Но тогда я его не слушал, закрывая сладкий рот поцелуем, и даже не знал, что запах призрачной орхидеи встретится мне где-нибудь еще.
В пещере было тепло от мягко потрескивающего костра, двуногие спали в обнимку рядом, укрывшись куртками, и даже не проснулись, когда я пробрался сквозь узкий лаз.
Я опустил Ольтара рядом с костром, придержал, чтобы он не завалился набок, и, присев рядом на корточки, начал выпутывать двуногого из ледяной одежды.
- Что ты творишь? - пробормотал он, начиная мелко трястись от холода и перехватывая мои руки за запястья.
Я посмотрел на него и неожиданно подумал, что темные, синие глаза в окружении замерзших белоснежных ресниц напоминают мне зимнее холодное небо, проглядывающее сквозь запорошенные снегом ветви городского клена, небо, любимое мною в те времена, когда я волчонком восхищался снежной порой.
- Помогаю тебе не умереть от холода. Надо снять одежду, я дам тебе свою, - я осторожно потянул руки, выпутываясь из цепких пальцев.
- Я сам, - буркнул Ольтар, но я видел, что ему теплее.
С его волос и ресниц капала вода, сам он трясся мелкой дрожью, но я знал, что это хорошо: значит тело очнулось от пробирающего холода и пытается согреться самостоятельно. Он быстро, но неловко разделся под моим взглядом и посмотрел на меня насуплено и злобно.
Я опомнился, тряхнул головой, стянул с себя штаны и куртку и протянул Ольтару. Он смущенно фыркнул и быстро оделся, стуча зубами. Штаны пришлись впору, куртка была чуть широка в плечах, но ему явно стало лучше. Он сел у костра, избегая смотреть на меня, а я подхватил сваленные кучей вещи, нашел пару длинных буковых веток, которые предусмотрительные беты моей стаи оставили у стены для растопки, с силой воткнул их в землю и развесил почти сразу зашипевшую паром одежду.
Обнимающиеся двуногие зашевелились, забормотали что-то непонятное, но не проснулись, и я с усмешкой уселся рядом с Ольтаром. Он обхватывал себя за плечи, глядя в костер, но уже не трясся. Я покосился на его мокрые волосы и со вздохом прислушался к тихому вою ветра.
- Ты не замерзнешь? - неожиданно и глухо спросил двуногий.
- Нет, моя кровь горячее твоей, - ответил я.
Меня разбирало любопытство, но замерзший человек (я ведь могу так называть его вид?) явно не был расположен к общению. Двуногие... Люди все еще спали, и я пробормотал себе под нос:
- И как они не проснулись?
Но Ольтар услышал меня и пояснил, потирая плечи:
- Они устали, замерзли и проделали долгий путь.
- Ты тоже можешь поспать, - я посмотрел на него. - Я посторожу.
- Нет, - он резко мотнул головой, и я поежился от холодных капель воды, попавших на голое плечо. - Я достаточно выспался.
- Что?
- Я потерял сознание, когда упал в овраг, а очнулся от воя волка... твоего, то есть, уже под этими ветками, - я понимающе кивнул, и он продолжил: - Ты меня искал?
- Да.
- Зачем?
Они были гостями на моей земле, они были разумны, интересны мне, необычны, я подарил им свою добычу, признавая их право находиться на моей территории, а они накормили меня рыбой и не потревожили мой сон, я не мог оставить их умирать, потому что прекрасно знал, каково это, замерзать в зимней буре - какую из этих причин я должен был назвать ему? Почему он не понимал очевидных вещей? Я нахмурился.
- Что значит "зачем"?
- Зачем ты нам помогаешь? Кто ты вообще такой?
- Волк, - я пожал плечами.
- Это я слышал. Что ты делал у Алнейры?
- У Рамна? Я почувствовал странный запах на охоте и пошел проверить. Как вы оказались на берегу?
Он пристально посмотрел на меня, и я не смог понять, чего в его взгляде больше: подозрительности или интереса.
- Поиграем в вопросы? - непонятно пробормотал он, и я недоуменно нахмурился. - Корабли, на которых мы... плыли, разбило течение Алнейры, а нас чудом выбросило на берег.
