— Иди умойся, — сказал он. — Пора возвращаться.
Колодец был за корчмой, и когда Смит вернулся, во дворе стоял только один конь. Остальные, а с ними и большинство мужчин, исчезли. Остались только Однорукий, Лучник и Первый. Джонс уже сидел на коне, его лицо прикрывал капюшон.
— Поезжайте вдвоем, — сказал Однорукий.
У Смита болела голова, и ему не хотелось отвечать на вопросы Джонса.
— Да нет, я пойду пешком, — сказал он.
— Сможешь? Как хочешь. — Однорукий пожал плечами. — Но кому-то с ним ехать все же придется. Первый, может быть, ты?
Лучник взял коня под уздцы, и все направились к лесу.
По дороге в деревню никто из мужчин не проронил ни единого слова. Джонс сначала пытался громко протестовать против повязки на глазах, затем стал расспрашивать Первого, но, не дождавшись ответа, умолк тоже. Молчал он и тогда, когда добрались до места, и позднее, когда все мужчины уселись обедать за вынесенные на поляну столы. И только когда Однорукий отпустил их обоих отдыхать и они остались одни в той самой избе, в которой Смит провел ночь, Джонс сказал:
— Слушай, не нравятся мне эти люди. Ты знаешь, они силой натянули на меня этот капюшон и еще глаза завязали. Сказали, что я не должен видеть дорогу в их убежище, потому что могу сломаться и выдать их Стражникам. Это я — то — сломаться! Не доверяют нам, это ясно.
Смит притворился, что спит, а спустя мгновение спал уже на самом деле.
Их разбудил Однорукий.
— Идем, пора, — сказал он.
Было темно, только с поляны пробивался красный свет. Костер. На его фоне Смит заметил идущую к ним навстречу тонкую девичью фигурку. Девушка молча прошла мимо. Джонс нагнулся и шепнул:
— Ничего задница. Вот бы того… попробовать.
Однорукий обернулся, схватил Джонса за полу куртки и подтащил к себе.
— Это моя дочь… — сказал он. — Даже приближаться к ней не смей.
Перепуганный Джонс что-то промямлил.
Они подошли к костру, вокруг которого молча сидели, вглядываясь в пламя, мужчины. Смит заметил, что Первый машет ему рукой, показывая на место возле себя. Он сел и стал наблюдать за тем, как Джонс, пытаясь выглядеть спокойным, вертится между Одноруким и Стариком. Старик Сидел неподвижно, его мысли витали где-то далеко, в только ему одному известных мирах.
— Кто ты?
Джонс неуверенно рассмеялся.
— Зачем спрашиваешь? Вы же знаете. Он должен был вам сказать, — махнул рукой в сторону Смита.
— Он ничего нам не сказал. Кто ты?
— Как это не сказал? Ты ничего не говорил им обо мне?
Смит открыл рот, но Однорукий поднял руку, приказывая молчать.
— Вопросы будешь потом задавать, а теперь отвечай. Кто ты?
Джонс пожал плечами.
— Я?.. Меня зовут Роберт Джонс.
Он вдруг встал, широко улыбнулся и распростер руки, как будто хотел обнять и прижать к груди весь мир.
— Я ваш друг, — сказал он. — Вы меня освободили, приняли к себе… Я оправдаю ваше доверие! Я пригожусь вам, конечно же, пригожусь. Мы вместе будем бороться против зла, которое воцарилось в вашем мире…
Он вещал. Смит смотрел на него с удивлением.
— Против какого зла? — спросил Однорукий и несколько сбил этим Джонса.
— Ну… зла… вообще… Эти черные, Стражники, они ведь плохие. Они били меня ни за что совершенно. Я сидел и ел, они подскочили и давай бить. Разве так можно? — Он снова обрел уверенность и пылал праведным гневом. — Потом пришли вы и отомстили за меня. Я вам очень за это признателен и обещаю отблагодарить. А когда я что-либо обещаю, этому можно верить, я слов на ветер не бросаю!
Смит перестал слушать. Он нагнулся и спросил:
— Почему вы обращаетесь друг к другу по кличкам: Старик, Однорукий, Лучник… У вас что, нет других, настоящих имен?
— Есть, — услышал он шепот, — но их никто уже не помнит. Они остались там… на пепелищах наших домов.
— А ты? Почему тебя зовут Первым?
— Под замком Жрецов — казематы. До меня никому оттуда не удавалось сбежать, — в его голосе послышалась нотка гордости. — И после, кажется, тоже. Я первый и, наверное, единственный. Я когда-нибудь расскажу тебе эту историю.
