- В любом случае, наблюдение с него не снимай, работай, как обычно, с остальным разберусь сам. Только Таню у тебя приватизирую на время.
- Хорошо, - она уже собралась уходить, когда ее остановил вопрос.
- Если придется его убрать, ты это сделаешь?
- Он угрожает моей семье, конечно, я это сделаю!
- Я могу прийти на ужин?
- Что, одному тоскливо живется? - Маришка оглянулась на него, заметила тоскливый взгляд и улыбнулась. - Конечно, приходи, только никаких разговоров о работе при моем ребенке.
- Понял, не дурак!
Вот вроде они опять вляпались в такое гадкое дерьмо, а на душе почему-то спокойно, как никогда раньше.
Самую очевидную причину сразу отмела, не хотела самой себе признаваться, что все дело в Косте, в его словах, в его действиях.
Конечно, во всем виноваты гормоны и хороший «практически» секс.
А что же тогда с ней будет, когда они займутся настоящим сексом, обычным, в миссионерской позе?
Крыша совсем поедет?
Это все огромная ошибка! Какой смысл сейчас завязывать отношения, еще и Костю втягивать в это сидение на пороховой бочке?
Хочется? Да, конечно. Устала бороться одна, барахтаться в этом болоте, хватаясь за соломенные ниточки, что каждый раз рвутся, стоит только крепко сжать, и снова тонуть-тонуть...
Разве она не имеет права на... на что? Вот именно, на что? На хороший секс? Или может, тогда сразу поверить в великую любовь до гроба? Тем более, до гроба тут осталось-то всего ничего, так что можно и поверить. Умереть со «счастливой» улыбкой на лице.
Идиотизм, чистой воды.
Не о том она думает, не о том!
Таня предложила вариант, но слишком хлипкий, призрачный шанс. Если кого-то упустят, хоть одного человека,- а вероятность такая существует, - им всем крышка. Такие скандалы запоминаются надолго, и полоскать, на чем свет стоит, будут всех участников.
Нужен другой вариант, план "Б", а может и "В", так, на всякий случай.
- Марь Сана, в офис?
Вася удивленно смотрел на нее в зеркало заднего вида, но терпеливо ждал указаний.
- Давай кружок дадим, мне подумать надо.
- Кружок, так кружок!
Водитель завел машину, аккуратно вырулил со стоянки...
Последнее, что она успела увидеть, это летящую на невероятной скорости в их машину темную газель.
Резкий удар и звук разбиваемого стекла, скрежет сминаемого метала. Мерзкий звук.
Отвратительный хруст ломаемых костей. Чьих? Ее или Васи?
Чей-то крик, скорей ее собственный.
Боль, яркая вспышка боли, такая сильная и адская во всем теле сразу, а потом спасительная темнота...
ГЛАВА 12
- Мне нужно, чтобы ты сейчас держал себя в руках! Ради Ильи, возьми себя в руки!
Сава припечатал Костю к стене, приложил об нее не слабо, так, что в ушах зашумело и, тупой болью в затылке загудело.
Но Костя физически не мог успокоиться. Его трясло. Колотило. В голове туман и никаких связных мыслей. Тупая ноющая боль за грудиной не давала дышать, думать, говорить. Она жгла огнем, яростным и ненавистным огнем выжигала все чувства.
Эмоции калейдоскопом кувыркались внутри. И не было никакого постоянства или системы повторения.
Его бросало из холодного страха в жгучее отчаянье. Потом накатывало безразличие ко всему, опускались руки. Затем, по-новому, вставала ярость перед глазами, начинало трясти, лихорадить, и он срывался на крики, бросался на друзей, на людей, бил кулаками стену, пусть костяшки уже давно в кровь сбиты, и боли он не чувствовал совсем, она не могла его отрезвить.
Даже на рык Савы не реагировал.
Он был, как бешеный раненый зверь, метался по клетке, искал выход, чтобы добраться до самого главного и родного, но не находил, затихал на пару минут, переводил дыхание и начинал по-новому.
«Только не умирай! Только не умирай, черт возьми! Ты не можешь вот так умереть, когда я только тебя нашел! Не можешь!!!»
Сава снова схватил его за грудки, встряхнул, опять приложил головой об стену.
- Мне нужно пару часов, слышишь! Пару часов! И врачи смогут ей помочь!
