— Скажу, будет трудно. Очень трудно. Надо работать. Не только мне, но и вам. — Неожиданно для себя Александр Петрович стал изъясняться короткими рублеными фразами, наподобие своего собеседника, и не без усилия перешел на свойственную ему плавную речь: — Я вас попрошу к завтрашнему дню составить список вашего взвода… тот состав, понимаете… по возможности, кого где искать. Все, что знаете о дознавателе, о переводчике, к которому обращались: их придется разыскивать. И самое важное: все о человеке, которому вы показывали камень, вы назвали его «торгаш». Он единственный, кто видел его?
— Да.
— Когда кончите с этим, напишите то, что рассказали мне. Годится практически все. Вы понимаете, незаконный ввоз камня в вашем положении — сущий пустяк. В эпизоде приобретения камня беру на себя смелость предположить, что вы просто отпустили подростка, а его дед в благодарность подарил вам камень. Свойство камня приманивать людей упоминать не стоит, такого наш суд понять не сможет… и не захочет. Предлагаю также упростить процедуру прятания камня: в первом случае он был в пустой банке от кофе, а во втором — в кармане вашей куртки в стенном шкафу.
Выйдя на улицу, Александр Петрович пытался трезво осмыслить ситуацию. В его жизнь неожиданно вторглось нечто иррациональное. Он чувствовал, подзащитный не врет и не выдумывает. Серов явно способен на все, что угодно, но он рационален; как машина, слишком рационален для такой выдумки. Подобное порождает подобное. Но… строить на этом защиту… даже если удастся идеально ее подготовить…
Он пытался представить, как все это будет звучать в зале суда. Получалось примерно так: он, известный адвокат, член коллегии, встает и произносит:
— Прошу показания Синдбада-Морехода приобщить к делу. Вызываю свидетеля Али-Бабу.
Только за чашкой кофе адвокат обрел душевное равновесие и вспомнил философскую истину, гласящую, что всякое иррациональное есть чужое рациональное. Иными словами, он понял: ему необходим хороший консультант.
В жизни Александра Петровича наблюдалась весьма удачная для него закономерность: в частных знакомствах судьба сводила его исключительно с обитателями престижных ячеек социального улья. Ему говорили, это предопределено гороскопом, он по зодиаку был Лев. Если у него был приятель в театре, то обязательно главный режиссер, а если в церкви — то не ниже епископа. Поэтому в данном случае нужно считать естественным, что уже через день экспонатами известного нам музея звукозаписи любовался Вадим Михайлович Горн, главный эксперт Алмазного фонда, руководитель лаборатории петрографии и даже член двух иностранных академий, — короче говоря, специалист номер один по этим самым камням. Кроме того, было известно, что профессор Горн — прямой потомок того генерала Горна, который так долго не хотел сдавать Нарву царю Петру. Выглядел он, соответственно положению и происхождению, вполне по-европейски, спортивно и моложаво.
Историю красного камня Александр Петрович изложил небрежно, как говаривали его приятели из театральных сфер — «в порядке бреда», вот-де что вылепил подзащитный.
— Поразительно! — Вместо ожидаемой скептической улыбки в глазах ученого засиял восторг. — Вы не представляете, как вам повезло! — Уловив некоторое недоумение на лице адвоката, он заговорил более спокойно, привычным лекторским тоном: — Дело в том, что о камнях-убийцах на Востоке существует определенная литература. Как всякий человек, посвятивший себя камням, я интересовался такими вещами. Известно, например, что при Великом Акбаре, после двух случаев краж в сокровищнице шаха, девять крупных камней были отданы на воспитание — заметьте, перевод точный, именно на воспитание — некоему Ю Линю. Тот их вернул через год, камни были испытаны, возведены в ранг стражей сокровищ шаха и помещены в сокровищницу. С тех пор воровство драгоценностей прекратилось. Причем это не развлекательная история, а деловая дворцовая хроника, где отсебятина не допускалась. Далее, Оренг-Зеб, правнук Акбара и последний из Великих Моголов, сущее чудовище, был помешан на драгоценных камнях. Он использовал камни-убийцы в качестве орудий казни. Теперь мы с вами можем приблизительно представить, как это выглядело.
