Наутро Таван пригнал к отелю отцовский «жигуль» с канистрой бензина в ногах. Мы тронулись. Он оказался неплохо экипирован – опиум, гашиш, марихуана. Хотя сам предпочитал амфетамины.
Я же оставался, как обычно.
Будда-парк оказался свалкой разнокалиберных скульптур на берегу Меконга. Такова была прихоть сумасшедшего монаха, сад бетонных статуй. Как в ЦДХ, только вместо советских бонз – буддийский бестиарий. По пути мы останавливались в деревнях перекусить. Благодаря Тавану это можно было сделать чуть ли не за семейным столом. Прихлебывая огненный отвар из каракатиц, я разглядывал лица людей, которые нас окружали. Все они выглядели на удивление красивыми и спокойными и выражали внутреннее достоинство. Что никак не сочеталось с убогой жизнью, которая их окружала.
При въезде в город свернули в чащу, к монастырю Wat Sok Pa Luang. Здесь находилась травяная сауна, и через пять минут я действительно оказался в деревянном скворечнике, где кипел котел с травами.
Судя по звукам, со мной в парилке еще человек пять. Выхожу, укладываюсь на террасе. Вокруг загустевает вечерний лес, все громче трещат цикады. Массажист приступает к делу. Блаженство настолько тотально, что можно забыть – как меня зовут, где я?
Когда я спускаюсь с веранды на землю, так оно и выходит. Вокруг ночь, Тавана нет. Куда идти? Только в темноте мерцают монашеские кельи, журчит ручей. А я потерялся, пропал. Но, странное дело, чувствую себя при этом в полной безопасности.
Типично лаосский феномен.
Через полчаса блужданий по монастырю меня подбирает девушка на джипе. Это хозяйка сауны, она запомнила меня. – «Ты был спокойный!» – И предлагает подбросить в город. Судя по машине, сауна приносит неплохие доходы.
Когда мы подъезжаем к отелю, загадочный Таван уже там. «Жигуль» исчез, теперь у него мотороллер. И остаток ночи мы гоняем по проспектам, упиваясь ветром и скоростью. Денег Таван почему-то не просит.
Утром рейс в Луанг Прабан отменяют. Путеводители предупреждали, что в Лаосе такое часто бывает, и вот, пожалуйста. Следующий только вечером. Но в аэропорту есть неплохой ресторан и беспроводная сеть. Четыре часа проходят быстро.
...Вьентьян был широк и пуст, Луанг – мал и забит туристами. Отели и лавки в колониальном стиле распахнуты, призывно мерцают фонариками. Гест-хаусы по двадцатке с носа, бывшие королевские усадьбы за пару сотен в сутки. Город пересекает главная улица, местный Бродвей. Есть еще две линии, справа и слева. Все, дальше вода. Стиснутый между Меконгом, речкой Нам Хан и горами, город не вырос. Участь советской столицы его миновала, бетонными коробками Луанг не застроен. Сохранилась древняя структура, лицо – когда город формируется не вокруг дворца, а из деревень подле храмов, которые примыкают одна к другой.
Отсюда и линейная структура.
В 1995 году ЮНЕСКО внес Луанг в список World Heritage. Колониальные развалюхи потихоньку приводят в порядок. Мостят дороги. Но официант из кафе все равно вываливает мусор в реку. Глядя на то, как барахтаются по Меконгу пустые банки, понимаешь, что международная помощь нужна, в сущности, не им – а нам. Чтобы завтра нам было здесь комфортнее, чем сегодня.
Они же будут жить, как жили всегда – сейчас и в следующей жизни.
Из 66 монастырей города 32 действующие. На бровке «Бродвея» гигантский участок с одноэтажным королевским дворцом. Внутренние покои поражают яснополянской аскезой. Белые стены, полы из черного дерева. Комод, буфет. Коечка. Наоборот, зал приемов покрыт золотыми павлинами. В рост портреты королевы и принца – знакомые глаза блюдцами. Наклоняюсь, читаю.
Подпись «Илья Глазунов».
Чудеса, господи.
