— Ты ошибаешься. Ты — мое будущее, Лесли. И я никогда не стал бы уговаривать тебя бросить работу.
«А знаешь, ради тебя я бы ее бросила. Если бы ты был более откровенен, если бы дал мне шанс понять... Самое главное в жизни для меня — это ты, Эрик».
— И каждый раз ежился бы, стоило мне упомянуть о больнице. А дети? Ты собирался шарахаться от них как от чумы до конца своих дней? Я же видела, как ты вел себя у Стивенсонов! Значит, мне предстояло не только лишиться любимой работы, но и никогда не иметь детей?
— Ты знаешь, прежде я всерьез не задумывался о будущем. Уж о детях — точно. Мне казалось немыслимым снова завести ребенка и, возможно, снова его потерять. Но с тех пор как я встретил тебя... Лесли, поверь, я давно намеревался поговорить с тобой, только все откладывал, боясь, что это будет слишком болезненно. Для нас обоих.
Слезы поползли у нее по щекам. «Я тебя ненавижу и не могу без тебя жить. Что же мне делать?»
— Лесли, ты слушаешь? — Ласковый голос Эрика оторвал ее от невеселых дум.
— Нам не о чем говорить. Прощай.
— Погоди! Я люблю тебя, дорогая. Я совершил ошибку — старался оградить тебя от переживаний, а в итоге ранил еще сильнее. Прости, Лесли! Это потому, что я слишком тебя люблю...
— Насчет любви не знаю, а вот ошибка действительно слишком большая. И рана слишком глубокая, — холодно отозвалась она. — Прощай.
В понедельник в одиннадцать утра Чарли, не постучавшись, ворвалась в кабинет Джеймса.
— Объясни наконец, что творится с Эриком! — с порога потребовала она.
— Насколько мне известно, ничего особенного.
— Когда ты видел его в последний раз?
— Час назад.
— Ну и какой у него был вид?
— Как обычно — деловой. А что?
— Я только что говорила с ним по телефону. Голос у него жуткий.
— Сердитый?
— Нет. Явно расстроенный. Я бы даже сказала — убитый. — «Как в тот день, когда умер Бобби». — Я иду к нему.
— Если потребуется моя помощь...
Но Чарли уже исчезла. Через несколько секунд, опять же не постучавшись, она влетела в кабинет Эрика и, поймав его взгляд, чуть не упала. Знакомые светло-голубые глаза, в глубине которых почти всегда пряталась смешинка, смотрели на нее без всякого выражения. Этот отсутствующий взгляд напугал Чарли больше всего.
— Расскажи, что произошло, — тихонько попросила она.
И Эрик начал рассказывать — медленно, с трудом подбирая слова, весь во власти мучительных, раздирающих душу воспоминаний.
— Виктория всегда была дрянью! — энергично подытожила Чарли, когда рассказ подошел к концу.
— Да нет. Я сам во всем виноват. Вернее, моя собственная глупость.
— Ты действительно намеревался все рассказать Лесли?
— Ну разумеется! Когда-нибудь потом. Мне хотелось, чтобы сначала мы получше узнали друг друга...
— То есть никогда.
— Я рассказал бы, Чарли, — твердо повторит Эрик.
— Как бы то ни было, теперь ей все известно. Ну и как она — очень сердится? — Пока что Чарли не услышала ничего, что объясняло бы это пугающее отсутствующее выражение в глазах ее друга.
— Не то слово! Она отказывается со мной встречаться. Говорит, что все кончено.
— Но это же нелепо!
— Лесли так не считает. Она говорит, что после всего случившегося не может мне доверять. Умолчав о столь важном обстоятельстве, я тем самым дал ей понять, что не дорожу нашими отношениями.
Чарли вдруг вспомнила окровавленное лицо и сверкающие сапфировые глаза, смотрящие прямо в камеру. Чуть испуганные, гордые и негодующие глаза. Да, у Лесли свои жизненные правила, свой «золотой стандарт», от которого она никогда не отступает.
— Что ты намерен делать? — осторожно поинтересовалась она.
— А что мне остается? — обреченно вздохнул Эрик. — Только ждать — вдруг она передумает.
Три недели Чарли не сообщала о случившемся отцу Эрика — все надеялась, что Лесли вернется. Когда стало ясно, что дальнейшие ожидания ни к чему не приведут, она набрала знакомый филадельфийский номер.
