Посвящается Иден Макгвайр, самому сильному человеку, которого я имею честь знать.
Пролог
Эллиот
Старый дуб, по которому я взбирался, был одним из множества дубов на улице Джунипер. Я выбрал конкретно этого древесного гиганта, потому что он рос прямо рядом с белым заборчиком — достаточно высоким, чтобы я смог использовать его в качестве опоры для шага к нижней ветке. Меня не волновало, что мои ладони, колени и голени уже поцарапались и кровоточили от острой коры и веток. Дуновение ветра, касающееся моих ран, напоминало мне, что я сражался и побеждал. Появившаяся на коже кровь меня беспокоила. Не потому, что я был брезгливым, а потому, что мне надо было ждать, пока она перестанет сочиться, чтобы не испачкать мою новую камеру.
Спустя десять минут я сидел прямо у ствола, а мой зад балансировал метрах в шести над землей на ветке, которая была старше меня. Кровь уже перестала сочиться. Я улыбался: наконец-то я мог хорошенько испытать свою камеру. Она не была совершенно новой, но это был ранний подарок моей тети на одиннадцатилетие. Обычно я видел ее только через две недели после моего дня рождения, на День Благодарения, но она ненавидела поздно дарить мне подарки. Тётя Ли ненавидела многое, кроме меня и дяди Джона.
Я заглянул в видоискатель, рассматривая бесконечные акры травы, пшеницы и плавные холмы. После заборов домов, распростертых по всей улице, где жила моя тётя, была импровизированная аллея. Две полосы от колес и полоса травы — вот и все, что отделяло задние дворы наших соседей от бесконечного моря пшеницы и рапса. Звучит однообразно, но когда солнце садится, и оранжевые, розовые и пурпурные цвета плещутся по небу, я убеждаюсь, что нет места более прекрасного.
Город Ок Крик не был абсолютным разочарованием, как говорила моя мама, но точно был близок к этому. Здесь должен был быть торговый центр, магазинчик TG&Y, аркада, теннисные корты и пешеходная дорожка вокруг одного из парков, но теперь на месте всего этого остались лишь пустые здания и заколоченные окна. Раньше мы приезжали сюда только на Рождество, но это было до того, как ссоры родителей стали настолько серьезными, что мама не захотела, чтобы я был их свидетелем. Похоже, летом они становились еще хуже, и я стал замечать, что солнцезащитные очки она перестала снимать даже дома. В первый день летних каникул, после целой ночи ссор с папой, мама отправила меня к дяде Джону и тете Ли. А приехав к ним, я узнал, что это был не короткий визит и что я остаюсь на все лето — распаковывая чемодан, я обнаружил множество вещей, что подтвердило это.
Солнце только начинало садиться, и я сделал несколько снимков, проверяя настройки. Тетя Ли не была слишком внимательна или нежна ко мне, но она достаточно сочувствовала мне, чтобы купить приличную камеру. Может, она надеялась, что я больше времени буду проводить снаружи, но это было неважно. Мои друзья просили игровые приставки и айфоны, и они магически появлялись. Я не очень часто получал то, что просил, так что камера в моих руках была более, чем подарком. Она значила, что кто-то слушал меня.
Звук открывающейся двери отвлек меня от заходящего солнца, и я увидел выходящих на задний двор и тихо разговаривающих о чем-то отца и дочку. Межчина нес в руках что-то маленькое, звернутое в одеяло, а девочка всхлипывала, и ее щеки были мокрыми от слез. Я замер, стараясь не дышать, опасаясь, что меня заметят, и я испорчу то, что должно было произойти. И в этот момент я заметил ямку возле ствола дерева и небольшую кучку красной земли возле нее.
— Осторожнее, — сказала девочка. Её волосы были ни то светлыми, ни то тёмными, а покрасневшие глаза заставляли зеленую радужку сиять.
Мужчина опустил маленький сверток в яму, и девочка начала плакать.
— Мне жаль, Принцесса. Арахис был хорошим псом.
Я крепко сжал губы. Смех, который я пытался сдержать, был неуместным, но все же меня забавляло, что похороны были у кого-то по кличке Арахис.
Задняя дверь хлопнула, и на улице показалась женщина, чьи темные кудри были собраны на затылке и распушились от влажности. Она вытерла свои руки о кухонное полотенце, висящее на талии.
