А здесь и тело было чужое. Так проще, объяснял Палыч. Чем дополнительно сочинять всю историю проникновения в 1936 год, думать о социальных привязках, о внутренней логике внедрения, не лучше ли воспользоваться готовой «платформой»? Разрабатывается подходящий местный типаж, в него как бы впрыскивают Сашино сознание. Раз — и ты в 36-м году, но с паспортом, работой, деньгами и жильем. А далее играй, как хочешь… Ну, понятно, выполняя миссию.
«Миссия — это важно, — тут Константин Павлович делался необыкновенно серьезен. — Для того чтобы активизировать ваш полет фантазии, необходим некий вектор. Нужно поставить определенную задачу. Решая ее, сталкиваясь с разными трудностями, вы и начнете структурировать воображаемую реальность».
Придумано неплохо. Даже имя у прототипа то же. Вообще удивительно, сколь подробно они разработали этот персонаж. Лучницкий Александр Степанович, 1906 года рождения, служащий, происхождения пролетарского… С каждым днем он узнавал все больше о своем здешнем «теле». То ли продолжалось гипнотическое вливание, то ли это резвилась собственная фантазия, достраивая картину.
Поначалу это казалось странным. Ведь раньше он не отличался столь уж игривым воображением. Откуда что взялось? Откуда он вообще столько знает о тридцатых годах? Ну, что-то читал, еще до армии… роман какой-то старый… Константин Павлович только улыбался, выслушивая эти речи. «Мы плохо себя знаем, Саша. Наш мозг в обычном режиме работает едва ли не в десятую долю отпущенных ему возможностей. А вот если запустить его на полную мощность…» И многозначительно поглаживал серебристый обруч.
Нет, конечно, постоянно пребывать в Ленинграде 1936 года было бы слишком утомительно. Так на то и КЗоТ, восьмичасовой рабочий день. В шесть вечера (в реальности) вырубался ток, снимался с головы обруч — и свобода. До десяти утра. Он шел домой, в свою скучную однушку — к телевизору, интернету и пиву «Муромец». Но странное дело, день ото дня привычная жизнь как-то линяла, жухла. Реальность древнего Ленинграда звала его, тянула. Там все было хоть и выдуманное, но яркое — как небо в июльский полдень.
«Да, — в конце концов признал Константин Павлович, — есть своего рода наркотический эффект. Зависимость. Но не волнуйтесь, это после опытов легко снимается. Вы же не первый у нас… Главное, на состоянии здоровья это никак не отражается. Вашему воображению поставлены жесткие рамки, линия ваших грез изогнута согласно программе эксперимента. Поэтому не берите в голову. Потом пройдете недельный курс реабилитации…»
Он поставил чайник (нелегко далось ему тонкое искусство укрощения примуса), почистил картошку. Тетка Авдотья все бубнила себе под нос, но Саша уже не слушал. Что-то казалось ему странным, что-то этакое крутилось в мозгу, но ухватиться за ниточку никак не выходило. Может, насчет работы? Здешней, ленинградской? Как же скучна ему поначалу казалась эта Леноблпотребкооперация! Там он трудился скромным счетоводом. Сводил дебет с кредитом, о чем раньше и понятия не имел… Потом обнаружилось, что и люди интересные, и девочки есть очень даже спелые, — кабы не мысль, что все будет записываться на кристалл, он бы определенно форсировал. Раз уж Люся пожелала ему напоследок «успехов в личной жизни»… И плевать, что личная жизнь получается сугубо виртуальная; а вот забудь он о лаборатории, о серебристом обруче, и как различить, где реал, а где вирт? Чувства-то все те же, а комсомолочки здесь, кстати, вовсе даже не закомплексованные… или так хочется его воображению?
И тут Саша подскочил, будто опрокинул чайник на брюки. Вчера же было одиннадцатое! За Фельдманом должны были ночью прийти! Опечатать комнату. Какой, к лешему, управдом с его претензиями? Сейчас бы вся квартира гудела, как растревоженное осиное гнездо. В материалах же четко сказано — 11 июня, с четверга на пятницу…
Как же так? Не сработал обруч, подавая корректирующий импульс? До сих пор никаких отступлений от вводной не наблюдалось. Или… Может, Фельдмана взяли прямо на вокзале? А Раиса Марковна с Манечкой? Арестовать должны были одного Моисея Абрамовича.
