Другая, неожиданная на первый взгляд метаморфоза, которую во второй половине XIX века претерпевает литература о призраках, состоит в своеобразной ее интеллектуализации и напрямую связана с воцарившимся в обществе той поры культом точных наук и позитивного знания. Откликаясь на веяния времени, авторы не только насыщают свои повествования научной и квазинаучной терминологией, ссылками на великих учёных прошлого и настоящего, но и пытаются подвести под потусторонние проявления естественно-научную базу. Выразительной иллюстрацией такого подхода к решению темы может служить повесть Эдварда Бульвер-Литтона «Лицом к лицу с призраками» (1859): ее герой, человек, наделённый скептическим складом ума и завидным хладнокровием, проводит ночь в доме, по слухам, населенном привидениями, становится свидетелем загадочных и зловещих явлений, но не теряет присутствия духа и настойчиво докапывается до их скрытых причин, уподобляя себя «ученому-экспериментатору, изучающему свойства какого-то редкого и, возможно, опасного химического соединения».
Приспосабливаясь — по мере возможностей — к научным пристрастиям эпохи, «рассказ с привидением» вместе с тем ревниво оберегал свою «территорию» от насмешек самонадеянного разума, от его претензий объяснить с помощью аналитического препарирования все тайны бытия и тем самым навсегда покончить с вековыми предрассудками и суевериями. Реакцию на такого рода претензии хорошо передает монолог ученого-отшельника из рассказа Амелии Эдвардс «Карета-призрак» (1864) — монолог, который можно воспринять в то же время и как пылкую речь в защиту «историй о привидениях». «Люди, — сетует герой, — все менее склонны верить во что-либо, что выходит за пределы доступной им очень узкой сферы понятий, и учёные поощряют эту гибельную тенденцию. Они называют баснями всё, что не поддаётся экспериментальному исследованию. Всё, что нельзя изучить в лаборатории или на анатомическом столе, они отвергают как фальшивку. С каким другим суеверием они воевали так долго и ожесточённо, как с верой в привидения? И в то же время какое другое суеверие так прочно и надолго укоренилось в умах людей? Укажите мне, какой всеми признанный факт из области физики, истории, археологии подтверждён столь многочисленными и разнообразными свидетельствами? И этот феномен, известный людям всех рас, во все исторические периоды, во всех уголках земли, всем, от самых знаменитых мудрецов древности до самых примитивных дикарей, живущих в наши дни, христианам, язычникам, материалистам — современные философы называют детскими сказками…»
Не следует, разумеется, видеть в герое Эдвардс рупор ее собственных убеждений. Пространный монолог, вложенный в уста второстепенного персонажа, служит прежде всего инструментом, помогающим автору настроить читателя на нужный лад, подготовить его к дальнейшему развитию сюжета. Рассказ Эдвардс выстроен столь искусно, что допускает двойную мотивировку описанных в нем событий и может быть при желании прочитан и как не выходящий за рамки посюстороннего, эмпирического опыта.
Еще более изощренный образец использования двойной мотивировки, «неявной фантастики» находим в новеллистике признанного мастера «черного» жанра Джозефа Шеридана Ле Фаню. В совершенстве владея техникой поддержания напряженного читательского интереса (получившей в современной теории искусства наименование «саспенс»), Ле Фаню умел придать изображаемому зловещий колорит, создать атмосферу тревожного ожидания, но при этом избегал однозначной трактовки описываемых мистических явлений. Он удивительно современен в разработке тем вины и воздаяния, в исследовании темных закоулков человеческой души, ее болезненных состояний. Новеллы «Зеленый чай» и «Давний знакомый», взятые из последнего прижизненного сборника писателя «В тусклом стекле» (1872), представляют собой, по сути дела, истории прогрессирующих душевных заболеваний и построены по принципу «текста в тексте». Так, в «Зеленом чае» рассказ преподобного мистера Дженнингса о преследующем его, как рок, видении — призраке вульгарной и агрессивной маленькой обезьяны — включен в рукопись доктора Хесселиуса, первого в истории литературы героя-психиатра, наблюдающего за течением болезни, а эта рукопись, в свою очередь, предварена комментариями бывшего секретаря Хесселиуса, унаследовавшего после смерти доктора его богатые архивы. Сходная композиционная схема лежит в основе новеллы «Давний знакомый», только здесь история главного героя — бывшего морского офицера, доведенного до гибели преследованиями таинственного коротышки, — изложена не от его собственного имени, а от имени стороннего наблюдателя — некоего ирландского священника. В обеих новеллах «сверхъестественное явление» представлено не как аутентичное свидетельство автора, а как восприятие и переживание центрального персонажа, открывающее перед читателем перспективу самостоятельных толкований и разночтений. Сфера фантастического максимально сближается со сферой реальности, создавая тем самым возможность параллелизма версий — как фантастической, так и вполне реальной, даже естественно-научной.