— Я здесь, — сказала она, запыхавшись. Она застыла, глядя вниз в яму. — Ох, вы уже… — Она побледнела и обернулась к девочке. — Мне так жаль, милая. — Когда мать посмотрела на Арахиса, его маленькая лапка высунулась из детского одеяльца, в которое он был свободно закутан, и она, казалось, еще сильнее растроилась. — Но я не могу… Я не могу остаться.
— Мэвис, — сказал мужчина, обращаясь к жене.
Нижняя губа Мэвис задрожала:
— Мне очень жаль, — и она отступила к дому.
Девочка посмотрела на своего отца.
— Всё в порядке, папочка.
Он прижал её к себе:
— Похороны всегда были тяжкими для неё. Просто разрывали её.
— И Арахис был ее ребенком до меня, — сказала девочка, вытирая своё лицо, — Всё в порядке.
— Ну… мы должны выказать своё уважение. Спасибо, Арахис, что был так ласков с нашей принцессой. Спасибо, что стоял под столом и съедал ее овощи…
Девочка посмотрела вверх на отца, а он на нее.
Он продолжил:
— Спасибо за годы радости и преданности, и…
— Обнимашки по ночам, — сказала девочка, вытирая щеку. — И поцелуи. И за то, что лежал на моей ноге, когда я делала домашнюю работу, и за то, что всегда был рад видеть меня, когда я возвращалась домой.
Мужчина кивнул, взял лопату, прислоненную к забору и начал закапывать яму.
Девочка закрыла свой рот, заглушая плачь. Когда ее отец закончил, они постояли в тишине; затем она попросила оставить ее одну, и он согласился, кивнув перед тем, как вернуться в дом.
Она сидела рядом с земляной горкой, щипала траву и выглядела очень грустной. Я хотел посмотреть на нее через видоискатель и запечатлеть этот момент, но она бы услышала щелчок моей камеры, и я бы выглядел настоящим маньяком, так что пришлось отказаться от этой идеи и позволить ей поскорбеть.
— Спасибо, за то, что защищал меня, — просопела она.
Я нахмурился, дивясь, от чего Арахис защищал ее, и нуждалась ли она ещё в защите. Она была примерно моего возраста, и симпатичнее любой девочки из моей школы. Мне было интересно, что случилось с ее собакой, и как долго она живет в огромном доме, маячившем над задним двором и бросавшем тень через улицу на другие дома, когда солнце перемещалось на небе на запад. Меня беспокоило незнание, почему она чувствует себя безопаснее, сидя рядом со своей мёртвой собакой на земле, чем у себя дома.
Солнце исчезло из поля зрения, и наступила ночь, сверчки чирикали, ветер шумел листьями дуба. Мой живот начал урчать и рычать. Тётя Ли похоронит меня, когда я вернусь домой, пропустив ужин, но девочка всё ещё сидела возле своего друга, а я еще час назад решил, что не побеспокою ее.
Задняя дверь раскрылась, теплый желтый свет осветил задний дворик.
— Кэтрин? — позвала Мэвис. — Уже пора заходить, милая. Твой ужин остывает. Ты можешь выйти снова утром.
Кэтрин повиновалась, встала и пошла к дому, остановившись на секунду, чтобы посмотреть в последний раз на горку, прежде чем зайти в дом. Когда дверь закрылась, я попытался угадать, зачем она посмотрела туда — может, она напоминала себе, что это реально и что Арахиса больше нет, или, возможно, она в последний раз говорила ему «прощай».
Я медленно спустился вниз, убедившись, что прыгну и приземлюсь за пределами забора, оставляя свежей могиле достаточно пространства. Звук моей обуви, хрустящий при соприкосновении с камнями на аллее, заставил залаять несколько соседских собак, но я завершил обратный путь в темноте без каких-либо проблем — пока я не добрался до дома.
Тетя Ли стояла в двери со скрещенными руками. Сперва она выглядела взволнованной, но когда ее глаза нашли меня, в них мгновенно загорелся гнев. Она была в халате, напоминая мне, как поздно я вернулся. Одна седая прядь выделялась из копны её темных волнистых волос, заплетенных в толстую косу на боку.
— Извини? — предложил я.
— Ты пропустил ужин, — сказала она, открывая дверь с сеткой. Я вошёл внутрь, и она последовала за мной. — Твоя тарелка в микроволновке. Поешь, а потом можешь рассказать мне, где тебя носило.
