– Вот и мамка встала, смотри, внучек, кто пришел! – не прерывая занятия, проговорила баба Настя, обращаясь к Егору, и тот повернулся к Марине.
– Мама! На! – И протянул кусок теста, который перед этим тискал.
Хохол засмеялся, сунув окурок в печку:
– Сынуля пирожок тебе состряпал, видишь, котенок, как хорошо двух мужиков иметь!
– Спасибо, родной! – она поцеловала Егорку в перепачканную мукой щеку. – Мы его сейчас на сковородку положим, и потом мама его съест, хорошо? Доброе утро, баба Настя.
– А мне – не доброе, что ли? – Хохол обнял ее сзади за талию и поцеловал в шею, отведя в сторону волосы.
– И тебе тоже, – Марина повернулась к нему, чмокнув в щеку. – Пойдем, польешь мне, умоюсь.
– Ну пойдем.
В сенях было холодно и сыро, Коваль поежилась, пробуя пальцем ледяную воду в ведре и представляя с содроганием, как Женька с утра обливался такой водичкой на улице.
– Сейчас чайник принесу, а то тебе неприятно будет. – Хохол прекрасно знал, что она с трудом переносит холод, потому принес чайник и урегулировал, так сказать, несоответствие.
Умывшись, Марина окончательно проснулась, подобрала волосы кверху и посмотрела на Хохла – тот улыбался.
– Ты чего?
– Никак не привыкну, что здесь ты просто моя жена.
Она потрепала его по затылку, поцеловала в нос и пошла в кухню, где баба Настя только закончила выпечку, убрав со стола муку и выставив таз с румяными теплыми пирогами.
– Где пропали? Садитесь, пока горячие. Жень, молоко прихвати из холодильника, – распорядилась она, доставая из шкафа кружки.
Марина усадила Егорку на колени, разломила перед ним на тарелке пирожок и подвинула стакан с молоком.
– Мама, на! – он тут же схватил половинку и попытался засунуть ей в рот. Пришлось подчиниться и откусить.
– А теперь сам.
– Нет, мама, мама! – Егорка не отстал до тех пор, пока она не съела весь пирог с его тарелки, и только после этого согласился есть сам.
– Смотри, какой заботливый! – покачала головой баба Настя, глядя на их маневры. – Как тут и был, надо же!
– Ну ты сказала, бабка! – возмутился Женька. – Он же наш, Маринка ему мать!
– Ну-ну, – кивнула бабка. – Только глядите, как бы Нателкина кровинка не проснулась в пацане, нахлебаетесь тогда. Не родной он вам.
– Опять?! – взвился Хохол, вскакивая из-за стола. – Что ты каркаешь все время, как ворона старая?! Что в нем проснется, когда он и не знал ее толком? Маринка – его мать, а отец у него был такой, что тебе и не снилось, – грамотный, образованный, не быдло какое-то! И не смей вообще больше об этом заговаривать!
– Сядь на место! – негромко приказала Марина, не поднимая глаз от тарелки. – Ну?! – И, когда Женька сел, взглянула ему в глаза. – Что разорался?
– Пусть думает, что говорит!
– Я сказала – не ори. Ребенка напугаешь.
– Да идите вы!.. – Он вскочил, перевернув табуретку, и выбежал из дома, хлопнув дверью.
Егорка вертел головенкой, пытаясь понять, что происходит, а потом вдруг заплакал, ткнувшись личиком Марине в грудь. Она встала, заходила по комнате, успокаивая его, но он не прекращал, всхлипывал, подрагивая плечиками, и тогда бабка поднялась и забрала его, направляясь в маленькую комнату и указав Марине глазами на дверь – выйди, мол. Та прихватила куртку и вышла во двор, закурила, сев на лавку. У сарая Хохол махал топором, раскалывая огромные чурки – злость разгонял.
– Жень, остановись на минутку. – Но он не реагировал, продолжая опускать топор на ни в чем не повинные чурки с такой силой, что они разлетались в щепки. – Хохол! Ты оглох, что ли?