Туман в голове был таким вязким, гул мягким, но он смог вычленить из непонятных Савиных слов самое главное, и потому, наверное, замер на секунду, а Саве больше и не надо было.
Мужчины смотрели друг другу в глаза и видели понимание одним другого.
Ради Марины оба пойдут на все!
Костя - на обман, предательство, даже расставание с ней самой, с сыном. Только бы Марина смогла выжить, остальное, значения больше не имело. Весь мир мог идти лесом, по известному адресу, для него во всем этом чертовом здании значение имели только два человека!
Сава был способен на большее, они оба это прекрасно понимали. Но, делиться своими планами не намеревался по одной простой причине: Костя не сможет потом, после... Марине соврать, просто не сможет. А значит, не должен знать никаких подробностей: кто это будет, добровольно или нет,- ничего абсолютно!
У них каждая минута, каждая секунда была на счету, так какого хрена Сава здесь?!
- Иди, я в норме! - Костя резко оттолкнул руки того от себя, мотнул головой, прогоняя наваждение и боль.
Но Сава с места даже не сдвинулся, стоял, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на него настороженно.
- В норме я! - рыкнул зло. - Вали и делай, что обещал! У нас времени нет на эти, бл*дь, сантименты!
Мужчина молча кивнул и хлопнул дверью, ведущей в приемный покой. Костя же остался стоять на лестничном пролете.
Смотрел в одну точку, думал, отказывался верить в то, что произошло. Но вот он обводит взглядом чертову лестницу, стены, выкрашенные в отвратительный мятно зелёный цвет, дышит запахом больницы, и его снова начинает накрывать ярость и такое бешенство, что темнеет перед глазами, руки сжимаются в кулаки и из горла рвется наружу даже не крик, а вой!
Утро было невероятным! Потрясающим! Фантастичным! Он не помнил, когда чувствовал себя таким счастливым и свободным от всего. Просто потому, что доставил своей женщине удовольствие. Своими пальцами ловил ее оргазм. Глазами видел, как меняется ее лицо от желания. Слышал, как стонет и изнемогает, просит стонами и движениями не останавливаться.
И глаза.
В ее глазах он увидел то, что даже и не надеялся увидеть.
В них были не только ответная страсть и желание, но и отголоски его собственных эмоций. Какое-то недоверчивое и робкое чувство влюбленности пока что, потребности быть рядом, говорить, доверять, касаться, чувствовать друг друга ночью в одной постели.
Первый большой семейный ужин, запланированный на вечер.
Илья, который не стал задавать вопросы по поводу, что же папа делал в кровати мамы утром, но при этом, моська такая довольная у него была, и улыбка с лица не сходила, что и без слов было понятно,- сын рад. Просто рад!
И Костя был рад не меньше!
Марина стала для него главной! Осью, вокруг которой начинает вращаться его мир, его мысли, его чувства. Он ловил себя на том, что где-то в подкорке, фоном, когда занимался делами, вел переговоры или разбирал бумаги, в мыслях была она. Чаще хотелось видеть ее, слышать, касаться. Ему было мало всего этого. Мало ее мыслей, ее слов, ее чувств. Хотелось намного большего! Чтобы знать все! Быть для нее всем! Стать ее центром вселенной! Чтобы так же сходила сума от жажды, от мыслей. Чтобы выла по ночам от невозможности удовлетворить желание в его теле, чтобы было мало всего.
Когда он успел стать таким жадным?
Не важно, уже ничего из этого не важно!
Когда погибли родители, Косте казалось, что его жизнь раскололась на «до» и «после».
Костя был не прав.
Жизнь раскололась на «до» и «после», когда ему позвонил Сава, точнее дозвонился до его секретаря, вытащил с совещания и сообщил сухим голосом:
- Марина в больнице, ситуация серьезная, приезжай.
Вот это и был его переломный момент, когда все сомнения в собственных действиях еще были. После, - ничего. Пустая голова, дрожащие руки, и «грудная жаба» сдавливала за грудиной. Кровь стыла в жилах. И страх. В жизни никогда и ничего так не боялся! Но полчаса, пока ехал к клинике, были хуже смерти. Он не мог отвлекаться ни на что. Простые действия и простые мысли.
Повернуть налево.
Повернуть направо.
