Нo даже если бы он и совершил такой faux pas , его хозяин не показал бы ни малейшего смущения, а плавно перевел бы беседу на другую тему. За короткое время, прошедшее с момента их знакомства, Дункан понял, что Джордж Вашингтон – опытный дипломат. Уверенность, с какой он держался, не была результатом самовоспитания. Недаром его генеалогическое древо уходило на несколько столетий вглубь. Но чего Дункан никак не мог понять, так это внешнего облика землянина. Смуглокожий, элегантно и дорого одетый, Джордж
Вашингтон был невысокого роста, лысый и довольно полный. Больше всего Дункана удивляли его лысина и полнота. И двадцать третьем веке и то и другое легко исправлялось. Правда, эти особенности существенно отличали его от остальных людей. Наверное, причина скрывалась в желании Вашингтона выглядеть не так, как все. Эта тема была еще деликатнее вопросов безопасности на дорогах. Дункан понял, что ее лучше не касаться, пока он как следует не познакомится с Вашингтоном. Возможно, ее лучше не касаться вовсе.
Лимузин ехал по изящному мосту, перекинутому через широкую и довольно грязную реку. Дункан еще никогда не видел настоящих рек с настоящей водой. Однако в дождливый вечер вода показалась ему отталкивающе-холодной.
– Потомак,- пояснил Вашингтон.- Сейчас вам вряд ли понравится эта река. Но в солнечный день, после того как весь ил уйдет вниз по течению… Тогда ее воды сияют голубизной. Даже не верится, что на возрождение Потомака понадобилось двести лет… А это «Уотергейт» . Не настоящий, конечно. Тот снесли в последние годы двадцатого века, хотя демократы требовали сохранить отель как национальный памятник… Зато Центр Кеннеди сохранился в более или менее первоначальном виде. В прошлом находились архитекторы, предлагавшие свои проекты реставрации Центра. Но потом это стало считаться дурным вкусом. Зачем подновлять историю?
Они ехали по Вашингтону, все еще купающемуся в лучах былой славы (хотя дождливая погода несколько портили впечатление). Дункан читал, что за триста лет город мало изменился. Так оно и было. Большинство правительственных и общественных зданий бережно сохранялись, поэтому, как утверждали критики, Вашингтон представлял собой крупнейший в мире «жилой музей».
Вскоре машина свернула в проезд между красивыми, тщательно ухоженными лужайками. С приборной панели лимузина донеслось негромкое «бип-бип», а под рулевым колесом вспыхнул сигнал: «ПЕРЕЙТИ НА РУЧНОЕ УПРАВЛI НИЕ». Джордж Вашингтон опустил руки на руль. Скорость понизилась до двадцати километров в час. Машина неспешно катилась мимо цветочных клумб и замысловато подстриженных кустов. Проехав еще немного, Вашингтон затормозил у крыльца старинного здания, которое было слишком велико для частного дома и слишком мало для отеля. Тем не менее это был отель, о чем свидетельствовала замысловатая надпись, выполненная старинными, трудночитаемыми буквами на фронтоне крыльца: «ОТЕЛЬ "СТОЛЕТИЕ"».
Похоже, профессор Вашингтон обладал сверхъестественной способностью предупреждать вопросы.
– Это здание построил в конце девятнадцатого века один железнодорожный король. Казалось бы, забота о Конгрессе. Здесь останавливались конгрессмены и высокопоставленные гости. Но эта забота принесла королю железных дорог несколько тысяч процентов прибыли. На время торжеств наш
комитет снял все здание. Большинство официальных гостей мы разместим здесь.
Здесь Дункан в очередной раз был удивлен, даже ошеломлен. На Титане детей с ранних лет учили все делать самостоятельно. Обслуживанием занимались сервомеханизмы, но никак не люди, и слово «слуга» Дункан привык считать достоянием истории. И вдруг к нему подбежали двое чернокожих людей в вычурных старинных одеждах. Они взялись нести его скромный багаж. Один из швейцаров (в памяти Дункана всплыло другое старинное слово) обратился к нему на приятном, мелодичном языке. Дункан не понял ни единого слова.