- Что такое "раб"? - вспомнил я смутно услышанный ночной разговор.
Его глаза резко потемнели, и он почти прорычал:
- Неважно.
Я нахмурился, не понимая причины такой внезапной ярости, но решил не переспрашивать.
- Что такое "корабли"?
- Большие, такие, деревянные сооружения для путешествия по воде, - изумленно фыркнул он. - Вы не строите такие? Как вы пересекаете реки и озера?
Я нахмурился. Неужели двуногие не умели плавать?
- Вплавь. Или перепрыгиваем. Зачем вы попытались пересечь Великую Реку?
Он пожал плечами.
- Кое-кто из людей тешил себя надеждой открыть новые земли и захватить их.
Я тихо рыкнул. Это была моя земля, по праву боя, по праву крови, и никто, кроме другого альфы, не смел у меня ее отнять.
- Твой вожак?
- У меня нет... "вожака"! - яростно воскликнул он и затих, напряженно глядя на заворочавшихся двуногих. Но они не проснулись, и Ольтар обернулся ко мне. - Что думает твой вожак по поводу того, что ты нам помог?
Я неопределенно повел рукой и повторил за ним:
- У меня нет вожака.
- Ты волк-одиночка? Но кто тогда тот, белый? Он тоже умеет превращаться? То есть, перекидываться?
Что значит "одиночка"? Мы жили стаями со времен Первых Песен, когда наш вид только зарождался на этой земле. У каждого из волков была своя роль, предназначение, но все мы были семьей, и каждый был готов умереть за каждого. Мы жили и умирали, охотились и пировали, сражались и любили. Мы не изгоняли волков из стаи - провинившийся всегда получал второй шанс, а если груз вины был неподъемен - любой из нас почитал за честь принять смерть от клыков альфы или от равного. Я не понимал, о чем спрашивает Ольтар. Неужели в обычаях двуногих было жить по одиночке? И что значило его заявление "у меня нет вожака"? Он был непостижим, и я отчаялся что-либо понять.
- У меня нет вожака, потому что я - хозяин этих земель. Белый - один из альфа-волков моей стаи. И да, он тоже умеет перекидываться. Мы все умеем.
- И сколько вас? - заинтересованно спросил Ольтар, всем телом оборачиваясь ко мне и положив подбородок на согнутую в локте руку. Он окончательно согрелся и уже не дрожал, но светлые волосы были все еще темные от растаявшего снега.
Я иронично приподнял бровь, и он фыркнул.
- Ладно-ладно. Что значит "один из"? Ведь альфа-вожак-то должен быть один? Или твоя стая устроена иначе, чем стаи обычных волков?
Я недоуменно нахмурился, взъерошивая волосы. Обычных волков? Но мы и были волками, о чем он говорил? Я открыл было рот, собираясь спросить, как с другой стороны костра, в который давно пора бы было подбросить веток, раздался хриплый ото сна голос самки:
- Что за чертовщина тут творится, Ольтар?
Глава 10. Мечта.
Они были странными. Все трое очень разные, но неизменно странные, и это вводило меня в ступор. Они не знали, как жить, не понимали простейших вещей, не уважали устоев моего народа, с неизменной легкостью и небрежностью попирали их и не чувствовали себя виноватыми. Они называли меня по имени, и хотя я доверил его лишь Ольтару, но он представил меня им так, словно имел на мое имя столько же прав, как и я. Они не уважали меня, как хозяина этих земель, не испытывали друг к другу особого пиетета, и я отчаялся понять, кто же из них альфа-вожак.
Я спрашивал у Ольтара, в один из холодных вечеров, когда Айдас и Неринга спали. Но он лишь рассмеялся, и велел "не заморачиваться по этому поводу". Я понимал их язык, но иногда они говорили нечто такое, что заставляло меня чувствовать себя лесным волком, который пытается постичь тонкости равнинной охоты.