Что же делать? Возвращаться в лабораторию и советоваться с Константином Павловичем? Крайне нежелательно. Во-первых, завлаб с самого начала предупредил, что запись останавливать нельзя. Кристалл загубишь. Все равно как в старое время CDR-диски писали. А гамма-кристаллы — вещь не просто дорогая, а очень дорогая… Во-вторых, на посмешище себя выставишь. Может, это не баг, а предусмотренная программой эксперимента фича?
Значит, так. Прямо вот сейчас на Литейный, отстоять в длинной очереди зареванных женщин, выяснить у дежурного — поступал ли такой Фельдман М.А. Даже если сняли с поезда, то дело-то в Ленинградском управлении заведено, сюда и привезут. Хотя, наверное, справки дают только родственникам… Ну, авось обаяние сработает. А если все путем — завтра надо будет увольняться из кооперации и ехать в Донецк.
Но это все потом, а пока — нажарить картошки. Голодное брюхо к миссии глухо.
* * *
Снилось что-то мутное. Сперва обещанный Манечке котенок, по-чему-то размером с носорога, гонялся за ним и требовал немедленно оплатить по акту, потом товарищ Сталин задумчиво ковырял в носу на их коммунальной кухне, а тетка Авдотья сердито пеняла ему за невымытый пол. А в конце концов симпатичная экспедиторша Леночка оседлала Константина Павловича и, колотя его по лысине, неслась по ночной степи навстречу огромной апельсиновой луне…
Саша рывком сел на кровати. Ночь… где-то на улице фонарь и аптека. Ходики негромко тикают… Сон внутри сна. «С физиологической точки зрения, — объяснял Константин Павлович, — ваше состояние во время сеанса является особого рода сном. Нет, не гипнотическим, гипноз нужен только в начальной фазе. Здесь нечто иное».
В дверь постучали — как-то неуверенно. Не понравился Саше этот стук, сердце на мгновение провалилось куда-то в область желудка. Он вскочил с кровати, принялся нашаривать в темноте брюки.
— Кто там?
— Сашенька, открой! — голос тетки Авдотьи напоминал выжатую половую тряпку. — Тут это… такое значит…
Он щелкнул выключателем, комнату затопил жиденький, тусклый свет. Уже догадываясь о своем ближайшем будущем, отодвинул засов.
Тут же, оттеснив бледную тетку Авдотью, в комнату вломились трое. Парочка молодых людей в гимнастерках и красноармеец с винтовкой, сейчас же занявший позицию у дверей.
— Гражданин Лучницкий? Александр Степанович? — ухмыльнулся один из визитеров, похожий на обожравшегося сметаной кота.
Ну вот, приплыли… Что ж, такой поворот исключать не стоило. Но что же теперь делать-то?
— Ну, предположим, — кивнул Саша. — А вы, извиняюсь, кем будете?
— А мы, извиняюсь, будем из органов безопасности, — расплылся второй и даже обмахнулся какой-то корочкой. И тут же, без всякого перехода, заорал: — Контра, гнида! Сгною!
На пороге маячила тетка Авдотья, на лице ее страх смешивался со жгучим любопытством. Взяли в понятые, решил Саша.
Нет, надо что-то делать. И прямо в ближайшие секунды. До конца сеанса еще пять часов, кристалл пишется. Значит, «всплывать» нельзя. Но как же миссия? Сколько продлится следствие? Недели? Месяцы? И стоит ли полагаться на пресловутое «обаяние»? Да, ему здесь почему-то все верят, но есть же какой-то естественный предел. Не волшебник ведь. А за это время с лишенными его присмотра Фельдманами всякое может случиться. И эксперимент не даст ожидаемых результатов. А Моисея Абрамовича погонят на Колыму. А Манечку сунут в детдом для врагов народа.
Чушь, конечно. Никто никуда никого не сунет, игра это все. Игра воображения. И тем не менее… Пускай игра, пускай вирт, почему же их так жалко?
— А что вас интересует, товарищи? — елейно осведомился Саша. — Может, я вам сразу и покажу? Начнем, пожалуй, с переписки?
— Это с какой же переписки? — тут же заинтересовался котообразный.
— Да Энгельса, — как нельзя кстати вспомнился старый фильм. — С этим, как его, чертом… с Каутским.