– По-моему, вы переигрываете, Генри,- с легким упреком заметил ему профессор Вашингтон.- Возможно, вы прекрасно владеете условным языком рабов, но какой от него толк, если ваши слова понимает лишь горстка историков лингвистики? Кстати, где вы раздобыли этот грим? Думаю, мне он тоже понадобится.
Человек, которого звали Генри, что-то ответил, но Дункан опять ничего не разобрал. Пока они с Вашингтоном поднимались в кабинке лифта, похожей на золоченую птичью клетку, тот сказал:
– Боюсь, профессор Мерчисон слишком глубоко проникся духом тысяча семьсот семьдесят шестого года. Однако это свидетельствует об очевидном прогрессе. Если бы лет двести назад ему предложили сыграть роль своего бесправного предка – пусть всего лишь на время торжеств,- он бы расшиб вам голову. А сейчас – сейчас он просто наслаждается своей ролью, и мы бы ни за что не смогли уговорить его вернуться в аудитории Джорджтаунского университета.
Вашингтон взглянул на свою пухлую шоколадно-коричневую руку и вздохнул.
– Становится все труднее и труднее найти человека с настоящей черной кожей. Поверьте, я вовсе не расовый сноб, поспешно добавил он,- но мне будет грустно, когда у всех нас окажется одинаковая темноватая кожа. Думаю, вы сознаете свое неоспоримое преимущество.
От удивления Дункан едва не раскрыл рот. Цвет собственной кожи заботил его не больше, чем цвет собственных волос. Просто никто и никогда не заострял внимания ни на том ни на другом. Дункан вообще не думал о себе как о чернокожем. Только сейчас он заметил (не без удовольствия), что кожа у него темнее, чем кожа Джорджа Вашингтона, потомка африканских правителей.
Когда Вашингтон распрощался и оставил его в гостиничном номере, Дункан облегченно вздохнул. Теперь можно не заботиться об учтивом выражении лица и не думать над каждой фразой. А главное – не делать вид, что бодро держишься, когда в действительности едва стоишь на ногах. Дункан рухнул в одно из невообразимо мягких кресел. Спинка кресла покорно откинулась назад, словно эта мебель была специально сконструирована для обитателей планете пониженной гравитацией. Вашингтон оказался заботливым и предусмотрительным хозяином. Но Дункан знал: пройдет немало времени, прежде чем он освоится в этом мире.
Гравитация, конечно же, была самым убедительным напоминанием, что он не на Титане. Однако существовали и десятки других, ощущаемых не столь резко. Взять хотя бы величину этой комнаты. По титанским меркам она была просто огромной, а такую роскошную мебель Дункан видел только в исторических пьесах. Впрочем, он и сам сейчас находился в гуще истории. Здание отеля строили во времена, когда не то что ракеты – самолеты считались техническим курьезом. И в убранстве номера господствовали вещи той эпохи. Шкафы, полные изящной стеклянной посуды, живописные полотна, старомодные фотографии чопорных, давно забытых знаменитостей. Возможно, среди них были и снимки того, настоящего Вашингтона… Нет, здесь он хватил через край. Фотография появилась уже после смерти первого президента Соединенных Штатов. Дункан разглядывал тяжелые портьеры. Конечно, на Титане ничего подобного не было и быть не могло. Даже на уровне голографических изображений, хранящихся в Центральной библиотеке.
Коммуникационная консоль была значительно моложе шкафов и портьер, но и ее возраст насчитывал не менее ста лет. Она состояла из знакомых Дункану элементов: серого экрана, буквенно-цифровой клавиатуры, видеокамеры и звуковых колонок. Старомодный вид выдавал их возраст. Почувствовав, что ему хватит сил добраться до консоли, Дункан поднялся, осторожно ступая, прошел туда и плюхнулся в менее мягкое и удобное кресло.
Тип устройства и серийные номера, как обычно, находились сбоку. Вот и дата: 2183 год. Значит, он правильно угадал: консоли почти сто лет. Дункан оглядел консоль. Никаких следов изношенности, если не считать слегка стертой поверхности на клавишах букв Е и А. Впрочем, откуда взяться износу, если во всем устройстве ни одной движущейся части?