Особое место в сборнике занимают две новеллы, принадлежащие перу известного ученого-филолога, медиевиста и редкого знатока древности Монтегю Родса Джеймса, — «Мистер Хамфриз и его наследство» (1911) и «Дом при Уитминстерской церкви» (1919). В первой из них речь идет о череде загадочных роковых событий, с которыми сталкивается герой, пытаясь постичь тайну паркового лабиринта, доставшегося ему в наследство от покойного дяди, во второй — о трагической гибели двух подростков, затеявших опасную игру с инфернальными силами. Ни та, ни другая новелла, строго говоря, не укладываются в жанровые каноны ghost story уже потому, что в одной из них привидений просто нет, в другой же («Дом при Уитминстерской церкви») призрак хотя и упоминается («Прижмется к окну… рот то раскроет, то захлопнет. Простоит так с минуту и уйдет обратно в темень, на кладбище»), не играет сколько-нибудь существенной роли в сюжете. Рамки «рассказа с привидением», мастером которого по праву считается М. Р. Джеймс, были, по всей вероятности, тесны для писателя, и он — наряду с созданием классических образцов жанра (вроде «Рассказов антиквария о привидениях», 1904) — нередко обращался к менее строгой, хотя и не менее изощренной форме «страшных историй». И в тех, и в других рассказах он оставался верен себе, своей неповторимой, легко узнаваемой «джеймсианской» манере письма. Виртуозно владея всеми регистрами «макабрического» жанра, автор с помощью красноречивых намеков, софистических недомолвок, зловещего подтекста погружает читателя в почти осязаемую атмосферу страха и тайны. При этом он широко использует литературные аллюзии и реминисценции, материал средневековых и библейских легенд (вроде легенды о Сауле в новелле «Дом при Уитминетерской церкви») и — last but not least — многочисленные образы и мотивы детской мифологии. Такого рода мотивами и образами богаты и публикуемые в настоящем сборнике новеллы: упомянем в этой связи хотя бы образы «черной дыры» и «черной руки» («Мистер Хамфриз и его наследство») или мотив «вызывания мертвецов» с помощью «волшебного стекла» и «жертвоприношения» («Дом при Уитминстерской церкви»). По верному наблюдению М. Красновой, английская культура викторианской эпохи в значительной мере «была культурой подросткового дортуара, а деятели ее, блистательные и высокоумные, были вечными подростками, с подростковыми фантазиями, подростковыми комплексами и подростковым же отношением к миру».
На рубеже XIX–XX веков жанр «рассказа с привидением», достигший уже почтенного возраста, переживает небывалый расцвет. В число его преданных служителей входят такие известные каждому знатоку литературы о сверхъестественном писатели, как Элджернон Блэквуд, Вернон Ли, Уильям Уаймарк Джейкобс, Эдит Уортон, Эдвард Фредерик Бенсон, Хью Уолпол. К сюжетам о привидениях обращаются — и с блеском — мастер изощренной психологической прозы Генри Джеймс, один из рафинированнейших художников fin de siecleОскар Уайльд, один из самых здравомыслящих умов эпохи Герберт Уэллс.