— Чем ты занимаешься? — по обыкновению, спросила она. Ей нравились ответы Роберта. Обычно он говорил, что думает о ней и скучает. Однако на сей раз Чарли услышала нечто неожиданное.
— Размышляю, не перебраться ли мне в Калифорнию.
— Ты серьезно?
— Еще как серьезно! А чем занимаешься ты?
— Звоню, чтобы сообщить, что я по тебе соскучилась. А еще рассказать об Эрике и Лесли.
По ее тону Роберт догадался, что новости не слишком хорошие. Он выслушал ее, не перебивая, и лишь когда Чарли умолкла, спросил:
— Давно это произошло?
— Месяц назад.
Последовала продолжительная пауза. Чарли понимала, что Роберт вправе задать ей еще один вопрос: почему она до сих пор молчала? За этот месяц они виделись не раз и не два, звонили друг другу почти каждый день, так что возможностей было предостаточно. Но Роберт молчал, и тогда она решила сама ответить на этот невысказанный вопрос.
— Я не стала говорить тебе, чтобы не расстраивать заранее. Думала, Лесли вернется.
— В данной ситуации меня меньше всего беспокоит Лесли, — отчеканил Роберт, и Чарли сразу догадалась, что он имеет в виду. Он боится, что теперь, когда Эрик свободен, она снова попытает счастья. Не потому ли она так долго не звонила, что сама не была в себе уверена?
— Хочешь знать, о чем размышляю я? — лукаво спросила она, чувствуя, что пауза слишком затянулась.
— Нет, — отрезал он.
— Но я все же скажу. Я думаю: а не перебраться ли мне в Пенсильванию?
— Ты уверена, что хочешь этого, Чарли? — строго спросил Роберт. «Я ведь уже говорил — соперничать с сыном я не буду».
— Уверена. Я люблю тебя, Роберт. Слышишь — тебя!
Глава 41
— Где вы, миссис Макмиллан? — спросил Росс, обрадованный тем, что слышит в трубке голос Дженет. Четверть часа назад он вернулся из театра на городскую квартиру и обнаружил, что жены там нет.
— В коттедже, — раздался неожиданный ответ.
— В коттедже? — До него два часа езды. Что она там делает? — Лесли с тобой?
Он знал, что подруги намеревались провести этот день вместе.
— Нет, давно уехала. Мы виделись всего каких-нибудь полчаса.
— Ну и как она? — «А главное, как ты? Почему ты так далеко?»
— Ужасно, — со вздохом проговорила она. — Но не хочет в этом признаваться. Лесли горазда улаживать чужие дела, а когда доходит до нее самой, это кремень. Из нее слова не вытянешь. Утверждает, что все прекрасно, но...
— Что-то не так? — стараясь не выдать своего беспокойства, осведомился Росс. Он чувствовал, что жена чего-то недоговаривает, причем дело не только в Лесли.
— Она совершенно опустошена. И такая суетливая! Ни минутки не посидит спокойно.
— Ей надо поговорить с Эриком.
— Я тоже так считаю. Но она не станет этого делать. Макмиллан ждал продолжения. Должно же быть какое-то объяснение, почему Дженет вдруг одна отправилась в коттедж. Маленький домик среди зеленых холмов, голубой океан... Ее убежище. Обычно она скрывается там, когда хочет побыть одна.
— Ты слышал насчет Марка? — раздалось на том конце провода.
— Нет, а что такое?
— Он ушел из клиники.
— Давно? — с плохо скрытым безразличием осведомился Росс. В действительности дела предшественника интересовали его лишь в той мере, в какой касались самой Дженет.
— Месяца два назад. Лесли все знала, но сообщила мне только сейчас. Говорит, что хотела убедиться, что с Марком все в порядке.
— А что могло быть не в порядке?
— Ну, не знаю. Если верить Лесли, он вполне доволен. Воцарилось долгое молчание.
— В чем все-таки дело, Дженет? — напрямик спросил Росс. В ответ раздался тяжелый вздох.
— В последнее время жизнь кажется мне такой опасной, непредсказуемой. Столько всяких перемен...
— Например?
— Взять хотя бы Лесли и Эрика. То, что с ними произошло, кажется нелепостью, но это все же случилось! Или Марк. Он наконец решился сделать то, что, я надеюсь, принесет ему счастье, но какой ценой! Ты только подумай — столько лет, растраченных впустую, мучительных, горьких лет...
