Услышав про то, что самолет пилотировал Гейдрих, я вспомнил, что он и в нашей истории летал, но там его сбили не насмерть.
— Отлеталась птичка, — резюмировал я, вернувшись к танку.
— В смысле? — спросил Иван, которому я в свое время рассказал правду о нас.
— Да вот, — сказал я, — в моем прошлом Гейдрих в качестве офицера запаса ВВС принимал участие в боевых вылетах немецкой авиации вначале как стрелок-радист на бомбардировщике, затем как пилот штурмовика. В ходе кампаний против Франции, Норвегии и СССР. Это отвечало его представлениям об идеальном офицере СС, который не только сидит за рабочим столом, но и участвует в боевых действиях. После того, как в тысяча девятьсот сорок первом году самолет Гейдриха был сбит восточнее реки Березина и Гейдриха спасли лишь вовремя подоспевшие немецкие солдаты, Гиммлер личным приказом запретил ему участвовать в боевых действиях.
— А тут его мы сбили насмерть… Вот уж неудачное время он для полета выбрал, — высказался Иван, — да и маршрут неудачный был. Вот и долетался…
— Это точно — не в то время не в том месте оказался.
Саня Букварь
Когда через три дня мы добрались до дома одного из коллег Василя, нас встретили вестью, что железнодорожной станции Кобрин больше нет и что летающие в небе колесные пары еще долго будут сниться местным жителям.
— Местных много погибло? — поинтересовался я.
— Десятка три… Ну, и раненых с сотню будет… Нам же не доверяли, на станцию не пускали.
— А немцев?
— Да кто ж их считал-то? Ваш поезд проскочил больше полстанции по второму пути, когда столкнулся со свежеприбывшим путеукладчиком… Оба в пар. На первом стоял эшелон с ранеными немцами — даже не мучились. Третий путь — танки стояли на платформах. Оплавилось много, только в металлолом на завод, а один даже от взрыва через овражек перелетел, у Акимыча в огороде упал. Акимыч даже не за крышу ругался, что взрывом с его дома сдуло, а пообещал по партизанам розгами пройтись — свежий урожай огурцов немецким танком перетоптали!
— А другие пути? — не унимался я.
— Так два осталось. На четвертом не было никого. А на пятом какой-то поезд с пассажирскими вагонами… Был. Ну, и здания вокзала и складов по кирпичикам раскидало. По домам рядом живущего народа малость обломками прошлось. В здание комендатуры, что напротив вокзала, там раньше райком был, аккурат в зал заседаний колесная пара влетела. Прямо сквозь стену. Ну, и еще одна точно в машину какого-то большого чина с повязкой на рукаве, жаль, тот уже вышел и в здании уже был.
— А откуда такие подробности знаешь?
— Так я теперь бригадир. Немцы команду собрали, обломки разгребать. Своих людей у них жутко не хватает.
— А сколько танков было?
— Да кто ж их знает?.. Вот только что заметил, последнее время немцы вагоны явно в перегруз цепляли — на три-четыре штуки больше нормы для паровоза.
— А норма какая?
— В нашей местности — шестьсот тонн на хороший паровоз, ну, и четыреста, если «овечка»…
— Про пассажирский знаешь что-нибудь?
— Вагоны германские, старые. Может, даже до империалистической делались, но врать не буду. Больше ничего не скажу — следов не осталось.
С такими результатами мы и вернулись на базу.
Степан
Мы были на дневке, когда стали свидетелями непонятного природного явления. Впрочем, свидетелями — не совсем точно. Просто услышали, как со стороны Кобрина донесся рокочущий гул. Что это было — я не понял, но спорить с Васильевым, приказавшим сворачиваться и рвать когти, не стал. Перед самым походом он мне пояснил, что так описывался мощный взрыв, произошедший на большом удалении.
После осмысления ситуации нам обоим стало совсем невесело. Немцы взбесятся, это явно. И на этот раз нас точно найдут. Требовалось адекватное отвлечение, а не разгром колонн.
Единственный вариант, который мне виделся — тот самый, самоубийственный, — выходить на дорогу и нагло долбать все, что там есть. А потом попытаться улизнуть от разъяренных немцев. По крайней мере, была надежда, что искать нас будут не там, где мы есть.
