абигейл? Скажи! Сильнее? Быстрее? Медленнее? Глубже?
Сцепив зубы от досады, она вильнула бедрами совершенно не подобающим леди образом.
— Нет, нет, не медленнее! Быстрее, Роберт! Сильнее!
Он с новой силой врезался в нее, сильно, быстро, глубоко; сильнее, быстрее, глубже, воплощая ее фантазии куда полнее, чем она воображала.
— Еще… еще!
Она проводила глубокие борозды по его спине и сжимавшимся ягодицам, чтобы получить все, что можно, все, что она желала… Интересно, будет ли она в состоянии подняться утром?
— Не останавливайся, Роберт, пожалуйста, не останавливайся!
— Откройся шире, Абигейл. Моли меня о большем. Плачь, проси, требуй. Заставь меня забыть о том, что я убивал, черт тебя возьми! Отдай мне все, что у тебя есть. Кончи для меня, сейчас, сейчас, сейчас!
Ярость. Боль. Желание.
Абигейл должна бы испугаться, не в силах сказать, кто этот человек в ней: полковник, требующий повиновения, любовник, жаждущий забыться, или солдат, убивавший из чувства долга? Да и сам Роберт вряд ли знал это. Особенно в такие мгновения.
Но черное небо вдруг раскололось под безжалостным давлением, и Абигейл выкрикнула имя Роберта как раз в тот момент, когда он показал, что мужчина и в самом деле способен дать женщине наслаждение.
— Роберт! — звенело в ночи.
И когда она распалась на миллион блаженных частиц, он придавил ее всем телом, словно желая стать частью ее самой. А может, хотел похоронить в ней свое прошлое. Потом в нее излился раскаленный поток жидкости, и из горла Роберта вырвался сдавленный крик.
В книжках описывалось извержение мужчин, но не ощущение женщины в ту минуту, когда семя наполняло ее лоно.
Мужчина из мечты не истекал потом, не падал бессильно на женщину, измученный страстью, не возвещал всему миру о своем экстазе.
Мужчина мечты не прогоняет одиночество, не способен дать такого удовлетворения.
— Спасибо, Роберт.
Глава 3
До вступления в армию Роберт был просто Робби. В армии он стал Коули. Рядовым Коули. Капралом Коули. Сержантом Коули. Капитаном Коули с правом величаться сэром. И спустя целую жизнь, посвященную убийствам и насилию, стал полковником Коули. В перерывах между боями, а иногда и прямо во время сражений полковник утешался со случайными шлюхами или обозными проститутками, неизменно оставаясь при этом безымянным. Никто, кроме Абигейл, не звал его Робертом.
И ни одна женщина не выкрикивала его имени в момент наивысшего наслаждения.
Маленькие твердые груди упирались в его торс. Она все еще еле заметно содрогалась в экстазе.
Наслаждение Абигейл.
Она настоящая леди, судя по манерам и выговору, в этом нет сомнения.
Двадцатидевятилетняя старая дева, с восторгом и добровольно пожертвовавшая своей невинностью.
Она приняла его боль и страсть и принесла в дар свое тело. Не будь ее, он погиб бы в бурю.
И он сознавал так же отчетливо, как то, что ему следовало сразу же подняться и провести остаток ночи в туалете, что не сделает ничего подобного. Заставит Абигейл исполнить свое обещание. И к концу бури познает ее всю. Всю до конца.
И поймет причины, по которым она предпочла скрыть свое положение в обществе и запереться в уединенной хижине, захватив с собой груду эротической литературы.
Приподнявшись на локтях, чтобы не давить на Абигейл своим весом, он прижал губы к ее уху —, и сладостно‑горькая волна наслаждения омыла его.
Такая невинная вещь — женское ушко.
Но ему внезапно захотелось обвести языком каждый завиток раковинки, впиться зубами в мочку.