Все началось два года назад. Росс и Кэтлин вознамерились превзойти Нью-Йорк, создав в Сан-Франциско нечто вроде местного Бродвея. Они трудились вовсю. Надо было найти средства, убедить спонсоров в реальности своей затеи, выбрать подходящую пьесу, а главное — подходящих актеров. В каком-то смысле «Джоанна» была любимым детищем Кэтлин и Росса, и не побывать на первом представлении Кэтлин просто не могла.
Разумеется, ей хотелось увидеть Марка, хотя бы издали, и посмотреть, кто займет место рядом с ним.
— Ты свихнулась, дорогая, — без обиняков объявил Росс, когда узнал, что его подруга собирается наблюдать за представлением из-за кулис.
— Может быть. Но у меня свой план, и я не намерена от него отступать.
Кэтлин знала, где будет сидеть Марк, — ведь это она выбирала для него билеты. Лесли она узнала сразу, а понаблюдав за ними некоторое время, с облегчением вздохнула. Сразу чувствовалось, что отношения у них чисто платонические. Лесли была другом семьи — семьи, которая уже перестала существовать.
Развеяв свои сомнения, Кэтлин переключила внимание на мюзикл. После окончания спектакля Росс отправился за кулисы, чтобы поздравить актеров с успехом, а она осталась ждать его в кабинете. Ей очень хотелось знать, придет ли за кулисы Марк, и если да, то как они с Дженет встретятся. Выяснить это было поручено Россу.
— Как маленькая, честное слово, — ласково попенял ей Макмиллан и ушел.
Пока он отсутствовал, Кэтлин нервно мерила шагами кабинет. Наконец через час Росс появился.
— Ну что? — нетерпеливо набросилась на него девушка.
— Все в восторге, даже критики. Мы победили, Кэти! Просто не верится...
— Марк был?
— Господи, ты все о том же!
— Росс, я тебя умоляю...
— Был, но оставался не дольше двух минут. Они обменялись короткими кивками — вокруг Дженет, естественно, собралась толпа. Обоим явно было неловко. Никакой любви там и в помине нет.
— Спасибо.
— Не за что. На твоем месте я бы больше волновался из-за женщины, которая была с Марком. Прелестное создание!
— Там все чисто.
— Тебе видней. Поедем ко мне, отпразднуем.
— Нет, спасибо, — неожиданно отказалась Кэтлин.
Эти два месяца она вела целомудренный образ жизни, чувствуя, что не может и не хочет спать ни с кем, кроме Марка. Прежде такого не было. Ни один любовник не претендовал на место, которое занимал в ее жизни Росс Макмиллан.
— Могла бы предупредить заранее, — добродушно упрекнул режиссер.
— Я сама не знала.
— Нет, ты точно свихнулась, Кэти!
Глава 10
В первую неделю мая состояние Джин Уотсон резко ухудшилось. Марк, Лесли и Джек Сэмюэлс обсудили все возможности — дополнительную химиотерапию, пересадку костного мозга и так далее — и пришли к выводу, что все бесполезно. Уже ничего нельзя сделать.
Костная ткань так и не восстановилась. Кроме того, у больной развилась аллергическая реакция на переливание крови. Из-за отсутствия тромбоцитов Джин стала очень бледной, а из-за низкого содержания гемоглобина все время чувствовала слабость. Не имея в крови лейкоцитов, она жила под постоянной угрозой стать жертвой какой-нибудь инфекции. Однако бодрости духа эта жизнерадостная женщина не утратила.
Зайдя в палату первого мая, на следующий день после посещения театра, Лесли застала Джин Уотсон за чтением «Сан-Франциско кроникл».
— Вот уж не думала, что критики способны кого-нибудь хвалить! Для вашей приятельницы Дженет они не жалеют эпитетов, прямо из кожи вон лезут. Странно, что эти заметки поместили в театральном разделе — им место на первой полосе!
Лесли улыбнулась.
— Спектакль в самом деле удался на славу, а Дженет была неподражаема. Жаль... — Она осеклась.
— Мне тоже, дорогая. С удовольствием бы на нее посмотрела. Ну да вы сами мне все расскажете.
— Непременно, — пообещала Лесли. — А как вы себя чувствуете?