Внезапно прервав лекцию, профессор прихлебывал предложенный хозяином кофе и рассеянно глядел в пространство. Александр Петрович тоже молчал, не мешая ученому мыслить. Тот же неожиданно для адвоката проявил юридическую смекалку:
— Для суда, вероятно, нуждается в доказательстве сам факт существования камня?
— Именно так, увы.
— Тогда поедем за ним.
— За кем? За фактом? — засмеялся адвокат.
— Нет, за камнем.
— Вы, разумеется, шутите?
— Нисколько… У вас есть хороший фонарь? Там на лестнице, должно быть, темно.
На лице Александра Петровича отразилось театральное изумление.
— Мне об этом говорила его жена. Но вы… вы-то как догадались?
— Пустяки, Ватсон, — усмехнулся ученый, — мы же знаем, что камушек работает ночью и в темноте. Если бы там было хорошее освещение, ничего бы вообще не случилось.
Александр Петрович в ответ только молча развел руками. Он давно подметил, что преуспевающие представители мира точных наук на досуге хотят быть или искусствоведами, или криминалистами. В данном случае обнаружился крен в сторону криминалистики, и у адвоката были все основания поддерживать эту игру.
По пути, за рулем своей «Волги», профессор продолжал пояснения:
— Драгоценные камни в музее, в хорошем хранилище наподобие нашего, или даже просто у солидных владельцев вполне безопасны. Они, можно сказать, друзья человека. Но, попав в случайные руки, любой сколько-нибудь ценный камень немедленно начинает убивать. За каждым из них остаются трупы и кровь. В некотором смысле любой камень крупнее двадцати или тридцати карат — убийца. Ну а если говорить о нашем камушке — понимаете сами. С ваших же слов, прошел уже месяц. Мы бы уже сто раз услышали о его подвигах. Он наверняка остался на месте.
У цели путешествия, перед домом Серовых, ученый произнес фразу, разъяснять значение которой не счел нужным:
— Так я и думал, дом старенький.
Затем он извлек из багажника кусок толстой проволоки и, помахивая им, как хлыстом, решительно направился к двери.
Прекрасный аккумуляторный фонарь Александра Петровича остался без применения: на всех этажах лестницы, включая криминальный четвертый, сияли новые, еще не покрытые пылью и грязью лампочки.
— Однако, — улыбнулся Вадим Михайлович, — эта история научила их избегать темноты.
— Не худо было бы, если бы они заодно научились избегать и грязи, — отозвался адвокат, указывая на мусор в углах.
— Нет, нет, — запротестовал ученый, — это именно то, что нам нужно. Сегодня грязь — наш союзник. В любой из этих точек может оказаться искомый нами объект. — Он ткнул концом проволоки в заполненную мусором щель между каменными плитами.
Подвергнув беглому осмотру дверь Серовых, профессор уверенно пошел к окну вверх по лестнице.
— Скорее всего это здесь. — Он коснулся проволокой радиатора отопления.
— Но почему именно здесь, Холмс? — вспомнил о своей роли Александр Петрович.
— У вас в руке завернутое в фольгу нечто. Где вы будете разворачивать? На подоконнике.
— Но ведь точно такой же подоконник имеется этажом ниже.
— Да, у него был выбор — пройти один марш лестницы вверх или вниз. Но позднее… уже лишенный органов зрения… он очутился у двери своего друга, снизу это маловероятно. Кроме того, мы знаем, что там же был раскрытый чемодан и разбросанные вещи, а это возможно лишь в том случае, если чемодан летел вниз по ступенькам.
— Сдаюсь, — поднял руки Александр Петрович.
Профессор тщательно распрямил проволоку, конец ее изогнул крючком и приступил к исследованию радиатора отопления.
— У нас на факультете такие же радиаторы, — комментировал он, ловко орудуя своим импровизированным инструментом. — По замыслу конструктора эти вертикальные полости предназначены для дополнительного теплообмена, в них должен циркулировать воздух. Но на деле они не работают, студенты их используют как пепельницы.
