Вот первый черный хобот наступил на мост из мертвецов. Он не покраснел и не обжегся, как убитый. Он лишь попробовал путь на крепость, сделал хобот поуже у основания и, чуть помедлив, двинулся вперед к открывавшемуся радужному свечению, все разраставшемуся над воронкой. Волны моря взъярились, но не могли достать победно шествующего по трупному мосту. С удвоенной силой они вгрызались в переход, но слишком широк он был, и уже второй и третий смерчи шествовали за первым, достигшим сияния. Отчаяние охватило деву, и вдруг она почувствовала огромную силу, словно не в соленой морской воде стояла, а в потоках межмирового астрала, где плещется чистая магическая энергия.
Тем временем к краю моста подошли и самые крупные, главные смерчи. В них не было схваченных существ, заметила Мириам. Она ощутила, что там, подхваченный вихрем и разложенный на мириады частиц, закручен кто-то один, кто-то с огромной магической мощью, живой, хоть и практически развоплощенный. Четыре меньших смерча в почтении присели перед скрытой силой своих господ, словно уступая дорогу. Узкий мост, истончающийся с каждым мгновением, оказался слишком тонким для двух гигантов. И тогда из центра каждого гиганта ударила ослепительная молния. Четыре вспышки – и четыре мертвых смерча полетели в воды, став новым ковром под ноги повелителям.
Довольно заурчав, те двинулись ко все расширяющемуся нежному сиянию. А Мириам-Лассия зажала уши. От предсмертного крика тысяч существ кровь засочилась у нее между пальцами. И ее собственные багряные капли стали последними в чаше терпения.
Не помня и не понимая, что она делает, дева закричала и вскинула окровавленные ладони в магическом жесте и прокричала заклятие, повторить которое сама бы уже не смогла. Даже не вспомнила бы, что именно и как она сделала. Только соленая вода под ее руками вдруг послушно поднялась в гигантский вал. Выше самого высокого смерча, обнажив соленое дно, вскинулась волна и тугой прозрачно-синей струей ударила в один из вихрей-гигантов.
Мост под ним рухнул, и, оказавшись в соленой воде, смерч скорчился, свился в сферическую капсулу размером с ладью, покрылся пылающими пузырями, словно ожогами. Его собрат отскочил на берег и в диком вое бросился прочь от моря, расшвыривая все на своем пути.
– ААААА… иииииииииии! – кричал смерч. Может, кто-то другой услышал лишь завывание ветра, но Мириам точно знала – смерч кричал и уносился в ужасе.
Гигантская волна, вызванная волшебством Мириам, прорвала берег, унеся с собой скалы. Часть воды не вернулась. Да и сама волшебница не устояла на ногах. Магический удар оказался таким сильным, что ее опрокинуло навзничь и откинуло. Вода накрыла деву, и воды сомкнулись над ней, как склеп. Теряя сознание, Мириам успела почувствовать только обрывок мысли: «… справилась!».
Она уже не видела, как соленая вода довершила работу, разъев и обрушив остатки стеклянных мостов. Не видела дева, как истаяло разноцветное сияние над воронкой в центре моря, и сама она схлопнулась, но обожженная капсула успела вплыть туда. Тот, кто был внутри, не отказался от своей цели. Пузыри на поверхности эллипса вытягивались в многочисленные щупальца. Капсула стала многоногим чудовищем, прорывающимся к отверстию. Кристаллы соли мгновенно облепляли каждую конечность, наращивали слой за слоем, и та, покрытая коркой, в конце концов отваливалась. Чудище отбрасывало отяжелевшую часть и тут же отращивало новую, несмотря на видимую боль. Вот так, отталкиваясь каменеющими щупальцами, монстр добрался до пенящейся воронки и рухнул туда.
– СССХххРРРаМнН! – пронеслось над сглотнувшей его пучиной, и твердь земная содрогнулась еще раз. С этим последним ударом все закончилось.
Глава 2
Мириам очнулась на берегу. Солнце светило ярко и спокойно. Припекало. До боли в глазах, невозможно ярко сияло совершенно тихое море. Оно словно подернулось маслянистой пленкой. И даже мелкая рябь не играла на его поверхности. Но все тело болело, кожу стягивало и сушило. Острая галька давила спину. Дева с трудом приподнялась на локте: мышцы не слушались, а высохшая под зноем одежда и волосы, она чувствовала, стали тяжелыми и жесткими от соли. «Наверное, я давно здесь лежу, – отметила про себя бывшая Хранительница, – плащ уже высох, и море такое спокойное, как будто не было ничего».