– Ну?
– Что – ну? Сюда подойди, – покачивая ногой в такт его ударам, проговорила Коваль.
Женька отбросил топор и приблизился к ней:
– Говори.
Она отбросила окурок, встала и обняла его за шею, прижавшись всем телом. Хохол ошалел, ожидая чего угодно, только не этого.
– Ну что ты, мой мальчик? Что ты так вызверился на старую бабулю? Прослушай и не реагируй, мы-то с тобой знаем, что все будет так, как мы сами решим, как воспитаем. Ну, Жень… перестань, любимый мой, не надо так…
– Господи, котенок, я так испугался вдруг – а если она права и Егорка станет каким-нибудь…
– Ну каким? – перебила она, разглаживая пальцем складку между бровей. – Каким он может стать рядом с нами? Мы же все сделаем, чтобы он рос нормальным, чтобы все у него было, правда? И ты научишь его всему, что сам умеешь…
– Ага, как разборки вести и стрелки забивать! – вздохнул Женька, садясь на лавку и усаживая Марину на колени. – Мы ведь с тобой уроды, котенок, если по обывательским понятиям судить.
– Пусть. Нам нет дела до этого. И Егор никогда не будет таким, какие мы с тобой, никогда не будет заниматься тем, чем мы.
– Да, котенок, не будет, – эхом откликнулся Хохол, покачивая ее на коленях.
…Они прожили у бабки десять дней, пока она лечила Егорку, и все эти дни Марина пыталась помирить их с Женькой, но настырный Хохол не мог простить бабке слов о том, что Егор не их сын. Как Марина ни пыталась убедить его в том, что она не со зла сказала, ничего не помогало – Женька упорно игнорировал бабку, не разговаривая с ней. Но и сама баба Настя осталась при своем мнении, хотя к Егорке привязалась и проводила с ним много времени, рассказывая ему какие-то старые сказки. Да и он тоже доверчиво жался к бабкиным коленям, мог подолгу стоять возле ее кресла, завороженно глядя за тем, как мелькают спицы в ее вязании. В день отъезда Егорка назвал ее бабой, и старушка всплакнула, расчувствовавшись:
– Внучек ты мой, умница моя! Ты уж приезжай к бабушке, не забывай! Маришка, летом-то приехали бы, пусть бы Егор на воздухе побыл, тут все же лес рядом, речка, разве в городе-то так хорошо?
– Конечно, баба Настя, обязательно, – пообещала Коваль, обняв ее и целуя в морщинистую щеку.
Женька возился у машины, даже не подошел попрощаться, за что Марина всю дорогу его ругала.
– Перестань, котенок, это наши с ней разборки, ты ни при чем здесь! Тебя она любит, хотя я так и не понял, как это вышло, – она обычно всех девок моих шалавами называла, а с тобой, вишь, как дружит! – отмахнулся он, и Коваль засмеялась:
– Так до меня шалавы и были, сам же рассказывал! А я девушка серьезная и приличная!
– Ага! – фыркнул Женька. – Знала бы она про твои «приличия»!
– Так она и знает, и ей, кажется, все равно…
Через три дня после возвращения Марины из Горелого позвонил Младич:
– Марина Викторовна, я хотел бы увидеться с вами перед отъездом, это возможно?
– Вы уезжаете? – разыграла искреннее удивление Коваль, хотя прекрасно знала даже номер рейса.
– Да, контракт кончился. Так я могу рассчитывать на встречу?
– Хорошо, давайте встретимся сегодня вечером в моем ресторане. Не возражаете?
– Отлично. Тогда в семь?
– Договорились.
Хохол, наблюдавший за ней во время этого разговора, недовольно поморщился:
– Я думал, мы проведем вечер вдвоем.
– А я его и проведу вдвоем. Но не с тобой, к сожалению. Ты останешься дома, дорогой.
– А что так? – напрягся вдруг Женька, подозрительно глядя на Марину.