— А Жрецы? Кто они?
Первый не ответил, прижав к губам палец. Смит увидел, что Джонс успел уже сесть, но тут же снова вскочил и наклонился над Стариком.
— Хотите встать, — спросил он. — Я вам помогу…
Старик не заметил протянутой руки. Он выпрямился. У костра, как и вчера, воцарилась наполненная ожиданием тишина.
— Говоришь, что ты такой же, как он, — сказал Старик, и снова чистота и сила его голоса поразили Смита, — но это неправда. Ты другой. Ты думаешь только о себе, больше в тебе ничего нет. Наши дороги разные. Тебе придется уйти. Завтра тебе дадут еду, одежду и деньги, их хватит, чтобы ты смог жить в городе, лока не найдешь свое место в мире.
Старик повернулся и ушел. Джонс скользнул удивленным взглядом по лицам встающих на ноги мужчин.
— Что это значит? — обратился он к Однорукому. — О чем говорил этот старикан?
— Ты слышал. Старик сказал, что ты должен уйти. Завтра утром тебя выведут на дорогу.
— Выгоняете меня? Чтобы я опять попал в лапы к этим черным? — кричал он. — Так зачем меня спасали, зачем?
Мужчины стали расходиться. Смит стоял рядом и слушал.
— Переживешь, — сказал Однорукий. — Такие, как ты, не тонут. Избегай только Стражников по дороге, а в городе выживешь. А сейчас иди спать.
Джонс заметил Смита.
— Это свинство! — крикнул он. — Они посылают меня на верную смерть! Скажи им, что они не смеют этого делать!
— Успокойся, — сказал Смит. — Во-первых, тебя вовсе не посылают на Смерть. Если бы они хотели тебя убить, ты был бы уже мертв. И, во-вторых, мы здесь только гости. Это их мир, и они здесь могут делать все что им угодно.
— Ах, так… Я, дурак, думал, что мы должны держаться вместе, помогать друг другу. А ты, я вижу, уже снюхался с ними.
Смит повернулся и пошел к себе в избу.
Где-то через месяц после того, как ушел Джонс, Однорукий предложил Смиту пойти вместе с ним и Первым в город. “Смит обрадовался Тема города постоянно всплывала в разговорах, но до сих пор побывать там оказии у него еще не было.
Они пошли пешком, без оружия. Долго шли лесом, огибая корчму, где стоял теперь сильный и очень чуткий пост Стражников. Клонилось уже к вечеру, когда Однорукий сказал:
— Пришли…
Крайние строения города произвели на Смита удручающее впечатление. Одноэтажные деревянные лачуги, покривившиеся и грязные, беззвучно кричащие в небо дырявыми крышами. Почти перед каждой дверью сидели столь же дряхлые старики, провожавшие их пустыми взглядами, когда они, неприлично молодые и здоровые, шли мимо.
— Это пригород, — сказал Первый. — Тут живут старики и те, кто уже не может работать. Они приходят и занимают пустую лачугу. Затем умирают. На их место приходят другие.
— Странно, — пробормотал Однорукий.
Смит удивленно посмотрел на него.
— Что странно?
— Нигде не видно Стражников. Обычно они тут постоянно крутятся.
Действительно. Не только здесь, в пригороде, но и за несколько часов дороги ни один из Стражников им не встретился.
— И пусто как-то… Прохожих нет.
Они ускорили шаг. Жалкие лачуги уступили место более приличным домишкам, те — в свою очередь — одноэтажным каменным домам. Теперь люди шли узкими мощеными улочками, и только их шаги мирным грохотом отражались от стен, только звук их разговора нарушал тишину. Закрытые окна и двери, ослепленные деревянными жалюзи витрины магазинов, пустые лавчонки. И вдруг поодаль шум многотысячной толпы.
— Это на центральной площади, — сказал Первый.
Шум усилился, и вдруг Смит явственно услышал: “Веди нас…” — а затем одинокий голос стал говорить что-то, чего он уже не улавливал.
— Что это такое? — спросил он.
— Увидишь, — сказал Однорукий. — Спектакль. Праздничный. Они очень это любят. К счастью, им редко удается его устраивать.