Не изменяя своей исконной природе, «рассказ с привидением» усилиями названных авторов обретает новые грани и оттенки, обогащается неожиданными темами и мотивами. Так, под пером М. Р. Джеймса истории о призраках, выдержанные в традиционном викторианском ключе, вместе с тем насыщаются — в полном согласии с его учеными занятиями — новой для жанра «антикварной» и «филологической» тематикой. Его младший современник Э. Блэквуд, всерьез увлекавшийся оккультизмом и заслуживший среди читателей титул «человека с привидениями», разрабатывает визионерскую традицию рассказов о сверхъестественном, придавая им откровенно мистическое звучание.
Следы увлечения оккультизмом, мистикой до некоторой степени ощутимы и в рассказах Э. Ф. Бенсона «Искупление», «Примирение» и «Корстофайн» (1928). Обращают на себя внимание попытки автора в каждом из упомянутых рассказов психологически подготовить читателя к встрече с призраком, рационально, с помощью логических доводов, позаимствованных из арсенала оккультных наук, обосновать реальность ирреального. Примечателен в этом отношении эпизод из рассказа «Искупление»: два холостяка, снявшие для отдыха домик на берегу моря, беседуют поздним вечером на террасе. Снующая вокруг мошкара, в темноте невидимая, попав в поток света горящей в холле лампы, внезапно возникает словно ниоткуда, затем так же внезапно исчезает. «Взгляни на эту мошку, — говорит один из героев. — Один взгляд — и она исчезнет, как призрак, и точно так же, как призрак, она появилась. Видимой ее делает свет. А есть ведь и другие разновидности света — внутренний психический свет, подобным же образом делающий видимыми те существа, которые населяют мрак нашего неведения».
Заметное влияние на Э. Ф. Бенсона, как, впрочем, и на многих других писателей начала XX века, приверженцев интересующего нас жанра, оказал, несомненно, Г. Джеймс, стремившийся, по его собственным словам, показать в своих произведениях, как «странное и зловещее вплетается в ткань обыденного, безмятежного существования». Ярким примером реализации этой художественной установки писателя может служить его новелла «Сэр Эдмунд Орм» (1891). Трансцендентная тематика обретает в новелле Джеймса подчеркнуто земной, даже «приземленный» характер: при всей нарочитой «всамделишности» его персонажа-призрака — таинственного, безмолвного и сурового сэра Эдмунда Орма — центральное место в произведении отводится все же не ему, а воссозданию психологии, нюансов поведения героев, столкнувшихся с потусторонним явлением. Во многом сходный подход к теме обнаруживают рассказы Эдит Уортон («Потом, много позже», 1909) и Хью Уолпола («Миссис Лант», 1927), представляющие собой своеобразные психологические этюды с участием привидения. Важную роль в повествованиях такого типа играет выбор правильной интонации, органичное сочетание элементов сверхъестественного с чертами повседневного, обычного существования, умелое и психологически обоснованное нагнетание чувства тревоги, страха, напряженного ожидания.
В то же время воссоздание в «рассказе с привидением» атмосферы напряженной, жутковатой, неуютной не исключает и совсем иных, изначально ему, казалось бы, противопоказанных иронических ноток. Образно говоря, несмотря на свой угрюмый и мрачноватый характер, жанр оказывается отнюдь не чужд чувства юмора: достаточно назвать уже упоминавшуюся выше «Рождественскую песнь в прозе» Диккенса, блистательное «Кентервильское привидение» (1887) Оскара Уайльда или пронизанный лукавыми, ироническими интонациями рассказ Г. Джеймса «Третья сторона» (1899), повествующий о том, как две пожилые английские дамы, нежданно-негаданно унаследовавшие от дальней родственницы старинный дом, начинают очень забавно и очень по-женски соперничать между собой за благорасположение навещающего их неказистого призрака — духа одного из представителей их знатной родни, повешенного когда-то за контрабанду.