И как отзвук красоты и покоя вокруг дева почувствовала, наверное, впервые за всю свою долгую жизнь, сладкую истому, разлитую во всем вокруг, даже в ее теле. Она, а не боль или усталость после битвы с гигантскими вихрями, прижимала к земле, растворяла силы и мысли. Слияние с чем-то новым, неизведанным, полное и приятное, овладело каждой клеточкой женского тела, заставляя забыть все старое, прошедшее уже.
– А это даже красиво, – сказала сама себе Мириам, поднеся ладонь к глазам, – словно иней на дубовом листе.
Мелкая соль покрывала кожу, некогда белую и нежную. Сейчас же руки Мириам были загорелыми, смуглыми. Дева потянула прядь волос, стряхивая крупинки. Седину и пепельный цвет соль унесла с собой: локоны теперь стали черными. Но перемены не испугали. Ведь так естественно меняться, измениться, если просишь о новой жизни и великий Орлангур толкает тебя в купель нового мира. Вот и одежда изменилась, стала липового цвета или даже как чуть увядшая белая роза. Воды моря выстирали платье почти добела, как тут не улыбнуться мысленно?!
– Какого цвета у меня глаза? – вслух спросила дева. И подивилась своему голосу, глубокому и сильному, скорее низкому.
– Цвета дубового сока, темно-коричневые, – раздалось в ответ. – Заботься о своем новом теле. Другого здесь не будет. – Тень упала на белый берег рядом с Мириам.
Тень дракона, но присел на песок ее хозяин в образе человека. Мириам села, хоть это получилось у нее и не сразу. Пришлось превозмогать тяжесть и истому во всем теле, но не говорить же с Великим Духом Познания в позе полудохлой рыбы, подергиваясь. Тот тем временем уселся рядом и все свои восемь зрачков вперил в искрящуюся бирюзовую даль моря, давая деве возможность привести себя и свои мысли в порядок. Затем подобрал округлый коричневый камешек и запустил его в воду. Тот долго прыгал по поверхности воды, как по гладкому полу, затем вспыхнул желтым огнем и в виде такого светящегося фонарика медленно погрузился в пучину.
– Достань его, – не оборачиваясь к Мириам, ровно, без выражения произнес Орлангур. – Достань, и я кое-что расскажу о твоей новой судьбе. У меня достаточно времени, чтобы ждать, когда ты сама разберешься. Будешь бултыхаться во времени и мире, пока не освоишься. Я представляю, сколько это в годах. А ты – не представляешь. Но можешь выбрать и более короткий путь к цели: придется побарахтаться в воде, встать и принеси мне светоч.
Двигаться совсем не хотелось, даже знать не хотелось ничего, настолько крепки были объятия волшебной неги, но они же и напугали: «Так я потеряю себя, если не справлюсь. Если не пойму законов нового мира». Решение пришло само собой. Дева встала и пошла. Осторожно и медленно входила она в тяжелую маслянистую густую жидкость, которой оказалась гладкая синева. Совсем не такой она запомнилась в битве Мириам. Погружение совсем не было трудным, но не было и освежающим: вода оказалось теплой, и долго пришлось идти по мелководью. Сто шагов, сто двадцать… Наконец глубина достигла талии, потом груди, плеч. Дева нырнула, вытянув руки вперед, и открыла в воде глаза. Светоч сиял спокойно и ровно. Никакого сопротивления, никаких трудностей. Мириам вынесла его на берег, слабо удивившись его легкости и тому, что никакой магии в нем она не чувствует. На воздухе светящийся камень тут же покрылся коркой соли и погас. На ладони у девы вместо живого огонька лежал голыш.
Орлангур взглянул с удовлетворением. По крайней мере, промокшей ныряльщице так показалось.
– Теперь хлопни в ладоши и произнеси заклинание очищения, – повелел Дух Познания, смежив веки. – Да брось ты этот камень, раз он тебе мешает. Что ты с ним носишься?!
От последнего повеления Мириам оторопела: как бросить? Взять и бросить? Разве светоч не стал магическим талисманом, наградой за бой с черными смерчами? Зачем тогда сотворил его и посылал в море?
Всеведущий Дракон издавал какие-то странные звуки, похожие на сдавленное шипение. Глаз при этом не открывал. А Мириам совсем растерялась. Так и замерла по колено в воде с высохшим камнем в руках, когда поняла: «Да он издевается!». И с возмущением отшвырнула камень.
А Золотой Дракон уже открыто трясся от смеха.