— Бактериемично, — тоном заправского медика ответствовала Джин. Бактериемия — присутствие в крови бактерий, которым там совсем не место, — развилась у нее из-за того, что организм, лишившись лейкоцитов, утратил и способность сопротивляться. Как ни странно, Джин могла точно назвать день, когда это началось. И теперь менялось лишь количество этих ненужных бактерий.
Через пять дней к прежнему набору присоединились еще два вида и грибок. Несмотря на усиленные дозы антибиотиков, кровяное давление стремительно падало. Помочь Джин было нельзя, можно было только облегчить ее страдания. И надеяться на лучшее...
Однако чуда не произошло.
В день смерти Джин Марк и Лесли дежурили. С недавнего времени в больнице ввели новшество — отныне ординатор и стажер из одной бригады дежурили вместе, а не чередуясь. По мнению авторов, такая система помогала обеспечить непрерывность лечебного процесса.
У Лесли были свои причины радоваться новым правилам. Во-первых, теперь она чаще видела Марка, а во-вторых, рядом с ним чувствовала себя увереннее в профессиональном смысле.
В шесть вечера Лесли зашла в палату и увидела, что Карл Уотсон сидит у постели жены один. Очевидно, мальчики уже попрощались с матерью. Все чувствовали, что этот день станет последним в жизни Джин Уотсон.
Карл бережно держал жену за руку.
— Лесли, — еле слышно прошептала больная, увидев юную стажерку.
— Добрый вечер, — поздоровалась та и села рядом. Джин устало закрыла глаза. Ее дыхание участилось — так организм реагировал на нарушение кислотно-щелочного баланса.
— Как вы? — спросила Лесли у Карла, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Его глаза подозрительно блеснули.
— Мне бы хотелось быть рядом, когда... это произойдет, но я немного боюсь.
— Хотите, чтобы я осталась? — догадалась Лесли.
— Если у вас есть время.
Она молча кивнула и убрала звук пейджера. Нельзя, чтобы противный писк нарушил торжественную тишину палаты. Затем Лесли взяла другую руку Джин. Ей показалось или она действительно почувствовала легкое пожатие?
Так они и сидели все трое, молча, не шевелясь. Никогда прежде Лесли не наблюдала за тем, как человек умирает. То есть она, конечно, видела это, но пыталась бороться, до последней минуты старалась победить смерть. А сейчас просто сидела и ждала.
Прошло двадцать минут. Ритм дыхания Джин снова изменился. Теперь она делала глубокие редкие вдохи. Значит, конец близок.
Другой рукой Лесли коснулась ладони Карла. Круг замкнулся. Хрупкие пальцы Джин покоились в руке ее любимого мужа и дорогой Лесли, которая за последние месяцы стала ей ближе родной дочери, а они, в свою очередь, тоже держали друг друга за руку.
Джин отошла мирно, спокойно. Просто выдохнула и не вдохнула. Лесли даже не сразу поняла, что произошло.
Они продолжали держать руки Джин. Вскоре Лесли почувствовала, что тело начинает остывать. Сердце ее сжалось. Она не предполагала, что это будет так мучительно.
Надо заставить Карла отпустить руку жены. Пусть он запомнит ее живое тепло, а не мертвенный, леденящий холод.
— Мистер Уотсон, — начала Лесли дрожащим голосом. — Она умерла. Пойдемте.
Она мягко потянула его за собой, и огромный Карл, как ребенок, покорно поплелся за ней. В холле горел свет — слишком яркий после полутемной палаты. Лесли незаметно подала знак дежурной сестре. Следовало соблюсти скорбные формальности, но только после того, как новоиспеченный вдовец покинет больницу.
Вместе с Карлом Лесли спустилась вниз и обнаружила там всех пятерых его отпрысков. Оказывается, они и не думали уходить. «Ну конечно! — догадалась девушка. — Они же ждут отца, чтобы отвести его домой».
Распрощавшись с осиротевшим семейством, Лесли поспешила наверх. Пять минут назад на пейджере появилось сообщение — ее просили связаться с «неотложкой». Лесли торопливо набрала номер. Трубку взял Марк.
— Что стряслось? — первым делом поинтересовался он, поскольку обычно Лесли сразу реагировала на сигнал.
— Умерла миссис Уотсон.
— О! — «А с тобой все в порядке?» — хотел спросить он и не решился.
