Иногда боги, желая развлечься, наделяют мужчину роковым даром красоты. Одной из их жертв был Карл Хелмер.
Только через несколько лет и отчасти благодаря Колину Дункан начал понимать нюансы романа между Калинди и Карлом. Вернувшись на Землю, она ежегодно присылала семье Макензи открытки, поздравляя со Звездным днем. Последняя открытка пришла от нее вскоре после того, как Дункану исполнилось двадцать три.
– До сих пор не знаю, может, я тогда сделал ошибку,- невесело произнес Колин.
Он вертел в руках ее открытку – традиционный прямоугольник из тонкого картона с такими же традиционными словами, написанными за миллиард километров от Титана.
– Тогда мне это казалось хорошей затеей,- добавил средний Макензи.
– Во всяком случае, особых бед твоя затея не принесла,- сказал Дункан.
Колин удивленно поглядел на него.
– Не знаю. Все получилось не так, как я ожидал.
– А чего ты ожидал?
Иметь отца, по сути являющегося твоим братом-близнецом, только на сорок лет старше,- это великое преимущество, но не всегда и не во всем. Колин знал все ошибки Дункана, которые тот еще готовился совершить, поскольку в том же возрасте совершал их сам. От такого отца было невозможно что-либо скрыть, поскольку они оба думали одинаково. В таких ситуациях единственным разумным способом поведения являлась предельная честность.
– Я толком и сам не знаю, чего я ожидал,- признался Колин.- Когда я пришел в старую штольню, где их разместили, и увидел Калинди… Среди убогих каменных стен она сверкала, как сверхновая. Мне захотелось узнать больше об этой девушке… захотелось сделать ее частью своей жизни. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
Дункану оставалось лишь молча кивать.
– Я же не какой-нибудь «похититель младенцев». Переговорил с Шилой. Она согласилась. Твои мысли были заняты Карлом. Мы оба надеялись, что Калинди даст тебе новую пищу для размышления.
– Она и дала. Я потом долго расхлебывал эту новую пишу. Колин сочувственно усмехнулся.
– Представляю. Карл всегда умел понравиться. В те годы половина Титана была в него влюблена… наверное, и сейчас не меньше. Поэтому мы и стараемся держать его подальше от политики. Напомни, чтобы я как-нибудь рассказал тебе об Алкивиаде.
– Кто это такой?
– Древнегреческий полководец. Был слишком умен и обаятелен на свою голову, да и на чужие тоже.
– Ценю твою заботу,- с легким сарказмом сказал Дункан. – Но тогда все это лишь вдвое усложнило мне жизнь. Калинди без обиняков заявила, что я для нее чересчур мал, единственным предметом ее интересов был Карл. Самое скверное – они даже не возражали, чтобы я лежал рядом и смотрел, как они занимаются любовью. Главное – чтобы им не мешал.
– В самом деле?
Дункан помрачнел. Странно, как он раньше не додумался до столь очевидных вещей!
– Да, черт побери! Они не возражали. Им даже нравилось, что я рядом и меня можно подразнить! Во всяком случае, Карл с удовольствием меня дразнил.
Это признание должно было бы повергнуть Дункана в шок, но почему-то задело его куда меньше, чем он ожидал. Он уже давно замечал в характере Карла черты жестокости, только не хотел верить своим наблюдениям. В интимных отношениях Карл вел себя как грубый равнодушный самец. То, что он проделывал с Калинди, пугало Дункана, вызывая омерзение к сексу. И это – у шестнадцатилетнего парня, в котором бурлили все соки! Потом, задним числом, Дункан удивлялся, как он тогда не стал импотентом.
– Я рад, что ты перестал смотреть на Карла сквозь розовые очки,- угрюмо произнес Колин.- Но разобраться в нем ты должен был сам. Нам бы ты все равно не поверил. Что бы Карл ни сделал, он наверняка за это расплатился. Его срыв… это был не просто упадок сил. И не верю я врачам, что он полностью выздоровел.
Слова отца вернули Дункана к мыслям о срыве, пережитом Карлом. История эта до сих пор оставалась тайной, которую семья Хелмера не желала ни с кем обсуждать. Для романтических натур все объяснялось просто: расставание с Калинди разбило Карлу сердце. Дункан в этом сильно сомневался. Карл ничуть не напоминал чувствительных героев старинных мелодрам. Да и с чего бы Хелмеру-младшему горевать – ведь у него не было недостатка в утешительницах. Однако срыв случился через пару недель после отлета «Ментора».