Прибавить скорости.
Еще прибавить скорости.
Резко на тормоз, мимо сознания промчаться мысли, что чуть не сбил пешехода на переходе, но плевать, мысли о другом.
Точнее, мысль всего одна.
«Не умирай!»
Потом начался настоящий ад!
Марину оперировали наверху. Васю тоже.
Оказалось, в них въехала на полной скорости газель, водитель скрылся с места преступления, хоть не ясно, как, на хр*н, ему это удалось? Он совсем не пострадал? Это что, бл*дь, за машина у него такая волшебная?
Как Марина оказалась на той дороге? Она ведь собиралась только после обеда ехать в офис?
Бледный, как смерть, Сава ему объясняет, что у них была встреча, что возникли проблемы с общим заказчиком, и им пришлось срочно решать ситуацию.
И Костя срывается, начинает кричать, а потом просто бьет Саву. По печени, по корпусу, в челюсть, чтоб до крови, чтобы кто-то или что-то сумело унять его ярость и его страх.
Подлетает Артем, тоже что-то начинает орать, пытается его оттащить от Савы, а тот даже защищаться не стал, дал возможность Косте выпустить пар немного. Сплёвывает кровь на пол и смотрит на него спокойно и без претензий:
- Всё? Или ты еще мне в жилетку поплакать хочешь?
А у того слов нет!
Какие, к чертовой матери, могу быть слова, когда нутро узлом свернулось? Кислота в желудке вот-вот все брюхо проест, и он сам будет на кровавое месиво похож? Какие тут могут, твою мать, быть слова?! Он мыслить связно не мог!
Он не помнил, как успокоился, как звонил Диме и что говорил, но через полчаса в приемном покое клиники стало слишком тесно.
Таня зареванная, нервно теребящая ремешок сумки, сидела и смотрела в пустоту, Дима пытался что-то ему втолковать, но, если честно, он слышал только далекий гул его голоса, а понимания слов не было.
Потом приехал Саныч, бледный и нервный, но с такой каменной рожей, что кулаки вмиг зачесались, и стало невыносимо сидеть и слушать их причитания, всхлипы и переживания.
Что, бл*ть, они переживают?! Будто Марина для них значит то же, что и для него? Какое право они имеют вот тут стонать и реветь, когда это у него снова пытаются забрать самое дорогое и ценное, что было в жизни? Какое право?!
Он их всех ненавидел в эту минуту, люто, до дрожи в руках.
Они ничего не знают о ней. Не знают!
Не знают, что она жила все эти годы каждый новый день, как последний, что эта ситуация не самое страшное, что могло произойти. Что она могла умереть просто на улице, и никакая скорая не успела бы приехать, у нее просто могло остановиться сердце.
И, наверное, им всем надо как-то порадоваться, и ему тоже.
Но не мог.
Не чувствовал ни радости, ни горя.
Только страх, липким холодным потом прокатывающийся по позвоночнику. Такой, что вызывал дрожь по телу, и кажется, у него каждая клетка заполнилась им, каждый нерв был напряжён. Сердце в груди бухало бешено, надрывно, вот возьмет и остановится сейчас, перестанет биться, если Марина...
Нет! Она никогда не сдастся! Никогда!
Она сильная. Храбрая. Невероятно стойкая. Закаленная, этой дерьмовой жизнью. Будет цепляться за жизнь зубами, ногтями, но не сможет сдаться. Если не ради себя и его, то ради Ильи.
И тут его бабахнуло.
Илья!
Где он?! Что он?! Ему сказали? Что ему сказали? Где его сын?!
Но он даже не успел эти вопросы задать окружающим, как к ним вышел молодой врач в белом халате, с булыжником, вместо лица:
- Ситуация очень серьезная. У Марины Александровны серьезные повреждения печени, большая кровопотеря, но все отягощается ее болезнью. Во время операции сердце останавливалось, но мы сумели его запустить. Боюсь, что дальнейшие наши действия только навредят. Мы уже позвонили в донорскую службу, Марину Александровну продвинут в листе ожидания, и мы займемся пересадкой сердца, как только найдется подходящий донор. Пока будем наблюдать. Но ситуация опасная, вам всем нужно быть готовыми к худшему.