Прыжок к двери, еще в воздухе удар ногой под подбородок, и тут же — время растянулось эластичным бинтом — подхватить выпавшую винтовку красноармейца. Резкий щелчок затвора.
— Стоять! — резко скомандовал он и выразительно повел стволом. Оба визитера сунулись было по кобурам, но двигались они точно аквалангисты на предельной глубине. Их что, вообще ничему не учат? Стволом под основание носа «коту» (повезло ему, что штык снят), прикладом в висок второму. И для верности добавить скрючившемуся на полу красноармейцу. Хорошо бы этих кексов связать, да нечем и некогда. Быстро обшарил карманы, мельком глянул на корочки. Пригодятся. Со вторым даже отдаленное сходство наблюдается.
— Тетя Авдотья, зайди-ка, — Саша едва ли не силой втянул в комнату остолбеневшую соседку. — Вот посмотри на них, на фашистско-троцкистских недобитков, маскирующихся под работников НКВД и похищающих честных советских людей. Я вызову милицию и настоящих чекистов. А твоя задача — успокоить людей, если кто проснулся от шума. Объяснишь им, что такое вот, понимаешь, вредительство… ну ты ж умная баба, должна иметь понимание. Ступай, ступай… Да не бойся, они еще долго не прочухаются…
Он стремительно оделся, сунул в карман лейтенантские корочки и взял чемоданчик, на всякий случай сложенный с вечера.
Тщательно запер снаружи дверь. Замок хороший, сам врезал. Долго ломать придется.
Времени было всего ничего. Скоро соседи начнут трезвонить куда надо и не надо. И визитеры очнутся. А предстояло еще вырубить водителя: во дворе гостеприимно дожидался «черный воронок»… Ну, да уж как-нибудь справится. Против нашей десантуры ихние чекисты хлипкие.
Особенно воображаемые чекисты.
* * *
— Вы присядьте, Александр Григорьевич, — завлаб хмурился, то и дело протирал лоб, хотя в его кабинете было совсем не жарко. — Нам с вами предстоит серьезный разговор. Тут, видите ли, вот какое дело…
Саша поежился. Вступление ничего хорошего не предвещало.
— Проблемы у нас… — Константин Павлович отвел взгляд. — Не только конкретно у нас, а у всего института. Перекрыли нам кислород — в смысле, финансирование. И президентский грант под наше направление тоже накрылся медным тазом… Там, наверху, — его ладонь взметнулась к потолку, — совсем озверели… Короче, ряд тем приходится сворачивать. В том числе и наши с вами исследования. Виртуальный Ленинград… Жалко, а что поделать? Даже и штатных сотрудников придется сокращать, на треть от списочного состава… То есть вы, конечно, с расчетом получите и премию из резервного фонда, — суетливо утешал Константин Павлович. — Жалко с вами расставаться, но что поделать…
— Понятно все, — вздохнул Саша, глядя на буйную заоконную метель. Рановато что-то в этом году началась зима.
— Если не секрет, Александр, — помолчав, спросил завлаб, — у вас есть на уме какие-то варианты трудоустройства?
— Это вы к чему? — вяло поинтересовался Саша, у которого, конечно же, никаких вариантов не было. Это все потом — обзвоны, шастанье в интернете, а то и биржа труда…
— Тут вон какое дело, моему зятю работники нужны. Он руководит крупной строительной фирмой, сейчас они все реорганизуют, требуются новые люди. Неглупые, ответственные. Мне почему-то кажется, что вы справитесь. Зарплата уж точно не меньше, чем у нас. Вот, — он нацарапал на бумажке телефон. — Можете прямо завтра с утра звонить… Только вот что… Маленькая личная просьба. Пожалуйста, не рассказывайте никому о наших исследованиях. Понимаете, — в голосе завлаба что-то булькнуло, — все-таки хотелось бы сохранить приоритет. Может, все еще и вернется на круги своя. А если пойдут разговоры, идею могут перехватить. Вы меня понимаете?
— Да не волнуйтесь, Константин Павлович, — поднялся Саша. — Буду нем как рыба.
Он не лукавил. Действительно, совсем не тянуло рассказывать кому-нибудь про жизнь в 36-м году. Вышло бы что-то вроде стриптиза.
И вертелась глупая мысль: а что же теперь будет с Фельдманами?