После революции 1975-го королевскую семью отправили из дворца на «исправительные работы». В «саманы», как звучит у них английское seminar. Ближе к началу 80-х они «исправились», то есть попросту сгинули в пещерах одной из провинций. Официального заключения о монаршей судьбе Лаос до сих пор не обнародовал.
Но королевский дворец функционирует исправно.
Моим вечерним развлечением в Луанге было катание на велосипеде по «Бродвею». Как и на Манхэттене, активность этой улицы то затихает, то разгорается. Тянутся спящие кварталы монастырей, потом вспыхивает иллюминация ночного рынка. Опять ночь, темень. И снова огни, люди. Туристы из Франции поголовно в пробковых шлемах, тянут на верандах винцо, воображая себя колонизаторами.
Хотя местная пища и вино сочетаются довольно плохо.
Проехав несколько жизней, упираешься в базар фруктов. Накупаешь этих елочных игрушек, половину из которых не то что не пробовал – в глаза не видел. И устраиваешь фруктовый марафон, запивая это дело коктейлем собственного изготовления, когда в местный ром льешь колу – и много со льдом лайма.
То, что нужно.
Другое развлечение – сплав по Меконгу. Самый удобный вариант – взять лодку с капитаном на день, стоит это сорок долларов. И двинуть вверх по течению к пещерам Pak Ou, например. На реке наконец понимаешь, что такое семьсот метров над уровнем моря. Потому что видно, как низко идут облака, как они «стелятся». И ты невольно вжимаешь голову в плечи.
Завидев лодку с «клиентом», из деревни на другом берегу отчаливает смотритель пещер. Он выдает мне билет и фонарик. И курит с капитаном, пока я брожу по катакомбам.
Возвращаемся затемно, лодка быстро летит вниз по течению. И хотя впереди тьма тьмущая, уже доносятся запахи. Аромат рыбного супа и монастырских благовоний. Печного дыма. А еще сквозь рев мотора доносятся звуки песни. Это поет капитан. Он думает, что на корме его не слышно, но я различаю каждое слово. Чем ближе к дому, тем громче, веселее песня. Смешно, но мне хорошо знакомы эти странные созвучия. Потому что именно так пели по ночам в посольстве Лаоса, в Москве под окнами.
А значит, все сходится.
Мы причаливаем в дождь, хотя сезон дождей давно кончился. Этот дождь будет лить несколько дней, кромешной стеной – потому что в Китае тайфун и наводнение, и нас тоже задело. Из-за этого дождя аэропорт закроют, а рейсы – отменят.
И мне придется сидеть в этом городе еще много дней, ждать у моря погоды.
О чем я пока не догадываюсь.
И спрыгиваю на берег.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Коньяк
1
Самый удивительный коньяк я пил в Ташкенте. Он пах айвой, гранатом и дыней, этот коньяк, – и хлебным дымом. Жаль, не помню, как назывался.
Мне скажут, что в Ташкенте не может быть коньяка. Что коньяк делают в городе Коньяк и нигде больше. Правильно. Но коньяк – это не только «наименование, контролируемое по происхождению». Коньяк – это жанр. С переменным успехом его делали и будут делать в Турции и Молдавии, Армении и Болгарии. Хотя всем известно, что лучший материал и мастера находятся в Коньяке. И спорить тут бесполезно.
Стихи и Ташкент в эссе о Коньяке и Франции приходят на ум по другой причине. Дело в том, что в коньяке, где бы он ни появился на свет, – как и в хорошем стихотворении – заложена информация о том, кто, где и как его создал. В концентрированном или сгущенном – а лучше сцеженном – виде. Вот почему коньяк (бренди) в Ташкенте пахнет гранатом, а спирты из морского региона Буа Ординэр имеют оттенок йода во вкусе.
Коньяк, как и стихи, нужно уметь «читать». «Снимать» информацию, которая в них заложена. Эффект понимания достигается практикой. Идеальный вариант – на «месте преступления», в Коньяке. Однако, имея под рукой бутылку, можно не выходить из дома. Вся информация – историческая, психологическая, климатическая, геологическая – заключена в одной капле этого напитка, где бы он ни находился.