Коммуникационная консоль стала для Дункана еще одним ощутимым напоминанием, что Земля – древний мир и здесь умеют сохранять прошлое. И всегда умели, если не считать нескольких столетий неразумного потребления, когда главным критерием была новизна вещей. Но времена подобного расточительства давно миновали. Сейчас, если устройство работало нормально, его не торопились менять только из-за устаревшего внешнего вида. Другое дело, если оно ломалось или если появлялось кардинально новое поколение устройств. Конфигурация консоли (особенно ее домашнего варианта) сложилась еще в начале двадцать первого века. Дункан был готов держать пари, что на Земле есть консоли, исправно работающие более двухсот лет.
Более двухсот лет. А ведь это даже меньше, чем десятая часть мировой истории. Впервые в жизни на Дункана навалилось сознание собственной никчемности. До сих пор он скорее в шутку думал, что терранцы сочтут его варваром с задворок Солнечной системы. Сейчас же он с горечью признавался себе, что в этой шутке есть солидная доля правды.
Глава 18 ПОСОЛЬСТВО
Мини-секретарь, или просто минисек,- портативный компьютер – был прощальным подарком Колина. Дункан еще не успел познакомиться со всеми функциями этой маленькой, но чрезвычайно удобной и полезной штучки. Минисек был старым, но работал исправно, и Колин не без некоторого сожаления расстался со своим верным помощником. Он сопровождал Макензи-среднего повсюду. Вполне естественно, что с годами футляр минисека несколько обтрепался и кое-где покрылся пятнами. По меркам Земли отцовский подарок был недостаточно элегантен – это Дункан понял в первый же день.
Минисек имел стандартные размеры и легко умещался на ладони взрослого человека. Если не особо присматриваться, внешне компьютер мало чем отличался от старинных электронных калькуляторов, появившихся в последнюю треть
двадцатого века. Но это только внешне. Минисек на много порядков превосходил их по своим возможностям и быстродействию и был гораздо удобнее. Дункан вообще не представлял себе жизнь без таких помощников.
Поскольку человеческие пальцы за три века не стали тоньше и изящнее, клавиши минисека имели те же размеры, что и его далекие предки. Клавиш было пятьдесят, зато функций – практически неограниченное количество. Минисек мог работать в нескольких режимах, и обозначения на каждой клавише менялись сообразно выбранному режиму. Если был выбран буквенно-цифровой режим, на двадцати шести клавишах появлялись буквы латинского алфавита, а на десяти других – цифры от нуля до девяти. Стоило переключиться на математический режим, и буквы исчезали, а вместо них появлялись знаки «х», «+», «?», «-», «=» и знаки всех стандартных математических функций.
Следующим режимом был словарь. Минисек хранил в своей памяти свыше ста тысяч слов. Экран превращался в страницу словаря, имеющую традиционные три столбца. Для поиска и перелистывания существовали особые кнопки. Часы/календарь тоже отображали свои данные на миниатюрном дисплее. Однако объемы информации бывали настолько велики, что порою требовался экран больших размеров – вплоть до экрана коммуникационной консоли. Для этого у Минисека имелся оптический интерфейс – крошечный приемно-передающий глазок. Он работал на длинных волнах ультрафиолетового диапазона, и пока он и сенсорное устройство консоли «видели» друг друга, между ними происходил обмен информацией со скоростью несколько мегабайт в секунду. Это предохраняло память минисека от переполнения; в любое время что-то можно было перебросить на стандартную консоль и надежно сохранить. Если же на минисеке требовалось выполнить определенный вид работы, для нее с консоли загружалась вся необходимая информация.
Сейчас Дункан использовал минисек для простейшей работы – записи речи, что для такого могучего малыша было почти оскорблением. Младший Макензи был один на громадной, незнакомой и, что скрывать, чужой ему Земле. Даже неуклюжие тезисы приветственной речи, которые он собирался наговорить, не должны стать достоянием других людей. А уж тем более – его звуковой дневник. Здесь ему понадобится то, чем на Титане он почти не пользовался,- установление пароля для доступа к информации.