Врач ушел, а ошарашенные новостями люди остались. Первым в себя пришел Саныч, и почему-то посмотрел на Костю, требуя ответа от него.
- Я... Я не понял, какая пересадка сердца? - хрипло вымолвил Сан Саныч.
Он надвигался на Костю угрожающе, но тому только этого и надо было, чтобы крышу сорвало, все предохранители к чертям полетели... Он был похож на бак, полный бензина через край, нужна только спичка и смертник, тот, который эту подожжённую спичку в него бросит.
- Саша, успокойся! - Таня резко вскочила и встала между ними. - Здесь не место!
- Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?! Где была охрана?! Куда ваши гребаные умельцы смотрели, когда мою дочь какой-то мудак в асфальт закатывал?! - взревел мужчина.
Костя просто вышел на лестницу. Сбежал от вопросов, от взглядов. Не мог вынести. Не знал, как отвечать, что говорить. Должен ли он вообще это делать?
У него не было никакого права что-то решать. Он никто для нее. Просто мужик, который заделал ей ребенка.
Это ее отец может принимать решения, требовать, указывать.
Не Костя. Это бесило, выводило из себя, и он бросался с кулаками и криками на стены.
Бил. Орал. Снова бил. Снова орал.
Два часа.
Перетерпеть два часа, и он будет решать.
Врачи сделали все возможное. Спасли ей жизнь. Отстрочили на время смерть. Но дать разрешение на пересадку может только Марина или ее муж, даже не отец и не мать. По всем документам, а она подготовилась и распорядилась, принимать за нее решения может либо ее законный супруг, либо Савелий Петрович Шахов.
Она его женщина! Только его! И ему решать!
Марина сделала ставку на благоразумие Савы, а тот сделал ставку на чувства Кости. Угадал.
У Кости не было выбора, он его себе не дал.
Его женщина будет жить! Все! Точка!
Она может ненавидеть его после. Она вообще может ненавидеть его, жизнь, мир, чертову вселенную,- без разницы. Главное, что она просто сможет жить и чувствовать. А то, что все это будет, сомнений не было. Просто, ему нужно перетерпеть и не слететь с катушек от страха и пустоты все пару часов.
И не дать этого сделать Илье.
Огляделся вокруг.
Все те же стены. Мятные. С грязными разводами его кровавых отпечатков.
Вышел к родным, тихо прикрыл за собой дверь.
Обвел их взглядом. Может и неправильно, что он сбросил все объяснения на других. Артём сидел возле Саныча, ничего не говорил, просто сидел. Таня растерянно смотрела по сторонам, дрожала и жалась ближе к Диме, тот что-то шептал ей на ухо.
И от этого трогательного семейного счастья друзей, его такой темной злобой накрыло, так переклинило! От злости, разноцветные пятна перед глазами появились, дыхание сбилось, и он чуть было не начал орать, что они не имеют права радоваться и быть счастливыми, пока Марина там борется за свою жизнь, но вовремя прикусил язык.
Это не только Маринина семья, но и его.
И они любят Марину. Дорожат ею, не меньше его самого.
Хотел спросить, где Илья, но развернулся и пошел на улицу. А там дождь вдруг начал лить.
И он стоял под холодными злыми каплями дождя, дышал полной грудью, смотрел на хмурое серое небо.
Пытался задавить свой страх и свой гнев. Пытался думать оптимистично. Уговаривал себя, что их история только начинается. Что ему еще придется бороться с Мариной за ее любовь, за ее доверие, за ее верность. За нее, с ней же самой.
Он не будет просить прощения, но будет рядом. Не собирается отступать больше. Ни за что!
Только понял недавно, что всегда она была с ним. Светлым воспоминанием. Страстным наваждением. Тайным желанием. Но, так или иначе, Марина была в его мыслях. И давно стала его частью. Под кожей у него. В крови. У него крышу сносило, когда она рядом, еще больше сносило, когда Марина была далеко. Рука начинала тянуться к телефону, чтобы позвонить и услышать голос, написать смс и спросить, чем она занята. Приходилось себя одергивать, напоминать, что она не давала ему такого права, даже намеков на такое не было. Только с каждым днем потребность в ней росла, становилась невыносимой, и он сдавался: звонил и писал. Говорил какую-то ерунду, придумывал причины, чтобы вечером задержаться и побыть рядом чуточку дольше.