— Но ведь у нас с тобой все хорошо, правда? — нетерпеливо перебил Макмиллан.
— Да, конечно. — Голос Дженет звучал с прежней теплотой. — Скажи, Росс, ты никогда не думал о детях?
— Думал, разумеется, но, по-моему, нам некуда спешить. — Очевидно, вопрос жены вызван желанием противопоставить непредсказуемости жизни нечто вечное и постоянное. Но при чем тут дети? Ведь у нее уже есть его любовь.
— Верно. Спешить некуда. И все же... — Помолчав, Дженет упрямо вернулась к прежней теме: — Ты хочешь иметь детей?
— Я хочу только тебя, а ты торчишь неизвестно где. Так что через пять минут я выезжаю и надеюсь...
— Погоди. Ты наверняка собирался поработать с партитурой, да и я устала. Мне надо хорошенько отдохнуть.
— Но, Дженет...
— Нет, правда. Я переночую здесь, а завтра утром приеду. Ты еще проснуться не успеешь.
— С тобой правда все в порядке?
— Ну конечно! Просто впала в меланхолию. Со мной такое случается. К утру пройдет.
— Ну если ты настаиваешь...
— Да ведь ты уже одним глазом косишь в партитуру. Угадала? — съехидничала она.
— Ты хорошо меня изучила.
— Ну все, до завтра. Спокойной ночи, дорогой.
— Спокойной ночи, родная, — отозвался Росс, чувствуя, что заснуть ему вряд ли удастся. С Дженет явно что-то творится. Но что?
Дженет закрыла глаза, мысленно восстанавливая события прошедшего дня. Встреча с Лесли порядком опечалила ее. Да и новости о Марке, в сущности хорошие, вызвали в душе Дженет тоску по прежним временам. Но все же не это заставило ее примчаться в коттедж. Ей хотелось обдумать то, что касалось непосредственно ее.
В десять утра она позвонила врачу, чтобы узнать результаты сданных накануне анализов. Врач подтвердил то, что Дженет знала и так, знала уже три месяца. У нее будет ребенок.
Никаких внешних признаков — тошноты по утрам, припухших губ и тому подобного — пока не наблюдалось. И все же Дженет поняла, что забеременела, в ту самую минуту, когда в ней поселился крошечный комочек новой жизни. Она ощущала его присутствие как часть самой себя. Каким он вырастет, ее будущий ребенок? Ей бы хотелось, чтобы он был счастлив. Но как этого добиться? Хватит ли материнской любви, чтобы уберечь дорогое существо от страданий и боли?
Что, если это будет девочка, похожая на Лесли, доверчивое, бесхитростное создание с любящим сердцем? Сумеет ли она помочь своей дочери, если ее мечты, как и мечты Лесли, безжалостно растопчет грубая действительность?
Или родится мальчик вроде Марка, который решит, что обязан всегда и во всем быть самым лучшим. Выдержит ли он это давление или сломается, как чуть не сломался ее бывший муж, под невыносимой тяжестью своих и чужих надежд?
Дженет вздохнула. «Малыш мой милый, я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Я отдам тебе свою любовь. Хотя ты и так это знаешь, ведь ты — это часть меня».
Но как быть с Россом? «Я хочу только тебя», — сказал он. Пошутил? Или в самом деле считает, что с детьми можно подождать? Почему она промолчала? Почему не сказала ему правду?
«Я должна все рассказать Россу, — с этой мыслью Дженет решительно поднялась с дивана. — Причем немедленно».
Макмиллан появился на побережье, когда уже стемнело. Не обнаружив в гараже машины Дженет, он объехал вокруг дома. Никого. Он вернулся в коттедж и решил подождать.
«Куда она запропастилась?» — недоумевал он. Беспокойство, охватившее его в тот момент, когда он, закончив разговор с Дженет, повесил трубку, и заставившее сломя голову примчаться в коттедж, с каждой минутой нарастало. Где она может быть?
Час спустя раздался звонок. Макмиллан бросился к телефону.
— Алло!
— Росс, — донесся до него тихий, нежный, любящий голос жены.
— Откуда ты звонишь? — спросил он, начиная догадываться. — Ты что, в городе?
— Ну да. Тебе это не напоминает «Дары волхвов»? — По тону Дженет Росс понял, что она улыбается.