2
Коньяк – напиток исторический, он притягивает и сгущает информацию. Напиток памяти, если угодно. Он вовлекает вас в Историю с большой буквы, но и сам, как хорошее стихотворение, проникает «под кожу».
Становится частью личной истории, твоим личным делом.
С коньяком у каждого связаны свои события. Наполеон и короли мира, великие художники и поэты, которые толкутся в коридорах его истории, уступают место историям из нашей биографии. Потому что время, заложенное в коньяке, «активизирует» прежде всего вашу память.
С коньяком, как умному человеку с самим собой, не бывает скучно.
3
Коньяк – это напиток путешественника. Поскольку в самой природе его заложено перемещение во времени и пространстве.
С годами каждый из нас определяется, какой тип алкоголя сделать «своим», «личным». Можно любить и ценить вина и виски, ром и текилу, но истинное пристрастие определяется тем, что вы наливаете во фляжку перед выходом из дома.
В моей фляжке чаще всего плескался коньяк. Разного качества и происхождения, это был коньяк как жанр. Напиток «осмотрительного любопытства» и «обстоятельной авантюры». Напиток, который учит наносить один удар наверняка.
4
Это был мой первый визит в столицу Франции. Город показался мне на удивление внятным. И если поражал, так поразительной очевидностью, однозначностью, наглядностью. Он был поверхностным – в том смысле, что поверхность означала в нем его содержание и наоборот. То, что я видел, говорило только о том, что я видел. Никаких тайных значений и подводных камней в этом городе искать не следовало. Сегодня, как и сто лет назад, Париж предполагал только один вид коммуникации с самим собой: бесцельное блуждание или «фланирование».
Скольжение по поверхности.
Пространство Парижа понятно и объяснимо, и поэтому комфортно. Писатели и поэты, художники и танцоры недаром выбирали этот город. На людей с раздвоенной психикой он оказывает успокаивающее, терапевтическое воздействие.
В кафе и барах Парижа расклеена реклама в поддержку национального напитка. Тут и там натыкаешься на стандартные плакаты «Quelle cognac etes-vous?» – «Nature». – «Bi». – «Frappez!» («Какой коньяк предпочитаете?» – «Чистый». – «Пополам с водой». – «Со льдом».)
Но французы, оценив сексуальный подтекст, все равно заказывают виски.
Коньяк считается национальным напитком, но сравнивать его с другими напитками этой категории (нашей водкой, например) нет смысла. Не те масштабы потребления. Коньяк во Франции любят, но употребляют мало, предпочитая экспорт. Туда, где миф о Старом Свете, «французскости» – а значит, «роскоши» и «аристократизме» – еще не выдохся.
5
В знаменитом кафе «Дё Маго» коньяк подают, не уточняя, какая марка вам нужна. В бокале – «Реми Мартен» В.С.О.П. и никакого экзистенциального выбора.
Так вот и заканчиваются «дороги свободы».
Что остается? «Вокзал, несгораемый ящик».
Город Коньяк находится на западе Франции. Сорок верст до океана, три часа езды от столицы на скоростном ТЖВ по маршруту «Париж—Ангулем» (далее локальный состав). Отправление с вокзала Монпарнас.
До поезда оставалось время, и я поднялся на небоскреб «Монпарнас». Он вздымается как черный дымоход тут же, на привокзальной площади. Сооружение это примечательное, знаковое. Парижане ворчат, что стамеска испортила старый квартал, что вид на город с башни хорош только тем, что «не видно самой башни».
Мне же башня пришлась по душе. Небоскреб был великолепен в своей лапидарности, самости, отчужденности. Он – это «черный квадрат» Парижа, распяленный на 56 этажей. Только они – Эйфелева, Монпарнас и Сакре Кер – «держат», как волнорезы, море Парижа. Без них, без этих восклицательных знаков, город превратился бы в устрицу. Влажную. Серую. Бесформенную.