«До чего же универсален человеческий ум, — думал Александр Петрович, брезгливо наблюдая, как светило науки с помощью проволочного крючка извлекает из упомянутых полостей огрызки яблок и окурки, — ведь если вступит в дерьмо, начнет читать лекцию о дерьме».
Время шло, куча мерзких отбросов под батареей росла, и адвокат все нагляднее убеждался в нелепости и бессмысленности этой затеи. Но ученый был неколебим и неутомим.
Дважды с верхних этажей проходили вниз люди, и профессор с адвокатом изображали нетерпеливых гостей, поджидающих хозяев. Смотрели на них подозрительно, но вопросов не задавали.
Наконец обследование радиатора закончилось, не дав положительных результатов. На предложение Александра Петровича отправиться восвояси профессор никак не отреагировал и, опустившись на корточки, приступил к изучению содержимого щелей и выбоин в каменном покрытии пола. Тогда, сославшись на приступ астмы, спровоцированный пылью и грязью, адвокат удалился на улицу подышать свежим воздухом.
Вернулся он через полчаса. Вдоль щелей пола аккуратными валиками лежала добытая изнутри грязь, а главный эксперт Алмазного фонда среди всей этой гадости стоял на коленях и теперь уже не проволокой, а пальцами ковырялся в дыре у отбитого угла каменной плиты. При этом он приговаривал: «Цып, цып, цып» — и чмокал губами.
И тут у Александра Петровича перехватило дыхание уже непритворно, потому что пальцы профессора медленно выкатили из дыры на пол комок величиной с грецкий орех, который даже сквозь облепившую его грязь распространял вокруг красноватое сияние.
Профессор поднялся с пола, одновременно разминая затекшие ноги и поясницу, протер камень платком и церемонно произнес:
— Позвольте представить вам уникальный рубин, несомненно один из стражей сокровищ великого шаха.
Тотчас исчезли грязь, серые стены и голые лампочки, в миг пропал, растворился в воздухе весь безобразный лестничный интерьер, остался только камень. Он вблизи окружал себя нежно-розовым мерцанием, разбрасывал вдаль кинжальные лучи ярчайшего красного цвета, создавал в пространстве прихотливый рисунок из темноватых бордовых отблесков и играл еще множеством свечений и оттенков, которым не было ни числа, ни названия. Александру Петровичу казалось, эта симфония красных тонов включает в себя весь свет и все звуки мира, и он на какое-то время забыл о том, о чем помнил в любую секунду обычного бытия, — о своих болезнях, деньгах и делах.
Профессор Горн, глянув на лицо адвоката, увидел, что он понял камень, и разом простил ему и неверие, и некоторую верткость, и отлынивание от общей работы.
— Теперь вам понятно, почему из-за крупных камней люди склонны терять разум? — спросил он, чтобы вывести адвоката из транса.
Не дождавшись ответа, профессор поместил рубин в нашедшийся у него замшевый мешочек и сунул его в карман.
Что же это такое, размышлял адвокат, спускаясь по выщербленным, истертым ступенькам, прямо гипноз какой-то… страшная штучка.
Относительно того, как поступить с добычей, разногласий у них не возникло. Оба знали, что рубин приобретен и ввезен незаконно и подлежит конфискации; оба знали, что подобные камни с момента находки являются собственностью государства, а нашедший может рассчитывать в лучшем случае на вознаграждение; наконец, оба знали, насколько опасно даже недолго держать такую вещь дома. Камень повезли прямо в лабораторию Горна. Собственноручно выписав адвокату пропуск, профессор провел его в свой кабинет. Он тут же положил камень на электронные весы, затем принялся его обмерять, явно намереваясь немедленно заняться исследованиями. Адвокат воспротивился этому: во-первых, для работы время позднее, во-вторых, после совершенных подвигов им просто необходимо немного расслабиться. Камень водворили в личный сейф профессора, и он, по совету адвоката, написал расписку в том, что принял на предмет экспертизы вещественное доказательство — камень розовой окраски, предположительно рубин, с нестандартной восточной огранкой «шестиугольник», весом сто сорок семь карат и размерами двадцать восемь на двадцать три миллиметра. Официальный запрос на экспертизу адвокат обещал оформить на следующий день.