Сохраняя прочную связь с традицией и охотно эксплуатируя сформированные ею механизмы читательского восприятия, жанр «рассказа с привидением» обнаруживает вместе с тем необычайную гибкость, подвижность, способность к трансформации, что и обеспечивает ему редкостное долголетие. Этот непритязательный «малый жанр» обладает весьма широким спектром художественно-эмоционального воздействия на читателя. Удовлетворяя естественную потребность человека в сильных ощущениях, он может заставить его цепенеть от страха, стать шагом во тьму, волнующим кровь. Но он также дает возможность коснуться глубинных проблем нашего бытия: загадочных явлений человеческой психики, тайн жизни и смерти, тем добра и зла, вины и искупления, загадочных свойств человеческого сознания и многих других нравственно-психологических и философских вопросов, от века волновавших художественную литературу.
* * *
Рассказы, включенные в настоящий сборник, расположены по годам рождения авторов. В качестве источников текстов для перевода были использованы следующие издания: Benson Edward Frederick.Spook Stories. L., [1928]; Blackwood Algernon.Tales of Uncanny and Supernatural. L., 1949; A Century of Ghost Stories. L., [1936]; The Collected Ghost Stories of M. R. James. L., 1931; The Complete Ghost Stories of Charles Dickens / Ed. by Peter Haining. N.Y.; Toronto, 1983; The Ghostly Tales of Henry James / Ed. with an Introd. by Leon Edel. New Brunswick, 1948; Walpole Hugh.All Souls Night. Lpz., [1933].
Эдвард Бульвер-Литтон
(Sir Edward Bulwer-Lytton, 1803–1873)
Выдающийся английский литератор Эдвард Джордж Бульвер-Литтон в ряде своих сочинений отдал дань оккультизму. Мир сверхъестественного волновал писателя с детства. Один из его предков увлекался магией; поговаривали, что и сам Бульвер-Литтон занимался магическими экспериментами. Основательница Теософского общества Елена Петровна Блаватская (1831–1891) утверждала, что за всю историю литературы ни один автор не дал столь верного и в то же время столь поэтичного описания существ астрального мира, как сэр Эдвард Бульвер-Литтон. «Его слова представляются скорее правдивым эхом памяти, чем наплывом воображения… Многие не без основания полагали, что ему было известно больше, чем он решался признать перед лицом скептически настроенной публики» («Изида без покрывала», 1877). В оккультных романах Литтона «Занони» (1842) и «Странная история» (1861) прослеживаются элементы доктрины тайного общества розенкрейцеров. Превосходный рассказ «Лицом к лицу с призраками» (1859), публиковавшийся также под названием «Дом и мозг», многократно включался в различные антологии «рассказов ужасов». По мнению Э. Биркхед, лорд Литтон «возвысил и обогатил интеллектом» этот жанр.
Родился Эдвард Джордж Бульвер в Лондоне в аристократической семье. От семейства матери унаследовал в 1843 г. титул лорда и присоединил к своей фамилии фамилию деда — Литтон. Семи лет от роду будущий писатель начал сочинять стихи. Учась в Кембридже, написал несколько поэм. Свой первый роман «Фолкленд» опубликовал в 1827 г. Известность Бульвер-Литтону принес его второй роман, «Пелэм, или Приключения джентльмена» (1828). Неудачный брак оставил Бульвер-Литтона без средств к существованию, после чего он был вынужден зарабатывать себе на жизнь литературным трудом. Помимо того, он был членом парламента, некоторое время занимал пост министра колоний. Наиболее известны его романы «Пол Клиффорд» (1830), «Юджин Арам» (1832), «Последние дни Помпеи» (1834).
Лицом к лицу с призраками (The Haunted And The Haunters)
Пер. Л. Бриловой
Один мой приятель, человек просвещенный и философ, как-то раз сказал мне полушутя-полусерьезно:
— Представь себе, я недавно обнаружил прямо посреди Лондона дом с привидениями.
— В самом деле? С настоящими привидениями?