* * *
Саша поставил гравидиск на свою площадку, мигнул брелком сигнализации. Надо признать, повезло — в их доме крыша плоская, стоянку оборудовали на раз. А вот Антошка, сэр Энтони, как называют его в отделе, вынужден ютиться в древней высотке. Хочешь не хочешь, а ставь свою «гравицапу» на уличной стоянке. Со всеми втекающими и, главное, вытекающими…
Люся, конечно же, трепалась по визору с этой жуткой своей подругой Зинаидой, наглой истеричной дурой. В старину таких называли кликушами. Но как же, не смей обижать Зиночку! У нее так печально сложилась судьба, надо закрывать глаза на мелкие недостатки, и вообще, от вас, мужиков, сочувствия хрен дождешься.
Так и выражалась — «хрен». При пятилетней Машеньке и трехлетнем Димке. И как бритвой: «Когда нечего возразить, цепляются к словам».
А ведь поросенком визжал от счастья, когда Людмила свет Аркадьевна соизволила вернуться. Во всех деталях он помнил ту люто-снежную зиму пятнадцатого года. Звонок в дверь, надрывный такой… а за окном ветер перемешивает хлопья снега с хлопьями тьмы. И на пороге — она. Снежная королева. Во всяком случае, шуба точно оттуда.
Он не спеша разделся, пошел в детскую, повозился с наследниками, выслушал Димкины жалобы на вредную Машку и Машкины на противного Димку, пообещал в выходные слетать с ними в зоопарк — само собой, при надлежащем поведении, прилежании и кашепоедании.
Молча подкрался к болтающей Люсе (и плевать, что на глазах у завистливой Зинаиды), поцеловал в тонкую, как у Царевны-Лебедь, шейку.
— Обед на верхней полке холодильника, сам разогреешь, — не оборачиваясь, сообщила она.
Холоскрин на кухне надрывался рекламой. «Я расскажу вам, в чем секрет успеха», — сообщила Саше сексапильная дамочка, пока он совал суп и котлеты в микроволновку. Суровый мужик в камуфле рекламировал микронасадки Тобольского завода. «Да настоящий, блин, мужик дешевку юзать не привык». Деточка младшего школьного возраста в незаметном глазу купальнике ныряла с вышки в огромный торт — в нем из белого крема уже торчали головы ее довольных одноклассников.
Саша раздраженно щелкнул пальцами. Умный экран, уловив команду, переключился на случайный серфинг по каналам.
«Но все же как вы объясняете причины технологического прорыва последних лет?» — допытывалась холоведущая Мариалла (модное в этом сезоне имечко). Почтенный седовласый академик глядел на нее снисходительно. И терпеливо объяснял, что научно-технический прогресс подчиняется особым законам, это не прямая, а причудливая кривая, аппроксимировать которую можно лишь с известной долей осторожности… И не надо говорить: «Как из рога изобилия», — ту же антигравитацию могли бы открыть и двадцать лет назад, кабы не беспредел и практически полное отсутствие финансирования. А лечение рака на любой стадии, «транснуклеарная волна»? Дорогая моя, теоретические наработки опять же были еще в прошлом веке, не было лишь политической воли, чтобы сломить сопротивление фармакологических олигархов. Та же самая борьба сейчас идет с транспортными корпорациями. Все понимают, что «си-трансгрессия» и быстрее, и дешевле, но куда девать аэробусы, гравидиски и прочие велосипеды? И куда девать занятых в этой сфере людей?
Расправившись с борщом (увы, покупным, из банки), Саша дал команду переключиться на новости. Все равно ничего умного в «Гранях познания» не услышишь. Так и будут тянуть кота за резину. Никто ведь — ни академик, ни уборщица — не знает ответа. Да, действительно посыпалось. Да, как из рога изобилия. И что интересно, все открытия исключительно российского производства. Каких-то три-четыре года — и мы опять мировая держава, а не радиоактивное кладбище. Ура, сограждане! Под мудрым водительством президента Усова!.. В европейских школах ввели обязательное изучение русского языка…
«Наводнение в Нижегородской области… десятки жертв… представитель МЧС заявил…»
«В своем выступлении министр отметил, что «ваххабитская петля» — это проблема, уходящая корнями в далекое прошлое, и неправомерно сваливать всю вину на действия военных».