– Ты очень органично входишь в этот мир, жрица равновесия, – наконец успокоившись, сказал он прежним, сильным голосом. – Совсем почти как человек. С мыслями и чувствами, готова попирать столпы Упорядоченного, сотрясать по возможности пласты реальности, проходить через непроходимое, и пасующая перед тем, кто над тобой смеется. Выйди на берег, на берег твоей новой родины. Ты станешь хранить ее тайну и силу.
– Вот это?
Мириам ужаснулась: ее, Хранительницу Леса, окружала пустыня, гористая и безжизненная. Соль хрустит под ногами. Ни травы, ни столь любимых ею деревьев. А из зелени только маслянистая вода.
– Да, ты прекрасно с нею управляешься. Уже проявила род своей магии. Потом поймешь, какой именно. Знай только, не должно это место попасть к тем, чьи руки и помыслы суть разрушение.
Никогда бы дева Лесов Лассия не дерзнула противоречить и перебивать Великого Духа Познания, но ведь сам он дал ей другое имя, другую внешность и воздух нового мира, похоже, совсем изменил кроткую деву:
– Несправедливо, Великий! Тут же выжженная солнцем земля, а я… Ты наказываешь меня! Лучше убей просто! Тут камни, и соль, и песок, и даже ила в воде нет! Ничего живого! Несправедливо; я думала, мне доверят жизнь, а…
– А речи о справедливости не было. Только о втором шансе. И он был дан тебе. И ты снова справилась только на «почти». Как и в первый раз, в дубовой роще, ты стояла и смотрела на гибель живых, решив, что кто-то за тебя спасет твоих, кто-то более могущественный, кто-то великий вмешается. А потом лила слезы на пепелище. Стоя здесь, в море соленой воды, подобной слезам, выплаканным тобою, ты снова стояла и смотрела…
– Я растерялась, но не струсила. – Щеки Хранительницы пылали, она знала: Орлангур прав и не прав одновременно. Он говорил суровую правду, не давая спрятаться за чувствами, как за одеждой. И оттого Мириам чувствовала себя голой под взглядом этих восьми зрачков.
– По суду без страстей ты снова виновна в гибели живых существ, так как не остановила брандейцев сразу же. И будешь причиной еще немалых смертей. Слуги хаоса остались живы и даже прорвались в другой мир Упорядоченного. Заслуживаешь ли ты после всего сделанного даже мысли о снисхождении? Справедливо ли просто оставить тебя в живых?
Человек на песке потерял четкие очертания, его образ задрожал, как мираж в раскаленных песках, и золотое сияние чешуи пробилось сквозь телесные черты, слепя и выжигая сомнения в справедливости сказанного. И из огня воспоминаний на Мириам смотрел молодой дракончик, заживо сгорающий в петлях стекленеющего смерча, безмолвно кричала девушка с косой, клоками отрезанными прядями волос, первородный эльф прикрыл в предсмертной муке свои фиалковые глаза… Их всех и многие тысячи других в одно мгновение увидела дева. Они стояли длинными, уходящими в небытие рядами, меж зеленых дерев ее дубравы, и тела их плавились, становясь черной сажей. Стыд и горе, бессильное горе пронзили сердце Хранительницы.
Но злое сияние погасло, жар сменился светом, и марево, окутав светящуюся фигуру, снова придало ей форму человека на песке. Тот же вздох, что слышала Мириам, будучи еще девой Лесов, сейчас погасил пламя гнева. Демогоргон был рядом со своим братом.
– Но Творец создавал своих детей не для сведения счетов. Потому ты и жива и будешь жить здесь, пользуясь силой, что я тебе оставляю. Если бы ты не дерзила, то я сказал бы просто, что тебе надо делать и зачем, а теперь только: отныне, Мириам, ты – жрица ордена Равновесия, храни мир в этом месте и в этом Мире, пока не сменит тебя кто-то с таким же даром, что и твой.
Орлангур поднялся и пошел прочь, не оборачиваясь более на нареченную жрицу. С каждым шагом он все больше терял человеческий вид, и на прибрежном песке не оставалось следов его поступи. Бело-золотой дракон ушел в отвесную каменную стену.
Глава 3
– …А потом ты встретила отца? – черноглазый кудрявый юноша развел плечи, поиграв уже хорошо очерченными мышцами. Холщовая свободная рубаха нежно-зеленого цвета с большим вырезом горловины не скрывала его атлетического телосложения. – Пока я слушал тебя, у меня накопилось много вопросов. Но, как воспитанный сын, не буду прерывать рассказа матери.
– Я слышу иронию в твоих словах, Кайно, или это только призрак материнских страхов? – улыбнулась красивая цветущая женщина. Она попыталась обнять сына, но тот уклонился, сверкнув темнотой зрачков из-под густых ресниц.