У них была своя очень сложная иерархия и система отношений, совсем не понятная мне. Самка была сестрой Ольтара, но они спорили так, что заглушали рев нескончаемой зимней бури. Айдас спал с Нерингой, но они не были истинной парой, и это сбивало меня с толку. Чернокожий и Ольтар не были братьями, но именно так Айдас обращался к Ольтару, и тот не одернул его ни разу. Ольтар и чернокожий не одобряли поведения самки, но не пытались с ней поговорить по этому поводу.
Я не понимал. Они относились ко мне странно, хотя я и позволил им остаться на своей земле. Неринга боялась меня, но язвила так, что я только вздыхал и напоминал себе, что она омега, и я должен терпеть все ее выходки. Но Ольтар так не считал, и они снова спорили, а Айдас лишь ухмылялся, потирая замерзающие руки. Он тоже был странным: несмотря на черную кожу и прочие отличия во внешности, он был добродушен и широк душой, смешлив и чем-то напоминал мне отца. Наверное, оптимизмом. Айдас сразу же записал меня в друзья, хотя я и не давал ему повода, и относился ко мне со снисходительным дружелюбием, будто я был волчонком, только-только принявшим двуногий облик. Но я был старше его почти на сорок Кругов - "лет", как говорил Айдас или "зим", как называли их Ольтар и Неринга. Это тоже было необычно: двуногие жили всего ничего, не более сотни Кругов, хотя у нашего вида этот возраст был всего лишь половиной жизненного цикла.
Но они оба - и самка, и Айдас - вели себя предсказуемо, и, если не обращать внимания на странности речи и запах, я бы подумал, что они равнинные волчата с низменностей у Западного Моря: такие же подвижные, торопливые и неугомонные.
Ольтар же был непостижим. Он не вписывался в мои понятия о разумном существе, хотя и был умнее и Неринги, и Айдаса. Он метался между настроениями со скоростью бегущего беты: мгновенно переходя от смешливой расслабленности к яростному неприятию. И было неясно, что же такого я сказал. Он был странным: заботился о сестре, не скрывая этого, но позволял ей делать все, что ей заблагорассудится, уважал Айдаса, но вполне мог отвесить ему затрещину, или же сделать так, как тот говорил.
Ольтар был тонким, жилистым, с изящными, но сильными руками, копной непослушных волос и самыми странными глазами, которые мне доводилось видеть. Он выходил на край пещеры и долго вслушивался в вой Северных Ветров, и мне казалось, что неугомонные Духи успокаиваются, смиряют ярость и лишь треплют волосы и рубашку, обтекая гибкое тело. Я не знал, что он видел в снежном безумии, но он улыбался мягко и счастливо, словно ветер был его старым, верным другом, с которым они расстались на долгое время. Он мог долго молчать, глядя в костер и слушая непрекращающуюся болтовню Айдаса, мог говорить, тихо и сумрачно, рассказывая о нравах людских поселений, а мог и спрашивать меня, заглядывая в глаза и возбужденно покусывая нижнюю губу.
Я рассказывал им о своей земле, о реках и ручьях, о лесах; о равнинах на западе и стаях равнинных волков, подвижных и неугомонных; рассказывал о стаях восточных плоскогорий и тех ловких и хитрых народах. Я говорил о ледяных равнинах севера, родине Салтара и его отца, о неприветливом мерзлом пространстве, где жили самые крупные и сильные волки, редко принимающие двуногое обличье. Я многое им рассказал, но только Ольтар слушал меня с жадным, неослабевающим любопытством.
Он был странным, непонятным, удивительным. Разным. И он был красивым.
Волки не делали особых различий между своими телами, но все же мы были созданы иначе, чем остальные существа. Мы были разумны, и наш разум не мог не меняться в зависимости от тела, в котором мы находились. Это был еще один из даров Великих Духов: волчье обличье и волчья сущность - мы были созданы для борьбы, защиты, охоты, и сознание наше неуловимо менялось, не затрагивая разума. Отступали в тень вещи, в двуногом обличье бывшие важными, уходили знания о том, как пользоваться другим телом, просыпались полудремлющие у двуногого инстинкты. Волчье тело - оно было простым и незамысловатым, направленным на бои, на охоту, на защиту.