Ну, поехали. Идем, разумеется, нагло, но открытые места проходим максимально быстро, да и на дорогу сильно не суемся. А вот и первый объект — в сторону Кобрина отчаянно торопится колонна грузовиков. Судя по скорости и битком набитым солдатами кузовам — там сильно весело. Мы движемся параллельно колонне, и до первого выстрела они нас не замечают. Семидесятипятимиллиметровый осколочный подбрасывает замыкающую машину, в головную влипает снаряд «тройки». Грохочет зенитка, трещат пулеметы. Расстреливаем, не приближаясь на дистанцию гранатного броска. Успели они передать, что ведут бой? Да наверняка. Уходим.
Некоторое время идем по дороге, потом сворачиваем в лес. Этакая заячья петля получается… И влипаем в немецкий заслон. Немцев примерно сотня, плюс НАГ и, самое страшное, четыре пятидесятимиллиметровые пушки. Пушки стоят открыто, видимо, прибыли недавно, да и вообще, у меня сложилось впечатление, что они занимались подготовкой позиций. Та часть расчетов, которая этим занималась, бросилась к орудиям. Остальные начали ворочать пушки в нашу сторону. Самых невезучих срезала зенитка, изрешетив щит ближайшего к немцам орудия. Она же первой и погибла — очередь снарядов с броневика превратила машину в факел. И почти моментом этот броневик полыхнул сам, получив снаряд с «тройки». Вроде это произошло одновременно с тем, как «четверке» снарядом оторвало звездочку, но огня она не прекратила. В общем-то, это и решило дело. Шансов выжить под огнем трех танков у артиллеристов не было. Как не было его и у пехоты. Пленных никто брать не собирался.
Подорвав обездвиженную «четверку», мы продвинулись чуть за позиции заслона, потом снова петля, на этот раз удачная. Уходим на фиг, пока не зажали совсем.
Ушли. А потом еще раз. Эх, хорошо погуляли — немцы запомнят…
…Сколько прошло времени? День? Неделя? Год? Не помню. Где Васильев? Ах да, он же там… Там же, где и все остальные, там, где нас поймали. Ни хрена не помню. Может, и к лучшему. Мы выскочили случайно, и то только потому, что «орел не ловит мух» да в болоте не утопли. Мух… Я те покажу мух!!! Опять воспитание а-ля интеллигент в мозг ударило? Нет уж, покуда жив — ты мужик, а не непонятно что. «То, что нас не убило, сделало нас сильнее», — так, кажется, у Ники в подписи было? Вот и будем действовать именно так. Вперед.
А тут уже недалеко осталось, по-любому. «Объект номер четыре», он же продуктовый склад. Все мы тогда не вывезли, часть специально оставили, на всякий случай. Если немцы нас нашли — там последний и решительный бой. Если нет — то там еда и возможность связаться со своими.
Разведка вернулась, доложив, что все тихо. Спасибо, Юра. Можно пожевать и немного отдохнуть. А после двигать домой.
— Товарищ генерал… — это уже в лагере, доклад. Хотя что тут докладывать — все и так ясно, яснее некуда. В лагерь вернулись пять человек и один Степан.
Олег Соджет
После того, как сбили Гейдриха, ничего особенного мы в Польше сделать не смогли. Нет, конечно, некоторое количество обозников, собиравших продукты по селам, у немцев пропало, пару раз накрывали небольшие колонны с топливом и боеприпасами. С момента начала рейда прошло уже три недели, и я стал подумывать, продолжать ли его или вернуться на базу. Что бы я решил, сам не знаю, ибо судьба решила за меня.
— Командир, — вышел на связь дозор, — к нам приближаются двенадцать грузовиков. Охраны — два мотоцикла.
«Хм… — призадумался я. — Что ж они там везут-то? Да еще и без охраны почти…»
После чего отдал приказ продолжать движение, но быть готовыми к бою. Поравнявшись с передовым мотоциклом, я, благо был в эсэсовской форме, приказал им остановиться. После чего, спрыгнув с танка, подошел к их офицеру.