На пути в Ангулем ТЖВ пересекает пространство со скоростью самолета на взлете. Легковые машины, которые мы обгоняем, пятятся и исчезают в складках пространства. Деревни врываются в рамку пейзажа как конница – и тоже уносятся за холмы. Поля всех оттенков зеленого веером ложатся перед тобой – и спешно собираются в колоду.
Погода меняется каждые пять минут.
Облака клубятся и струятся, как на ускоренной съемке: то дождь, то солнце, никаких прогнозов. При скорости в 250 км в час даже сознание ускоряется – мысли теснятся в голове, сменяя друг друга как кадры (карты). На бешеной скорости поезд пересекает пространство, где жизнь течет по чайной ложке в день.
Тоже парадоксы исторического развития.
6
I в. до нашей эры – Юлий Цезарь покоряет Гол, территорию на западе нынешней Франции, превратив ее в провинцию Сентонж. Префектом округа назначен римлянин Коню, давший имя городу Коньяк («Коню» + латинское «акум», город).
92 г. от Р.Х. – чтобы поддержать виноделов метрополии, император Домициан запрещает виноделие в провинции. Массовое уничтожение виноградников вокруг Коньяка.
280 г. – отмена запрета указом императора Пробуса. Виноградники активно разбиваются по всему региону Шаранты.
Около 407 г. – опустошительное нашествие вандалов на Римскую империю. Начало экспорта соли из Ла-Рошели.
700–749 гг. – исламизация Испании и Португалии, первое упоминание арабского слова «алкоголь» в старофранцузских текстах.
863 г. – викинги из Скандинавии впервые поднимаются вверх по течению Шаранты и вывозят из региона местное вино.
Начало XI в. – арабский ученый Авиценна пишет трактат о дистилляции алкоголя. Буквальное значение слова «ал кол» – черный глаз: с помощью дистилляции арабы делали косметические краски.
1171 г. – английский король Генри Второй подчиняет Ирландию. В ходе оккупации английские солдаты впервые пробуют ирландскую «воду жизни» – виски.
1270 г. – первое документальное свидетельство о роде Фрапэн в регионе.
1300 г. – первое описание дистилляции с помощью аламбика, или специального перегонного устройства, в арабских текстах.
1337 г. – начало Столетней войны между Англией и Францией, во время которой запад Франции находился в руках Англии, всячески поощрявшей виноделие в регионе.
1453 г. – окончание Столетней войны. Вытеснение англичан с материка. Шаранта теряет основной рынок сбыта вин. Виноделие приходит в упадок. Виноградники вырубают, на их месте высаживают лес. Происхождение названий субрегионов Бон Буа (строевой лес), Фэн Буа (кустарник) и Буа Ординер (смешанный).
1493 г. – опыты Парацельса с дистилляцией.
1494 г. – знаменательный год: в Коньяке родился будущий король Франции Франциск Первый, в Шотландии – виски, а в семействе Фрапэн – Франсуа Рабле.
1515 г. – в благодарность за лояльность, проявленную горожанами во время Столетней войны – а также во имя процветания родного города – Коньяку пожалована льготная грамота от Франциска Первого, дающая торговые и иные привилегии. Стремительное развитие виноделия и виноторговли, рост городского благосостояния.
1532 г. – в Ангулем (тогдашний Ангумуа) прибывает религиозный реформатор Жан Кальвин. Не менее стремительное распространение его идей в регионе.
1535 г. – английский король Генри Восьмой отлучен от католической церкви. Начало Реформации.
1549 г. – в портовых книгах Ла-Рошели зафиксирована отправка первой партии бренди, произведенного в регионе Коньяк.
1561 г. – начало религиозных войн, эпицентром которых становится Шаранта, куда стекались протестанты со всей Франции. Виноделие в упадке.
1598 г. – Нантский эдикт о свободе вероисповедания, положивший конец религиозным войнам. Приток иностранных купцов в регион.
1617 г. – документ, свидетельствующий о том, что некий Франсуа Бертран продал двести бочек превосходного спирта из Коньяка. Кто таков? Кому продал? Об этом история умалчивает.