Как бы то ни было, но личность Карла круто изменилась. Встречаясь с ним, Дункан едва узнавал своего некогда закадычного друга.
Внешне Карл остался таким же красивым и обаятельным. Возможно, даже более обаятельным – он возмужал. И вел он себя вполне дружелюбно, хотя мог без всякой причины вдруг умолкнуть и погрузиться в собственные мысли. Но прежняя непринужденность в общении исчезла. А может, ее никогда и не было…
Нет, нельзя так думать. Это несправедливо. У них были прекрасные моменты настоящей искренности и открытости… пока в их жизни не появилась Калинди. И был лишь один такой момент после ее отлета.
Даже сейчас, когда Дункан вспоминал день прощания, в его душе поднималась волна грусти. А тогда… тогда горечь расставания была неимоверной. Они прощались в зале терминала шаттлов, набитом провожающими. Каждого землянина окружала группа опечаленных титанцев. Многие не скрывали слез. Люди и не подозревали, что им будет так жалко расставаться с экстравагантными гостями: титанцы успели к ним привыкнуть.
Горе Дункана усугублялось завистью. Карл ухитрился полететь на шаттле вместе с Калинди, чтобы окончательно проститься с нею на борту «Ментора». Когда она в последний раз помахала Дункану из-за карантинного барьера, Карл стоял рядом с ней. Еще мгновение – и Калинди перейдет в мир воспоминаний и несбыточных мечтаний. Иного Дункан тогда и представить не мог.
Карл вернулся через пять часов, с последним шаттлом.
Бледный, понурый, непохожий сам на себя. Он молча протянул Дункану небольшой сверток из цветной бумаги с крупной размашистой надписью: ОТ КАЛИНДИ С ЛЮБОВЬЮ.
Трясущимися пальцами Дункан развернул радужную бумагу. Внутри был стереопузырь. Глаза застилали слезы, и он далеко не сразу увидел ее облик.
Связанные общим горем, они несколько часов не проронили ни слова. И только потом Дункан задал другу вполне очевидный вопрос:
– Карл, а тебе она что подарила?
Карл почему-то перестал дышать и отпрянул. Он сделал по инстинктивно, вряд ли даже сам заметил.
– Это… это секрет. Ничего особенного. Как-нибудь я тебе расскажу,- напряженно, словно защищаясь, ответил он.
Нет, не расскажет. Дункан это сразу понял. Что-то подсказывало ему: больше они с Карлом уже никогда не будут сидеть так, как сейчас.
Глава 10 КОНЕЦ СВЕТА
На планетах с низкой гравитацией и плотной атмосферой вездеходы на воздушной подушке – весьма привлекательный вид транспорта, хотя и не безупречный. В особенности это касается перемещения по равнинам, покрытым рыхлым снегом. Когда вездеход достигает крейсерской скорости двести километров в час, позади клубится метель, препятствующая всякому движению. Зато передний обзор остается превосходным.
Однако их вездеход перехлестывал крейсерскую скорость и шел на трехстах. Дункан уже начинал жалеть, что не остался дома. Эта поездка вовсе не требовала его участия, и было бы крайне глупо сломать шею за пару дней до отлета на Землю.
Впрочем, ничто не предвещало опасности. Аммиачный снег, над которым они летели, лежал ровным слоем. Трещины и разломы в этих местах отсутствовали, так что движение на предельной скорости было вполне оправданным. Этой возможности Дункан дожидался несколько лет и не хотел ее упускать. Еще никому не удавалось наблюдать «воскового червя» в активной фазе всего в восьмидесяти километрах от Оазиса. Сейсмографы засекли характерные признаки этого феномена, и компьютер мгновенно выдал сигнал оповещения. Еще через десять минут вездеход покинул шлюз и помчался над снежной равниной.
Сейчас они приближались к низким склонам горы Шеклтон – небольшого смирного вулкана. Первые поселенцы, исследовав его характер, причислили вулкан к добрым соседям и рискнули строить город менее чем в сотне километров от него. «Восковые черви» почти всегда были связаны с вулканами, а некоторые порождались ими. По меткому замечанию одного из пионеров освоения Титана, это напоминало «взрыв на фабрике спагетти». Неудивительно, что открытие «червей» наделало столько шума в научном мире: сверху они были здорово похожи на защитные туннели вроде тех, что на Земле прорывали термиты и другие общественные насекомые.