— Да, мэм, — сказал я, протискиваясь мимо нее. Я прошёл мимо деревянного овального обеденного стола к кухне, открыл микроволновку и увидел тарелку, покрытую фольгой. Мой рот мгновенно наполнился слюной.
— Сними е… — начала тетя Ли, но я уже сорвал фольгу, захлопнул дверцу и нажал на двойку на панели с цифрами.
Я смотрел, как тарелка крутилась по кругу под теплым желтым светом. Стейк начал шипеть, и соус на картофельном пюре запузырился.
— Не сейчас, — рявкнула тетя Ли, когда я приблизился к ручке микроволновки.
Мой живот заурчал.
— Если ты так голоден, то чего так долго ждал, прежде чем вернуться домой?
— Я застрял на дереве, — сказал я в ту же секунду, когда микроволновка засигналила.
— Застрял на дереве? — тетя Ли вручила мне вилку, когда я проходил мимо нее, и последовала за мной к столу.
Я откусил первый кусок и простонал, откусив еще два куска прежде, чем тетя Ли смогла бы задать еще один вопрос. Моя мама тоже была хорошим поваром, но чем старше я становился, тем голоднее я себя чувствовал. Не важно, сколько раз я ел за день или как много я съедал за раз, я никогда не чувствовал себя сытым. Я никогда достаточно быстро не мог набить едой — любой едой — свой желудок.
Тетя Ли скривилась, когда я склонился над тарелкой, чтобы создать меньшее расстояние от нее до моего рта.
— Ты непременно объяснишь мне это, — сказала тетя Ли. Когда я не остановился, она наклонилась, чтобы положить свою руку мне на запястье. — Эллиот, не заставляй меня спрашивать снова.
Я постарался быстрее жевать и проглотить, согласно кивая.
— Возле огромного дома ниже по улице есть дуб. Я взобрался на него.
— И?
— И пока я был там, ожидая подходящего момента, чтобы сделать хороший снимок на фотоаппарат, появились люди.
— Калхуны? Они тебя видели?
Я покачал головой, быстро прожевывая очередной кусок.
— Ты же знаешь, что это босс дяди Джона, верно?
Я перестал жевать.
— Нет.
Тётя Ли откинулась назад.
— Из всех деревьев ты выбрал это…
— Они выглядели хорошими… и грустными.
— Почему? — по крайней мере на секунду она перестала злиться.
— Они хоронили кого-то на заднем дворе. Я думаю, их собака умерла.
— Ох, это плохо, — сказала тётя Ли, пытаясь посочувствовать. У неё не было детей или собак, и казалось, ее это не тревожило. Она почесала голову, внезапно занервничав. — Твоя мама звонила сегодня.
Я кивнул, откусив в очередной раз. Она позволила мне закончить, терпеливо ожидая, что я вспомню воспользоваться салфеткой.
— Что она хотела?
— Похоже, она и твой папа налаживают отношения. Она звучала счастливой.
Я посмотрел в сторону, стиснув зубы.
— Она всегда такая поначалу, — я повернулся к ней. — Её глаз вообще зажил?
— Эллиот…
Я встал, забрав свою тарелку и вилку, унося их в раковину.
— Ты ему сказала? — спросил дядя Джон, почесав свой круглый живот. Он стоял в коридоре, одетый в темно-синий пижамный комплект, который тетя Ли купила ему на прошлое Рождество. Она кивнула. Он посмотрел на меня, разглядев отвращение на моем лице. — Ага. Нам это тоже не нравится.
— Только что, — сказала тетя Ли, скрещивая руки.
— О маме? — спросил я. Дядя Джон кивнул. — Это херня.
— Эллиот, — проворчала тетя Ли.
— Это нормально, что нам не нравится, что она решила вернуться к кому-то, кто ее бьет, — сказал я.
— Он твой отец, — сказала тетя Ли.
— Какое это имеет значение? — спросил дядя Джон.
Тетя Ли вздохнула, дотронувшись пальцами лба.
— Ей не понравится, что мы обсуждаем это с Эллиотом. Если мы хотим, чтобы он продолжал возвращаться…
— Вы хотите, чтобы я продолжал возвращаться? — удивленно спросил я.