— Штандартенфюрер Пезль, — представился я, — кто такие, что везете, почему без сопровождения?
— Обер-лейтенант Шульц, — представился немец, — везем евреев, сопровождение с нами в первом и последнем грузовике. А больше не надо — там женщины и дети в основном, куда они денутся?
— И куда вы их? — Я изобразил брезгливость, хоть и хотелось этого фрица на месте прибить.
— На станцию отвезем, а там поездом в лагерь поедут.
— Ну, тогда не буду вас задерживать, — сказал я и пошел к передовому танку.
Оказавшись в коробочке, я сказал радисту: «Передай всем, чтоб, как я окажусь возле последнего грузовика, первый раз…ли, но по остальным не стрелять!»
Бой закончился не начавшись. Оба грузовика с охраной были расстреляны танками, мотоциклы снесли из пулеметов. Водителей тоже перестреляли, когда они из кабин повылезали. После чего, успокоив гражданских, убрались подальше от места происшествия. А вот потом… Гражданских оказалось 239 человек. И с таким «грузом» ни о каком продолжении рейда и речи быть не могло.
Дождавшись вечернего сеанса связи, я приказал радисту сообщить на базу, что мы возвращаемся. У нас две с гаком сотни гражданских, поэтому прорываться будем через какой-нибудь мост. Через какой — не знаю, будем уточнять на месте. Другого способа переправы не вижу.
И мы стали ждать ответа с базы. После подтверждения — начали выдвигаться к мосту.
Ника
— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите?
Карбышев оторвался от экрана ноутбука и посмотрел на меня. Я пожала плечами и прикрыла комп простыней.
— Входи!
Игнатов вошел, как всегда, подчеркнуто ровно и отдал честь. Будто издевался над бедной «товарищем Ивановой», которая принципиально не равняла шаг. На фиг!
— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите обратиться?
— Что у тебя?
— Товарищ генерал-лейтенант, в ходе допроса пленного мы выяснили, что основные оставшиеся силы хорватов базируются на аэродроме в Пружанах.
— Благодарю вас, товарищ лейтенант! Это все?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
— Можете быть свободны.
Игнатов опять козырнул и, четко повернувшись, вышел.
— Что скажете, Ника Алексеевна?
— О чем, Дмитрий Михайлович? О «шахматистах» или об Игнатове?
— И о них, и о нем…
— «Шахматистов» надо однозначно разыгрывать. Кто это будет делать — надо позвать ребят, они без дела уже маются. А вот Игнатов — только не говорите, что я должна с ним найти общий язык! Я же застрелюсь!
Карбышев усмехнулся и кивнул на ноутбук:
— Покажите мне карту, на которой есть Пружаны….
Олег Соджет
Когда до моста остался последний рывок, Ян попросил отпустить его с несколькими солдатами куда-то сходить. Поскольку за прошедшее время право на доверие он завоевал, его отпустили. А когда они вернулись, я офигел. Поскольку, во-первых, они приволокли с собой три танка и ремонтную машину на базе «Опеля». Очередной 7ТР с заваренной пробоиной в МТО, Т-1 со следами замены башни и на сладкое…
— ЯН!!! Ты откуда этот сундук взял?! — заорал я, увидев, ЧТО они приволокли.
— Да он туда как раз перед нами приехал и на отдых встал. Красавец! — гордо ответил Ян.
— Не, ну… и… — выдал я. — И что мы с ним делать будем? Это ж ж…а полная, а не танк. Мы ж за…ся его с собой переть…
— Ну, чего ты? Это же, наверное, самый сильный танк в СССР… — искренне не понимал моих матов Ян.
— Эх… — махнул я на него рукой. — Разберемся, раз притянул…
Не, я, конечно, понимаю, что по сравнению с 7ТР Т-35 смотрится очень солидно. Но я-то знаю, что это за монстр и как его «удобно» было вести… Но и взрывать его, как я бы поступил за пару дней до этого, я не мог. Во-первых, слишком близко к цели… Во-вторых, с учетом выявленных там четырех восьмидесятивосьмимиллиметровых и восьми двадцатимиллиметровых зениток, разделенных поровну между обоими берегами, и батальона пехоты прорыв обещал быть веселым, а «тридцать пятый» становился самым бронированным танком отряда. Да и с учетом количества башен стену огня он организовать мог.