– А то – я не на свидание еду, а по делу, мне нужно заставить этого черта остаться здесь и работать с моей командой дальше. А если со мной поедешь ты, то все превратится в обычный вечер с выпивкой и ничего не значащим трепом. – Она поцеловала Женьку в щеку. – Не обижайся, любимый, я решу все проблемы и вернусь, а тогда – делай все, что захочешь…
– Смотри – ты сама это сказала, – хищно улыбаясь, прошептал Хохол ей на ухо, и Коваль вздрогнула от предвкушения умопомрачительной ночи.
Ровно в семь вечера она сидела в татами-рум своего ресторана в компании главного тренера, одетого, как всегда, в безупречный костюм от «Армани», благоухающего дорогущей туалетной водой и вообще излучающего удовлетворение жизнью. Он расслабленно возлежал на диване и смотрел на Марину с нескрываемым интересом.
– Ну что, господин Младич, давайте о делах, – предложила она после второй чашки саке, и он вальяжно улыбнулся:
– О каких делах, Марина Викторовна? Мой контракт закончился, я уезжаю в Москву, буду рассматривать другие предложения.
– А они уже есть?
– Пока нет, но, думаю, поступят.
«Самоуверенный какой, – подумала Коваль, внимательно глядя на него. – А если не поступят, тогда как?»
– А рассмотреть возможность продолжения нашего сотрудничества вы не желаете?
– Мне кажется, я выполнил условие, поставленное вами – команда удержалась в тройке лидеров, так чего вы еще хотите? Это, в принципе, потолок, даже выше, скажу честно. – Младич подцепил палочками суши и довольно ловко окунул в соус.
– Вы думаете?
– Тут думать не надо, и так все видно.
– Скажите прямо, Мирослав Йожефович, вы не хотите работать здесь потому, что президент клуба – женщина?
– Побойтесь бога, Марина Викторовна! – захохотал Младич. – Мне казалось, мы неплохо ладили, вы не лезли в мои дела, а я не вникал в ваши! Но Москва есть Москва, вы же понимаете! Там совсем другие возможности, другие задачи…
– Другие деньги, – подхватила Марина в тон ему, и он согласно кивнул.
– Да, и деньги другие.
– И дело только в этом? – Она продолжала изучать его лицо, но на нем не дрогнул ни один мускул, не пробежало ни тени.
– И в этом тоже, но отчасти. Скажу откровенно – у вашего клуба нет перспективы, и футбол здесь… местечковый, что ли. Уровня нет.
– Так давайте сделаем этот уровень – в чем проблема? – пожала плечами Коваль, вытаскивая сигарету.
Младич уставился на нее так, словно перед ним сидела не Марина, а какое-то инопланетное существо, предложившее ему полет в другую галактику.
– Вы понимаете, о чем говорите? Вы рассуждаете, как дилетант на трибуне, простой болельщик, не искушенный во всех подводных течениях и всей околофутбольной кухне. Что значит – сделаем уровень? Вы стадион свой видели? Это ж полигон для учений танковых частей, а не футбольный газон. А ваша база? Санаторий для умственно отсталых инвалидов! Куда вы лезете, милая барышня? – Младич кипел праведным гневом, а Коваль совершенно спокойно за ним наблюдала.
– Мирослав Йожефович, я прекрасно понимаю, что легче и быстрее взять почти готовую команду, с хорошей базой, отличным стадионом, приличной материальной поддержкой, где-нибудь поближе к Москве, а вообще идеально – в самой Москве, чуть-чуть доработать – и ты в полном шоколаде, супертренер. А вот если попробовать взять такую команду, как моя, далеко от центра, в глухой глубинке, создать все с нуля и привести ее в Высшую лигу? Вы не думали об этом?
– Куда привести?! Да с вашей командой только первенство водокачки можно выиграть, и то, если очень сильно напрячься! – заявил он, не понимая, шутит эта непростая девица или говорит серьезно.
– Да? А вы попробуйте, – посоветовала она, отпивая саке и обмахиваясь большим веером.