Но к великому огорчению экзобиологов, происхождение здешних туннелей оказалось природным явлением, аналогичным земным лавовым трубкам, только с гораздо меньшей температурой. Судя по показаниям сейсмографов, голова «воскового червя» двигалась со скоростью до пятидесяти километров в час, выбирая склоны не круче десяти градусов. Когда давление (а именно оно служило движущей силой) было достаточно высоким, «черви» могли ненадолго подняться и на более крутой склон. «Голова», состоящая из горячих нефтепродуктов, оставляла за собой туннель диаметром около пяти метров. «Восковые черви» считались благословенным природным даром; они не только служили ценным источником сырья, но и создавали помещения под склады и хранилища.
Туннели годились даже под временное жилье, если, конечно, людям удавалось приспособиться к стойкой гамме весьма специфических запахов.
У водителя вездехода была и другая причина для спешки – сезон затмений. Дважды в течение сатурнианского года, накануне равноденствий, Солнце почти на шесть часов скрывалось за невидимой громадой Сатурна. В отличие от Земли, дневной свет исчезал не постепенно, а с шокирующей внезапностью. Гигантская тень Сатурна накрывала Титан, наказывая беспечных путешественников, забывших взглянуть на календарь.
Сегодняшнее затмение должно было начаться через час. Если дальнейший путь не преподнесет никаких сюрпризов, у них вполне хватит времени добраться до «червя». Вездеход несся над поверхностью узкой долины, окаймленной удивительно красивыми аммиачными скалами. Здесь присутствовали все оттенки синего: от нежнейшего сапфира до глубокого, насыщенного индиго. По богатству красок Титан занимал первое место среди планет Солнечной системы, соперничая даже с Землей. Будь солнечный свет поярче, разноцветье Титана ошеломляло бы еще больше. Хотя в палитре планеты доминировали красные и оранжевые тона, в каком-то уголке обязательно можно было увидеть и другие краски спектра; правда, лишь ненадолго. Метановые бури и аммиачные дожди постоянно меняли облик и цвет ландшафта.
– Вызываю вездеход номер три,- раздался голос оператора станции слежения в Оазис-Сити.- До конца долины остается пять километров. На вашей нынешней скорости вы пройдете это расстояние менее чем за две минуты. Затем вам предстоит десятикилометровый подъем на глетчер Амундсена. Оттуда вы сможете наблюдать «червя». Но, думаю, вы опоздали: он почти достиг Конца Света.
– Черт! – выругался геолог, мастерски управлявший вездеходом.- Так я и думал! Неужели я никогда не застану движущегося «червя»?
Он резко сбросил скорость – и снежная пелена свела видимость к нулю. Несколько минут геолог ориентировался только по радару, ведя машину сквозь сверкающий белый туман. Окна переднего обзора начало облеплять комками углеводородной слякоти. Водителю пришлось срочно включить ультразвуковые очистители. Их работа сопровождалась пронзительным звуком, похожим на визг. Толстые пластиковые окна затрясло в ультразвуковой лихорадке. Снежные хлопья послушно начали выстраиваться в красивые стоячие волны, чтобы затем распасться.
Наконец вездеход выбрался из этого маленького шторма. На горизонте виднелась блестящая черная стена глетчера Амундсена. Через несколько столетий ползучая гора подберется к самому Оазису, и будущим поколениям жителей придется думать, как спасти город. В годы сатурнианского лета вязкость пропитанных нефтью масел и воска делалась исключительно низкой, и тогда глетчер двигался с впечатляющей скоростью – несколько сантиметров в час. Однако зимой он намертво застывал.
Еще давным-давно тепло титанских недр растопило часть глетчера, образовав озеро, названное переселенцами Туонела. Его воды, черные, как сам глетчер, перемежались более светлыми вихрями и полосами. Потом озеро замерзло. Тот, кто впервые видел с воздуха этот феномен, непременно восклицал:
– Совсем как чашка кофе, в которую добавили сливок!
И почему-то каждый думал, будто это сравнение пришло в голову только ему.