Слегка успокоившись, я посмотрел на вторую часть «добычи» — двадцать три поляка, которые, как сказал Ян, там помогали с ремонтом танков, будучи военнопленными, и… негр. Причем, кроме того, что его зовут Марсель Лука, никто ничего не понял. Знающих французский у нас не оказалось. Так что ни откуда он там взялся, ни кто же он такой, понять не получилось.
Под вечер я снова вышел на связь и сообщил, что прорываться буду завтра и прошу поддержать меня при прорыве.
Ника
У товарища Игнатова, навязанного мне Карбышевым, оказался очень приятный голос. Но даже это не могло исправить впечатления от его зацикленности на армейских фразах. Мне было бы наплевать на это вкупе со всем остальным, если бы Игнатов так же по-военному исполнительно не пытался познакомиться со мной.
— Товарищ Иванова, разрешите?
— Входи-входи… товарищ лейтенант Игнатов. Долго ты еще будешь козырять? Хоть бы сказал, как тебя матушка с отцом обозвали…
— Лейтенант Игнатов Сергей Валерьевич, товарищ Иванова.
— Разрешаю обращаться по имени-отчеству, дорогой товарищ Сергей Валерьевич.
— Гм… не положено…
— А покладено…
— Что?
— То, что не положено, а покладено. Садитесь. Не вынуждайте меня смотреть снизу вверх, а то мне хочется, глядя на вас, вскочить и вытянуться, а с моей ногой….
— Не надо… Лежите, Ника Алексеевна…
— Итак, наша доблестная контрразведка не дремлет?
— Откуда вы знаете?..
— Дорогой мой, если лейтенант пехоты интересуется вещами ему, как пехотнику, совсем не нужными, — это наталкивает на мысли, а мысли имеют свойство умножаться и выдавать результат… Не легче ли, Сергей Валерьевич, просто подойти и узнать? Хотя, конечно, пехотному лейтенанту никто ничего не скажет… Ваше звание?
— Лейтенант!
— НКВД? Лейтенант госбезопасности?
— Вам это знать не положено!
— А Карбышеву доложили хоть? Или ему тоже не положено?
— Товарищ генерал-лейтенант знает.
— Оно и понятно… насчет «сработаетесь». Не устаю поражаться Дмитрию Михайловичу — на что он рассчитывает? Что лейтенант НКВД вдруг возьмет и резко поверит вопреки выучке и партийной линии, что должен общаться с будущистами, которых по всей советской науке нет и быть не может? Конечно, самый логический вывод, который не перечит здравому смыслу — это то, что они шпионы. Английские, немецкие, неважно какие, но шпионы. А вот их цели? В свете последних событий — пока не ясны… Так ведь, товарищ лейтенант?
— Товарищ генерал-лейтенант вам доверяет… а я нет.
— Резонно. Должен же быть во всем отряде хоть один здравомыслящий человек, не верящий в сказки об умных пришельцах, желающих помочь Советскому Союзу выиграть войну. Сказать, зачем лично я это делаю? Первое — потому что хочу жить, но это понятно. Второе — хочу, чтобы жило как можно больше народу, советского народу, а не погибло, как это было в нашей войне. Третье — мой дед погиб, обороняя Киев в составе двести двенадцатой воздушно-десантной бригады в начале августа сего года. Четвертое и пятое — мы попали сюда так же внезапно, как и для вас началась эта война, поэтому мы оказались в одинаковом положении — вы в тылу врага, а мы в тылу времени. И выбор был такой же, как и у вас. Либо сражаться против немцев, либо сражаться против всех… включая вас. Честно… не хочется. Мы чужие, но не настолько, чтобы предавать народ, к которому мы себя так или иначе причисляем. Может, у нас в «будущем» уже и нет того политического объединения, называемого «Советский Союз», но страна, народ — остался тот же самый.
— Советский Союз будет уничтожен?
— Изнутри. Не уничтожен, нет. Просто будет новое правительство, новые законы — во многом оставшиеся такими, как были… но люди захотят жить по-другому… и будут жить так, как они захотят.