И снова: “…Веди нас…” Они шли быстро, почти бежали. Шум шагов мешал Смиту слушать. Но вскоре он услышал. Остановился, потрясенный. Они вышли к огромной площади, которую с трех сторон ограничивали фасады каменных домов, а с четвертой — гладкая высокая стена. Площадь была вымощена спинами тысяч людей. Люди эти стояли на коленях, прикасаясь лбами к земле. С другой стороны, у стены, чернота и алое пятно. Сотни Стражников, сомкнутые в шеренгу. Над ними на деревянных опорах большой помост. И несколько десятков стоящих спинами к толпе людей в длиннополых ярко-красных одеяниях. Руки, протянутые к стене. А там — алтарь, золотые лучи, бьющие от огромной книги в красном переплете.
— Не стой столбом! — Пинок в спину заставил его очнуться. — Хочешь, чтобы нас заметили?
Пригнувшись, они подбежали к последнему ряду стоявших на коленях людей и вклинились в него.
— И ниспошли нам свою мудрость, — сказал голос, и все спины выпрямились, — чтобы мы не блуждали на пути к предсказанному тобой счастью. О Великое Слово…
— Веди нас… — громыхнула толпа и снова уткнула лбы в землю.
— И дай нам силу, чтобы мы сокрушили наших врагов на пути к предсказанному тобой счастью. О Великое Слово…
— Веди нас…
Смит нагибался и распрямлялся вместе со всеми.
— Встаньте! — сказал голос.
Толпа встала. Покашливания, шаркание ногами, приглушенные разговоры, Понурые, у некоторых смущенные лица.
— Идем вперед, — шепотнул Первый.
Они раздвигали людей, продирались и проскальзывали, пока не оказались в одном из первых рядов, в нескольких метрах от шеренги Стражников. Жрецы повернулись к толпе, один из них вышел вперед. Толстый человечек с налитым кровью лицом, испещренным мелкими венами, и лысым потным черепом. Красную тунику распирает огромное брюхо. Он поднял руку, как бы благословляя толпу. Часть Стражников перестроилась в две шеренги от подножия стены до лесенки на помост. Смит заметил в стене маленькую дверь. Она раскрылась и одного за другим выплюнула трех человек со связанными за спиной руками. Они остановились на мгновение, ослепленные ярким светом, затем, подгоняемые тычками Стражников, направились в сторону помоста, подошли к лесенке и стали по ней подниматься. Он видел их лица — заросшие и грязные. Сомнений не было. Эти люди шли на смерть. Они взошли на помост и опустились на колени у его края, лицом к толпе. Толстый Жрец стал за ними.
— В Великом Слове сосредоточена мудрость наших предков, — сказал он. Его голос обладал удивительной силой и доносился, казалось, отовсюду. “Репродукторы?” — мелькнуло в голове Смита. — Оно указывает нам путь, которым мы все хотим идти. Это единственно верный путь. Только он может привести нас в то будущее, о котором мы мечтаем, к жизни без проблем и вопросов, в которой каждому указано его место.
Жрец поднял руку и показал на людей, стоящих на коленях.
— Но есть такие, которые этого не понимают! — Он говорил спокойно, медленно, тщательно выговаривая слова. — Посмотрите на этих людей! Посмотрите в лицо этим преступникам!
Он приказал, и толпа повиновалась. Но в тысячах обращенных к помосту глаз не было осуждения. Они светились умом, а также достоинством и отвагой — человеческими качествами, как бы позаимствованными у этих троих на помосте. А может быть, собственными, присущими самим этим людям.
— В это время, как мы, — продолжал Жрец, — трудимся в поте лица, чтобы построить достойную и справедливую жизнь в соответствии с указаниями Великого Слова, эти отщепенцы- вы посмотрите на них! — чинят нам козни в своих лесных норах, лелеют коварные планы. Грабить и разрушать, сеять хаос, ужас и анархию — вот чего они хотят.
— Позор! — крикнул кто-то из толпы, где-то близко, рядом с ними.
— Смерть им! — подхватили несколько “глоток.
Смит вздрогнул. Голос… знакомый голос… Он стал на цыпочки, пытаясь выловить крикунов среди моря голосов. “Показалось…” — вернулся он к помосту.
— Это глас народный! — гремел Жрец. — Да, позор им! Смерть им! Наши предки, оставившие нам Великое Слово, с необыкновенной прозорливостью предвидели, что появятся подлые коварные враги и посягнут на покой наших очагов. Но они предусмотрели также кару для них и оставили нам орудие этой кары.
Один из стоявших за ним Жрецов подошел к алтарю, снял с него какой-то предмет, сверкнувший полированной поверхностью, и подал его оратору. Смит знал название и назначение этого предмета. Револьвер, обыкновенный револьвер с барабаном.
Толстый Жрец сжал ручку револьвера.
— Вот оно! — сказал он. — Орудие кары, которое оставили нам великие творцы Слова! Смерть бунтовщикам!