— Что у тебя?
— Пятидесятилетний мужчина, мистер Петерсон. Рак печени, осложненный гепатитом.
Итак, снова гематология и онкология.
— Сейчас буду.
Шесть часов спустя — за это время в отделение поступили еще два пациента — Марк зашел в ординаторскую и обнаружил, что Лесли с отсутствующим видом смотрит в окно. Это его встревожило. Что можно разглядеть в темноте?
— Лесли... — осторожно окликнул он.
Она резко обернулась. Ее сапфировые глаза были полны слез.
— Ну почему она умерла? — жалобно спросила девушка, и слезы полились у нее по щекам.
Марк, не раздумывая, бросился к ней, обнял, прижал к себе и начал гладить по темным кудряшкам.
— Это было ужасно — смотреть, как она умирает, — призналась Лесли, всхлипывая у него на груди. — Просто смотреть и знать, что не можешь помочь.
— Знаю, дорогая, знаю, — прошептал он, касаясь губами мягких каштановых завитков.
В конце мая, в их предпоследнее совместное дежурство, Марк наткнулся на Лесли в пять часов утра. Она сидела у окна на одиннадцатом этаже.
— Так вот где скрывается Ночной страж! — пошутил он. От неожиданности Лесли вздрогнула, а когда обернулась, у нее перехватило дыхание. «Как он красив!» — подумала она.
Марк стоял перед ней непричесанный, в белых мешковатых брюках, перехваченных у талии старым кожаным ремнем, и голубой куртке, какие обычно носят хирурги. В треугольном вырезе виднелась голая грудь с темными курчавыми волосками. Короткие рукава не закрывали сильных мускулистых рук. Рубашка, галстук, белый халат, медицинские инструменты — все это осталось, вероятно, в его кабинете. В таком виде он выглядел почти обнаженным.
— Да, здесь он скрывается, когда отпадает надобность сторожить. А это происходит на рассвете, — поддержала шутку Лесли и тут же озабоченно спросила: — Какие-то проблемы?
— Нет. Благодаря тебе я проспал шесть часов подряд и теперь бодр и весел. Вот решил удостовериться, правду ли говорят, что ты по-прежнему несешь вахту, как и в первый день стажировки.
— Несу, как видишь, — несколько сухо подтвердила девушка, задетая его тоном, и обернулась к окну. — Ты посмотри, как красиво! — восхитилась она, имея в виду мост «Золотые ворота» и залив, освещенные лучами восходящего солнца.
— Я вовсе не хотел тебя обидеть, — спохватился Марк, послушно глядя в окно.
— Наверное, я немного не в духе, — виновато призналась она.
— А в чем дело?
— Вчера Грег предложил мне побегать с ним в парке. Это в двенадцать часов дня! А на больных, значит, наплевать?
— На него похоже, — кивнул Марк.
— Я постаралась дать ему понять, что возмущена. Молча, разумеется.
Как ни странно, Марк понял, что она имеет в виду. Эти сапфировые глаза, как он успел убедиться за прошедший год, могли посылать ясные, недвусмысленные сигналы, а порой наносили прямой удар. Теперь они не всегда были веселыми. Как и прежде, Лесли ничем не выражала своего возмущения или неодобрения, никогда не выходила из себя, но два огромных темно-голубых сапфира свидетельствовали о настроении своей обладательницы помимо ее воли.
Пока что Марку не приходилось быть объектом выразительных взглядов Лесли, и он от души надеялся, что так будет и впредь.
— Не сомневаюсь. И как реагировал на это Грег?
— Сказал, что я похожа на натянутую струну — если до меня дотронуться, раздастся звон.
Марк поперхнулся от смеха.
— Для идиота вроде Грега довольно остроумно. Надеюсь, больные не пострадали?
— Нет, разумеется. Пока он упражнялся, ими занималась я.
— Выходит, он не такой уж идиот? Свою выгоду понимает.
— Все равно ему не следовало так говорить, — с обидой произнесла Лесли.
— Тем более что это неправда, — подхватил Марк. — Когда я до тебя дотрагивался, ты не звенела.
Напротив, она была такой мягкой! Маленький обиженный котенок, свернувшийся у него на груди в поисках защиты. Марк до сих пор помнил хрупкость ее тела, женственную округлость груди, теплую мягкость кожи и бешеный стук сердца.