В ресторане, за коньяком, профессор поделился возникшей у него дилеммой. С одной стороны, служебная этика требует столь редкий камень немедленно передать в хранилище, что само по себе естественно, ибо у этого рубина другой дороги все равно нет. Но с другой стороны, в хранилище можно что-нибудь делать лишь в рабочее время, то есть днем, а с этим камнем надо бы пообщаться и вечерами, и ночью.
Тут Александру Петровичу представилась возможность доказать, что юристы тоже не лыком шиты. Все предельно просто, нужно только составить показания таким образом, что камень нашел адвокат Самойлов, а профессор Горн присутствовал при сем в качестве свидетеля. При такой постановке вопроса в сейфе эксперта Алмазного фонда хранится никакой не редкий рубин, а некий кристалл, присланный из уголовного суда для проверки, и стать рубином этот минерал может лишь по окончании экспертизы, которая будет длиться ровно столько, сколько будет длиться.
— Удивительно! — восхитился профессор. — Это же Алиса в стране чудес! Абсурд, а звучит убедительно.
— Одного не понимаю, зачем вам работать ночью? — поинтересовался адвокат. — Почему нельзя попросту опустить шторы на окнах?
— Святая простота, — ласково улыбнулся ученый. — Ночь отличается от дня не только тем, что темно. Днем мы находимся в мощных излучениях солнца, нас бомбардирует множество разных частиц, происходит ионизация воздуха, меняется магнитное поле… и еще многое… За шторами от этого не спрячешься. А вот ночью выступают на сцену эффекты второго порядка, начинается игра тонкостей.
— А это не опасно, ночью, — встревожился Александр Петрович. — Вдруг он вас… извините…
Откинувшись в кресле, Вадим Михайлович долго и громко смеялся:
— Ну спасибо, развеселили… Я же всю жизнь имею дело с камнями… Вы, наверное, знаете — горожанин, если он вдалеке от врачей, может погибнуть от укуса простой гадюки. А специалисты спокойно укладываются спать с кобрами. Я — специалист в данном случае.
— Но ведь оно… то, что в этом камне… не зависит от человека? Подавляет его, что ли?
— Разумеется, нечто вроде гипноза. Резонансные замыкания в нервной системе. Но подверженность им зависит от интеллектуального индекса индивидуума, а я, ко всему, заранее знаю, чего можно от него ожидать. Так что все преимущества на моей стороне. Если вам этого мало, — он улыбнулся с некоторым лукавством и коснулся пальцем оправы очков, — добавлю, что у меня здесь стоят поляроиды, они исключают возможность всяких таких явлений.
— Ну что же, вы меня успокоили, — задумчиво произнес Александр Петрович.
Со следующего дня для адвоката настали сплошные трудовые будни: до процесса оставалось чуть больше месяца. В поисках разбросанных по свету свидетелей ему приходилось звонить во все концы страны, иногда десятки раз на день, ездить по немыслимым городам и весям и добывать нужные показания, действуя уговорами, посулами и даже, в исключительных случаях, угрозами. Он совершил недельное турне по Средней Азии, нашел солдата, с которым Серый в ту ночь курил на вышке, и военного дознавателя, разбиравшего тогда весь этот кошмар.
Супруга подзащитного, Диана, несмотря на вульгарность манер, внушала теперь адвокату симпатию. Она вела себя идеально: не торгуясь, оплачивала расходы, не дергала его по пустякам и не требовала каждодневных заверений в успехе. Она заявила, что знала о существовании камня, хотя муж его и прятал, и написала на эту тему достаточно правдоподобные показания. Она же помогла найти торгового работника, которому Серый показывал камень. Тот сперва наотрез отказался лезть в это дело, и Александру Петровичу пришлось добывать неприятную для свидетеля информацию, то есть попросту заняться шантажом.
При всей своей занятости адвокат часто посещал лабораторию петрографии. Ему оформили постоянный пропуск и считали почти за своего.