Вездеход двигался над ледяным зеркалом озера. Вихри и полосы казались прожилками внутри большого самоцвета. Вскоре начался новый склон, густо усеянный валунами. Чтобы не задеть их, водителю пришлось включить дополнительную вертикальную тягу. Это, в свою очередь, снизило скорость до ста километров в час. Вездеход двигался зигзагами. Геолог чертыхался и без конца смотрел на часы.
– Вон он! – крикнул Дункан.
Впереди, в нескольких километрах, из тумана, постоянно клубившегося над горой Шеклтон, проступала белая полоса, напоминающая кусок веревки. Она тянулась вниз, уходя за горизонт. Водитель развернул вездеход, намереваясь догнать голову. Но Дункан чувствовал: они опоздали. Главной цели им уже не достичь. Сейчас они находились неподалеку от места с впечатляющим названием Конец Света.
Еще через несколько минут вездеход остановился на почтительном расстоянии от Конца Света.
– Ближе нельзя, иначе нас может сдуть,- пояснил водитель. – Кто-нибудь хочет выйти наружу? У нас еще есть полчаса светлого времени.
– А снаружи холодно? – спросил кто-то из пассажиров вездехода.
– Тепло. Всего минус пятьдесят. Вам вполне хватит однослойных костюмов.
Дункан несколько месяцев подряд не выбирался за пределы Оазиса. Но в нем с раннего детства укоренились навыки, которые ни один житель Титана не имел права забыть. Дункан проверил давление кислорода, исправность запасного баллона, рацию, плотность прилегания маски. От всех этих мелочей зависела надежда благополучно дожить до старости.
Предстоящий выход считался комфортным: стометровая полоса безопасности, рядом – другие люди, всегда готовые прийти на помощь. Тем не менее Дункан не позволял себе ни малейшей беспечности.
Исследователи космоса, привыкшие к более суровым условиям, недооценивали Титан – и жестоко просчитывались. Да, на его поверхности не требовался прочный скафандр; достаточно было легкого, не стесняющего движения костюма. Здесь даже титанской ночью можно было не опасаться замерзнуть. Если термокостюм не имел повреждений, ста пятидесяти ватт тепла, вырабатываемых телом, вполне хватало, чтобы неограниченное время поддерживать внутри костюма нормальную температуру.
Все эти особенности порою создавали иллюзию безопасности. В скафандре любые повреждения сразу же обнаруживались и устранялись. Порванный же термокостюм воспринимался просто как некоторое неудобство. На него не обращали внимания, пока… пока отмороженные пальцы рук или ног не отваливались сами. Казалось бы, кто осмелится игнорировать предупреждение, что кислород на исходе? Кто отважится уйти заточку невозврата? Но случалось и такое. А отравление аммиаком – далеко не самый приятный способ умереть.
Дункан не позволял тревожным фактам завладевать сознанием, но они всегда маячили где-то на заднем плане. И пока он шел к «червю», давя ногами тонкую кромку, похожую на застывший свечной воск, он автоматически отслеживал местонахождение своих ближайших спутников.
Над ним нависала призрачно-белая, покрытая чешуйками цилиндрическая стена «червя». Чешуйки медленно отслаивались и падали вниз. Дункан стянул рукавицу и голой ладонью коснулся лавовой трубки. Поверхность была тепловатой и слегка вибрировала. Внутри все еще пульсировала горячая жидкость, словно кровь в громадной артерии. Однако сам «червь», находящийся во власти сил поверхностного напряжения и гравитации, уже совершил самоубийство.
Пока его спутники были поглощены измерениями, снимками и сбором образцов, Дункан направился к Концу Света. Он не впервые приезжал сюда, но захватывающее зрелище не утратило своего великолепия.
Почти у самых ног Дункана начинался отвесный склон, уходящий вниз более чем на тысячу метров. Туда упала «голова червя», а обезглавленное «тело» нависло над пропастью, роняя восковые чешуйки. Они исчезали в густом слое облаков. Облака создавали иллюзию твердой поверхности, хотя до настоящей поверхности оставался еще целый километр.
А небо над головой Дункана было удивительно ясным. Даже легкие этиловые облачка не заслоняли яркого (по титанским меркам) солнца. На севере, километрах в тридцати, плавал в дымке конус горы Шеклтон.