Лучшим паролем будет какое-нибудь простое слово, которого нет в памяти минисека. У него есть такое слово! Слово, которое он знает очень давно и которого не было и не могло быть в памяти его умной игрушки.
Дункан быстро набрал: «KALINDY», намеренно сделан ошибку и написав это слово через «К», а не через «С», как оно в действительности писалось. Следуя инструкции, он ввел слово еще раз и получил подтверждение, что пароль сохранен. Затем он прикрепил себе на рубашку миниатюрный микрофон, произнес несколько проверочных слов и убедился, что минисек воспроизводит запись только после набранною пароля.
На Титане Дункан никогда не вел дневник, будь то звуковой или традиционный, на бумаге. Но здесь все обстояло иначе. Вскоре он начнет встречаться с разными людьми и ездить по разным местам. За несколько недель он увидит, услышит и узнает больше, чем за все годы своей жизни. Если не сохранить впечатления, они быстро потускнеют и изгладятся из памяти. Дункан твердо решил записывать все, что только сможет. В будущем эти записи станут его бесценным сокровищем. Он даже представил себе, как в возрасте Малькольма сидит и слушает слова, доносящиеся из далекой молодости…
«Двенадцатое июня две тысячи двести семьдесят шестого года. Я все еще приспосабливаюсь к земной гравитации. Сомневаюсь, что сумею полностью адаптироваться к земным условиям. Я уже могу провести на ногах целый час, не испытывая особой боли в ногах. Вчера я видел прыгающего человека. Я не поверил своим глазам…»
«Джордж – он чертовски предупредителен – нашел мне массажиста. Не знаю, поможет ли мне массаж, но ощущения очень интересные».
Дункан остановил запись, уловив в своих словах некоторую недосказанность. На Титане ручной массаж был редкостной роскошью, и Дункан знал о нем лишь понаслышке. Массажист Берни Патрас оказался приятным молодым человеком. Он держался с Дунканом просто и естественно, не выказывая ни малейшего превосходства. Патрас прекрасно знал физиологию человека. Он специализировался на работе с жителями других планет и дал Дункану несколько ценных советов по поводу адаптации к земному тяготению. Все «недуги гравитации» лечились одним универсальным средством.
– Постарайтесь хотя бы один час в день проводить в ванне, – посоветовал ему Берни.- Особенно это важно в первый месяц вашего земного пребывания. Я представляю, насколько плотным будет ваш график, но ни в коем случае не пренебрегайте ванной. И потом, там ведь тоже можно работать. Например, читать или что-то надиктовывать. Посол Луны даже брифинги проводит, едва высовывая нос из воды. Говорил мне, что так ему лучше думается…
Наверное, описанное зрелище было весьма недипломатичным. Единственным в своем роде даже для этого города, который чего только не видел…
«Я уже целых три дня как на Земле, но только сегодня у меня появились силы, намерение и возможность упорядочить, свои мысли. Клянусь: с этого дня я буду делать записи ежедневно…»
«На следующее утро после моего прилета Джордж – его все зовут здесь только так – отвез меня в наше посольство. Оно находится в нескольких сотнях метров от отеля. Посол Роберт Фаррел извинился, что не смог встретить меня в космопорту. "Если вы попали в руки к Джорджу,- сказал он,- мне не о чем беспокоиться. Профессор Вашингтон – просто гений организованности". Вскоре Джордж покинул нас, и мы долго говорили с глазу на глаз».
«С Бобом Фаррелом мы встречались три года назад, когда он прилетал на Титан. Посол хорошо меня помнит. Так это или нет, но говорил он вполне убедительно. Возможно, умение производить нужное впечатление – неотъемлемое искусство каждого дипломата. Фаррел держался очень дружелюбно, всем своим видом выражая готовность помочь. Тем не менее мне показалось, что он что-то недоговаривает и исподволь старается что-то от меня узнать. Я понимаю двойственность его положения: будучи терранцем, представлять интересы другой планеты. Когда-нибудь у нас из-за этого могут возникнуть трудности, но пока что заменить Фаррела некем, Никто из титанцев не смог бы постоянно жить на Земле…»