Тетя Ли сложила руки под грудью, отказываясь бросать мне эту кость. Эмоции сводили ее с ума. Может, потому что любые другие эмоции было сложнее контролировать, и это заставляло ее чувствовать себя слабой, но она не любила говорить ни о чем, что вызывало в ней какие-либо чувства, кроме злости.
Дядя Джон улыбнулся:
— Она прячется в ванной на целый час каждый раз, как ты уезжаешь.
— Джон, — прошипела тетя Ли.
Я улыбнулся, но улыбка тут же исчезла. Острая боль от моих царапин напомнила мне, что я видел.
— Как вы, ребята, думаете, эта девочка в порядке?
— Дочка Калхунов? — спросила тетя Ли. — А что?
Я пожал плечами.
— Я не знаю. Просто было кое-что странное, пока я сидел на дереве.
— Ты сидел на дереве? — спросил дядя Джон.
Тётя Ли отмахнулась от него, подойдя ко мне.
— Что ты видел?
— Я не уверен. Ее родители показались мне хорошими.
— Они достаточно хорошие, — сказала тетя Ли, — Мэвис была избалованным ребенком в школе. Ее семья владела половиной города из-за цинкового завода, но завод закрылся, и один за другим они все умерли от рака. Вы знаете, что этот проклятый завод загрязнил здесь подземные воды? Шёл длинный судебный процесс против ее семьи. Единственное, что у нее осталось — это этот дом. Знаете, он должен был зваться Особняк Ван Метер. Они изменили название, когда родители Мэвис умерли, и она вышла замуж за сына Калхунов. Ван Метеры здесь всем ненавистны.
— Это грустно, — сказал я.
— Грустно? Ван Метеры отравили весь город. Половина населения сражается с раком или с осложнениями рака. Это наименьшее, что они заслужили, если ты спросишь меня, особенно если ты примешь во внимание то, как они ко всем относились.
— Мэвис плохо к тебе относилась?
— Нет, но она ужасно относилась к твоей маме и дяде Джону.
Я нахмурился:
— И её муж — босс дяди Джона?
— Он хороший человек, — сказал дядя Джон, — Все его любят.
— Что насчёт девочки? — спросил я. Дядя Джон понимающе улыбнулся, и я покачал головой. — Неважно.
Он мне подмигнул:
— Она красавица, не так ли?
— Неа. — Я прошёл мимо них и открыл дверь подвала, спускаясь вниз по лестнице. Тетя Ли миллиард раз просила дядю Джона сделать там ремонт, купить новую мебель и ковер, но я не сидел там так много времени, чтобы это меня волновало. Все, что было важно для меня — это камера, и дядя Джон дал мне свой старый ноутбук, чтобы я мог практиковаться обрабатывать фотографии. Я скинул фото, которые сделал, но не мог сконцентрироваться на них, все время думая о странной девочке и ее странной семье.
— Эллиот? — позвала тетя Ли. Я поднял голову и посмотрел на маленькие квадратные черные часы, стоящие рядом с монитором. Я взял их в руки, не веря, что прошло уже два часа.
— Эллиот, — повторила тетя Ли, — Твоя мама звонит.
— Я перезвоню ей через минуту, — крикнул я.
Тетя Ли спустилась вниз по ступенькам, в ее руке был мобильный телефон.
— Она сказала, что если ты хочешь свой собственный телефон, то должен сказать об этом ей или мне.
Я вздохнул и встал со своего места, пробираясь к тете Ли. Я взял ее телефон, нажал на дисплее на громкую связь, и поставил его на свой стол, возвращаясь к работе.
— Эллиот? — произнесла мама.
— Привет.
— Я, эм… Я поговорила с твоим папой. Он вернулся. Он хотел сказать, что сожалеет.
— Тогда почему он не говорит это? — проворчал я.
— Что?
— Ничего.
— Ты не имеешь ничего против того, чтобы он вернулся домой?
Я сел обратно на свой стул, скрестив руки.
— А какая разница? Ты ведь спросила не потому, что тебя волнует, что я думаю.
— Меня волнует это, Эллиот. Вот, почему я позвонила.
— Как твой глаз? — спросил я.
— Эллиот, — прошипела тетя Ли, делая шаг ко мне.
Через секунду мама ответила:
— Уже лучше. Он обещал…
— Он всегда обещает. Это его не сдерживает, когда он зол, вот в чем проблема.
Мама вздохнула:
— Я знаю. Но я должна попытаться.