– Мам, ты говоришь по-восточному цветисто. – Свести все к шутке и уйти от темы сын Мириам умел. – Почему бы просто не продолжить рассказ? Другого подарка на день рождения я и не жду уже давно. Сколько мне лет сегодня, напомни…
То ли шутка, то ли вызов. Мать задержала взгляд на красивом орлином профиле сына. Заходящее солнце делало его мягче. На вид ему двадцать. Не больше. Но это только на вид. Обычай отмечать день рождения каждый год – дань обычаям мира Терры. Но какой в этом смысл, если живешь уже не один местный короткий век? «Хвала Творцу, что Орлангур выбрал нам место, где смена сезонов не слишком заметна… Но иногда я думаю, что это похуже Хеля…» – Мириам улыбнулась своим мыслям, но не сводила глаз с сына. Тот улыбку посчитал ответом и отвернулся.
– Ты совсем мальчишка и всегда им будешь. – Что она еще могла сказать?! – К тому же ты не прав насчет подарка. Давай будем считать тебя совершеннолетним с сегодняшнего дня.
Женщина протянула сыну искусно вышитый пояс.
– Теперь ты сможешь, как мужчина, носить на нем меч или что захочешь. – Ей было приятно видеть, как загорелись глаза юноши.
– Отцовский меч?
Нет, он, право, ненасытен!
Мать завязала пояс на талии сына. Широкая рубаха отрока сразу стала взрослой одеждой. И Кайно отвлекся, залюбовавшись редкой красоты работой: весь пояс был словно выложен листьями никогда не виданных им деревьев, округлых и резных одновременно, между ними – камни бледно-желтого, отливающего металлом оттенка.
Порыв ветра принес с моря удушливый запах серы. Мириам вздохнула. Тени финиковых пальм спасали от палящих лучей, но от удушливого аромата – нет. За сотни лет на берегу Мертвого моря женщина так и не привыкла к запаху. Потому что знала его первопричину: остатки и останки волшебных существ, гибель которых она видела. Или даже стала причиной, как сказал Дух Познания.
– Давай продолжим беседу вечером, в прохладе, – предложила Мириам, – у меня еще есть дела по хозяйству. И спустись к морю, сын. Посмотри, нет ли путников. И ты знаешь, что делать…
«История на сегодня окончена», – понял Кайно, и нельзя сказать, что это его радовало. Откупиться подарком, пусть даже таким прекрасным, о нет, мама! Не получится. Мать скрывает слишком многое, но только разогревает так решимость узнать правду: и о себе, и об отце, которого никогда не видел, и о своей миссии здесь, на берегу этой лужи с солью, и о странных путниках, которых всегда чует, и вообще! Что именно «вообще», Кайно не представлял точно, но был уверен, что «вообще» существует и реально, но мать не хочет о нем говорить.
Вот и сейчас он снова убедился в материнском чудесном «вообще» чутье: на горизонте, по седой прибрежной полосе, мчались во весь опор всадники на верблюдах. Да, рассказ о семейных тайнах на сегодня действительно окончен – вечером будет не до разговоров с матерью, найдутся собеседники поинтереснее.
Кайно дальше делал, как учили: первым делом посмотрел на небо, нет ли знака, но не увидел ничего, кроме пылающего белого шара солнца. Что за знаки там мать умудряется видеть? Затем повернулся лицом к распадку с источником, где они жили с матерью, и сделал несколько заученных жестов, произнеся нараспев непонятные слова. Как велела всегда в таких случаях мать, представил парящего над домом коричневого сокола. Вновь ничего не увидел глазами, но, как утверждала Мириам, это и не обязательно: те, кто должен, сами увидят, если все сделал правильно. Эти действия помогали на время скрыть от посторонних их долину. Так, по крайней мере, утверждала Мириам. Вроде работало, но сам Кайно разницы не видел. Затем, уже от себя, юноша взял соляной булыжник поувесистей и сел у входа в распадок в тени самой первой из финиковых пальм. Прислонившись спиной к шершавому стволу, Кайно пошарил у ее корней и достал давно припрятанный там египетский систр – подарок одного из гостей, побывавших как-то в их финиковой роще. Мать тогда велела ему выбросить игрушку в море, сдвинула черные брови и посмотрела недобро. Но бубенчики так жалобно звякали, пока мальчик нес их к берегу, и так был не похож их звон на привычные звуки пустыни, что Кайно не смог. Впервые ослушался матери. Сейчас, чтоб скоротать ожидание, сын Мириам постукивал звенящей погремушкой о ладонь. Колокольчики издавали свое «дзинь», и от этого становилось как-то веселее.