Дуло опустилось к затылку одного из осужденных. Тот не обернулся, не моргнул даже. Его ожесточенное лицо смотрело в толпу невидящими глазами.
Выстрел. Тело вздрогнуло и повалилось набок. И тишина над площадью, которую нарушают только раскаты эха.
Перепуганные глаза второго. Губы, раскрывшиеся, чтобы крикнуть. И снова выстрел.
Затем еще один. Последний.
Тишина. Слезы ползут по щекам.
— Такой конец ждет всех, кто сопротивляется Слову, — сказал Жрец.
— Урра-а-а! — снова тот же голос, где-то совсем рядом. Смит вздрогнул. Теперь сомнений не было. Это был голос Джонса. “Ах ты, гнида…” Он метнулся в сторону, грубо расталкивая людей. Возмущенные взгляды. Крики боли. Неважно. Он рвался вперед, думая только об одном. И наконец увидел его. Джонс стоял один, вокруг пустое пространство Люди сторонились его, как зачумленного, головы потуплены, взгляд вбит в землю. “Ах ты, сво…” — Он прыгнул.
Круглые удивленные глаза. Пальцы, наконец-то чувствующие горло Сильно сжать Сильно! Чтобы задушить!
И вдруг перепуганное лицо перед ним стало блекнуть, размазываться. Мир вокруг таял, густая серая мгла съедала площадь, дома, людей. Пальцы хватали уже только воздух. Знакомое чувство… Головокружение. Пустота.
В замке заскрежетал ключ, и двери, скрипя давно не смазывавшимся механизмом, раздвинулись.
— Больной 54812! К заведующему отделением!
Лежавший на нарах мужчина неторопливо встал. Наконец-то! Конец неведению, терзавшему его уже два дня, с тех пор, как он вышел из тумана в переполненную приборами комнату Зала Отдыха. Он скользнул взглядом по рваным обоям, посмотрел на нары и испорченную парашу, которая лишь до половины спряталась в стену.
— Шевелись!
Мужчина взглянул на огромные железные ворота. Каждый день он смотрел на них из окна своей камеры, поджидая тот момент, когда откроется теряющаяся в их монументальности дверь. Через эту дверь его привели сюда, и через нее же он выйдет. Они переступили порог административного здания, вот и кабинет заведующего отделением.
— Больной 54812 доставлен, — доложил санитар.
Мужчина, сидевший за столом, поднял голову из-за бумаг.
— Ага, 54812-й, — сказал он и, покопавшись, отыскал какую-то папку.
— Фамилия Смит, имя Джон, — читал заведующий отделением, — категория А 4… Ничего себе! И такие сюда попадают… Родился 7 июля 2052 года, профессия… гм-м-м… проживает… — голос перешел в бормотание, — госпитализирован на основании доноса. Результат теста негативный.
Он посмотрел на стоящего перед ним человека.
— Слышал?
— Что это значит? — спросил 54812-й.
— А что может значить? — пожал плечами заведующий. — Не прошел. Результат теста не-га-тив-ный. Доказано, что не можешь ты жить в нормальном здоровом обществе.
Мужчина глубоко вздохнул. Вот, значит, как…
— И что теперь будете делать со мной? — спросил он.
— Тебя пожизненно изолируют. Что-нибудь еще? Увести! — Заведующий вновь склонился над бумагами.
Мужчина медленно пошел к выходу. Уже у двери он обернулся.
— Минуточку! — сказал он. — Могу ли я узнать, в чем заключается этот тест? Как вы его проводили?
Заведующий нетерпеливо махнул рукой.
— Нельзя. Сам тест и критерии оценки засекречены. Санитар!
Снова камера. 54812-й выглянул в окно. Двор. Ворота. Пожизненная изоляция…
Из административного здания вышел какой-то человек. Весело помахивая сумкой, он направился к воротам. Из сторожки выглянул санитар. Дверь в воротах отодвинулась в сторону, открыв кусочек тротуара, по которому шли обыкновенные здоровые люди. Человек с сумкой подошел к ним, кивнул санитару и исчез.
“Это тот, из соседней камеры… — подумал 54812-й. — Выпустили… Повезло. Как же его звали? Какая-то простая фамилия. Джонс? Да, точно. Роберт Джонс”.
Перевод Владимира Аникеева
Дарослав Ежи Торунь
ИСТОРИЯ С НЕТИПИЧНЫМ КОНЦОМ
Адам Хейни, 35 лет, категория А-4, сидел в своем кабинете, вглядываясь в стерильную поверхность стола.