— Напоминает отчасти, тем более что результат примерно тот же — ты там, а я здесь. Впрочем, это не важно. Главное, что мы любим друг друга. Что бы с нами ни происходило, первый наш порыв — быть вместе, — убежденно проговорил Макмиллан, радуясь тому, что с женой ничего не случилось.
— Я люблю тебя, — сказала она и подумала: «Приезжай скорее. Мне нужно кое-что тебе сказать».
— Я тоже. Никуда не уходи — через два часа я буду у тебя, — скороговоркой выпалил Росс. Усталости он не чувствовал. Его переполняло счастье. — А поскольку ты там не совсем одна...
— О Боже! — ахнула Дженет. — Как ты догадался?
— Я прав?
— Да. Ты не против?
— Конечно, нет, родная. Я люблю вас. Обоих.
— Ты правда не возражаешь? — в который раз спросил Марк.
— Ну конечно. И ты сам это знаешь, — с готовностью подтвердила Кэтлин.
Разговор происходил в субботу, 7 мая. Накануне, в пятницу, Тейлоры получили письмо, в котором сообщалось, что Марк принят на факультет английской словесности Гарвардского университета. В течение трех месяцев он посещал семинары по английской литературе в качестве вольнослушателя. Кэтлин с радостью отмечала, как тревоги и сомнения относительно того, правильно ли он поступил, бросив медицину, сменялись радостью. Новая жизнь воодушевляла Марка. Он был полон энтузиазма. Единственное, что его беспокоило, — как Кэтлин отнесется к этой новости. Ведь письмо означает, что им придется остаться в Бостоне...
Разумеется, она не возражала. Если не считать досадной мелочи — пугающего, непонятного эпилога, который постоянно присутствовал в ее мыслях, — прошедшие несколько месяцев стали самыми счастливыми в ее жизни. Они с мужем словно заново влюбились друг в друга, вернее, полюбили глубже, сильнее, увереннее, потому что с недавнего времени мечты Марка начали приобретать реальные очертания.
— Ты понимаешь, что нам придется еще на три года задержаться в Бостоне? — не отступал Тейлор.
Они лежали в постели. Провести утро, нежась в объятиях любимого человека, — роскошь, обладательницей которой Кэтлин стала лишь недавно и к которой пока не успела привыкнуть.
— Вот и прекрасно! — с энтузиазмом откликнулась она. — Обещаю за первый же год научиться водить машину даже в снегопад. Кстати, у меня к тебе просьба — отвечая на письмо, поставь условие: на лекции ты будешь приходить не раньше двенадцати.
— Первый раз слышу, чтобы условия ставил студент, а не университетское начальство! — рассмеялся Марк. — И что прикажешь делать до полудня?
— До полудня ты будешь заниматься со мной любовью, — мечтательно проговорила Кэтлин. — А для убедительности намекни своим профессорам, что без моих поцелуев Шекспир не пойдет тебе на ум.
— Я скажу им, что ты моя муза. Тем более что это так и есть.
— Знаешь, чего еще мне хочется? — Кэтлин обернулась к мужу. Ее фиалковые глаза стали серьезными. — Не догадываешься?
— Чего уж тут догадываться! По-моему, именно этим мы и занимались пятнадцать минут назад, — не уловив ее настроения, отшутился Марк.
Кэтлин заколебалась. Может, не стоит говорить об этом сейчас? Все так прекрасно...
— В чем дело? — озабоченно спросил он, удивленный тем, что жена вдруг помрачнела.
— Я хочу, чтобы ты научился плавать, — собравшись с духом, выпалила она.
Марк нахмурился. Какая досада, что этот проклятый эпилог попался ей на глаза!
— Понимаешь, я писал его для себя. Мне нужно было обдумать все, учесть все возможности.
— Знаю, — кивнула она.
— Теперь я счастлив. Ничего подобного я в жизни не испытывал, даже не предполагал, что такое возможно. Разве ты не видишь?
— Вижу, — снова кивнула она. — Но...
— Но все-таки будет лучше, если я научусь плавать, — перебил он, чмокая ее в кончик носа.
Кэтлин обольстительно улыбнулась.
— Ты не забыл, что в следующем месяце мы уезжаем на Мартинику? Представляешь, как будет здорово заниматься любовью прямо в воде!