«Когда ты до меня дотронулся, вернее, обнял, — подумала Лесли, устремляя взор на воды залива, — я хотела навсегда остаться в твоих объятиях».
Они долго сидели рядом, молча наблюдая, как разгорается новый день. У нее на языке вертелся вопрос, который она никак не отваживалась задать, боясь рассердить его. Но Марк был ей небезразличен, и в конце концов она собралась с духом:
— Ты уже принял решение?
— Какое?
— Бросить медицину.
— Бросить медицину? С чего ты взяла?
— Ты сам сказал в тот вечер, когда мы ходили в театр, что не хочешь быть врачом, — с невинным видом пояснила Лесли, хотя оба знали, что все было не так.
— Что ты выдумываешь? — удивился Марк. — Я никогда такого не говорил.
— Ты прав. Но я услышала именно это.
— Ну хорошо, — устало вздохнул Марк. — Может быть, я действительно не хочу быть врачом. Может быть, — повторил он, глядя в полные сочувствия глаза Лесли. — Никогда прежде я этого не говорил. И вообще понял только недавно.
— Что ты теперь намерен делать? Уйти?
— Легко сказать! Но как? Формально, конечно, все просто, но есть масса сопутствующих факторов... Я даже не уверен, что мне этого хочется. В медицине есть масса вещей, которые мне нравятся, по которым я буду скучать, если ее брошу. Вот если бы найти способ совмещать практику с... — Он запнулся.
— С тем, что ты любишь? — подсказала Лесли.
— Ну да. С чтением, например, или сочинительством.
— Но все же ты рассматриваешь такую возможность?
— Я только начал над этим думать. Прикидываю, что могу сделать. Что должен.
— Ты можешь и должен уйти. Как можно скорее, — отчеканила девушка.
Марк не ожидал такого тона. Весь прошедший месяц, работая рядом с Лесли, он словно заразился ее энтузиазмом и редко думал о том, что может уйти из больницы. А думать об этом было так приятно!
— Так вот каким представляют мое будущее эти кристально голубые глаза!
— Я не могу предугадать, кем ты станешь. — «Может быть, деканом медицинского факультета в Гарварде», — мысленно добавила она. — Я только знаю, как тебе следует поступить сейчас.
— По-твоему, в эскулапы я не гожусь? — шутливо спросил Марк, не понимая, почему Лесли принимает ситуацию так близко к сердцу.
— Ты сам знаешь, что я о тебе думаю. Ты... — Она замялась. Эх, была не была! — ...самый лучший.
Через три ночи, в их последнее дежурство, Марк поджидал Лесли на одиннадцатом этаже у окна. Она появилась в половине шестого.
— Я думала, ты спишь, — удивилась девушка, чувствуя, как бьется ее сердце. Почему он здесь?
— Уже выспался. Я хотел поговорить с тобой, — пояснил Марк, опускаясь на брезентовую кушетку и жестом предлагая Лесли сесть рядом.
Она предпочла стул напротив.
— Мы могли бы поговорить и днем, — резонно заметила она.
— Днем не получается.
Лесли понимала, что он прав. Во время работы они общались только на медицинские темы. И лишь сейчас, когда за окном занимался рассвет, а вся больница, включая персонал, погрузилась в сон, можно было позволить себе отвлечься.
— Я хотел сказать, что, на мой взгляд, ты прекрасный врач, — помолчав, неожиданно изрек Марк. — Беда в том, что у нас не принято хвалить человека. Вот поругать — это всегда пожалуйста. В общем, я хочу, чтобы ты знала, как я тобой восхищаюсь.
— Ты как будто прощаешься со мной.
— Напротив. Я только что смотрел расписание — весь июль мы работаем вместе в городской больнице Сан-Франциско.
— Не может быть! Как чудесно... Мне это доставит огромное удовольствие.
— Что за высокопарность! Позвольте признаться, сударыня, что и я получил громадное удовольствие от работы с вами.
— Я даже знаю почему: ты вдоволь выспался.
— Угадала. Но...
— А выспаться тебе было необходимо, — невозмутимо продолжала Лесли. — Ты ведь ведешь такую активную жизнь. Во всяком случае, так утверждают некоторые наши сестры.