– Что? Стать чемпионом водокачки?
– Я не понимаю вашего сарказма, господин Младич. Ведь большинство игроков были приглашены сюда по вашей просьбе, если я ничего не путаю.
– Да, но…
– А не надо никаких «но», – подавшись вперед, перебила Коваль. – Я ведь абсолютно серьезно предлагаю – давайте создадим здесь команду, способную к соревнованиям на высшем уровне. Стадион я построю за год, причем такой, что и в Москве не снился никому – крытый, с раздвижной крышей и натуральным газоном, базу тоже приведу в порядок. Игроков начнем растить своих, создадим школу. Я понимаю, это выглядит нереально, но ведь если приложить усилия, то результат обязательно будет.
Младич был в шоке, он никак не мог переварить все, что она сейчас наговорила и напланировала. Коваль снова закурила и выжидающе смотрела на растерянного тренера.
– Мирко, соглашайтесь, я серьезно. Я сделаю все, что пообещала, я никогда не бросаю слов на ветер.
– Вы хоть понимаете, КАКИЕ это деньги? – выдохнул, наконец, Младич, проморгавшись.
– Разумеется.
– И они у вас есть?
– Есть, – кивнула она. – Я ведь богатая вдова, Мирко. Мой муж владел огромной строительной корпорацией, после его гибели она принадлежит мне. Да и без этого я весьма небедная девушка – у меня крупная сеть ресторанов и казино, если вы этого не знали. Так что деньги – самая меньшая из всех проблем.
– А самая большая?
– Вы, – абсолютно серьезно ответила Коваль.
– Я?!
– А что вас так удивило? Мне нужен тренер, способный воплотить мои мечты в реальность, и он есть, но почему-то сидит сейчас и тупо упирается, отказываясь от перспективы. Странно, да? Вы когда-нибудь работали в Высшей лиге, Мирко?
– Нет.
– Тогда я вообще ничего не понимаю – вам предлагают это на блюдечке, а вы отмахиваетесь. Да, это случится не завтра, но случится же! Даже если без вас. Представьте, как обидно будет сознавать, что именно вы могли бы привести мою команду к такому результату?
– Вы сумасшедшая, Марина Викторовна, – выдохнул Младич, и Коваль поняла, что выиграла.
– Я это знаю. Так вы обдумаете мое предложение?
– А есть выбор? – засмеялся он, беря ее за руку.
– Думаю, нет.
Младич еще долго смеялся, но смех этот был уже не издевательским, а каким-то скорее нервным – он и сам не понял, как дал так быстро уговорить себя ввязаться в эту авантюру. Но Марина никогда не отступалась, уж если ей что-то было надо, шла по головам, но свое получала, и на сей раз тоже это удалось. Вот он, главный тренер, сидит готовенький, предвкушает большие деньги и немалые перспективы. В принципе, он-то ничего не потеряет, в случае неудачи просто уедет в свою Москву, а вот она, Коваль, кучу денег вложит, и еще не факт, что все получится. Но теперь уже поздно отступать.
– Так может, мы все же перейдем на «ты», раз предстоит долгая и тяжелая работа? – предложил Младич, дотягиваясь до кувшинчика с саке.
– Почему нет? – согласилась она, обмахиваясь своим бело-черным веером.
Они выпили, глядя в глаза друг другу, и Младич вдруг улыбнулся:
– Знаешь, я подумал, что мне придется везти сюда жену, раз уж я тут надолго.
– Не проблема. Любая квартира в любом районе города – твоя, только выбери.
– Я не о том. Понимаешь, я не думаю, что это удачная идея – проводить с ней много времени вряд ли смогу, по роду деятельности буду вынужден общаться с тобой больше, чем с ней.
– Вынужден? Хорошее определение! – усмехнувшись, Коваль отложила веер, взявшись за палочки и дотягиваясь до блюда с роллами.
– Ты не так меня поняла – общение с тобой не в тягость, скорее наоборот, и этого-то я и боюсь. Моя жена жутко ревнива, хотя по идее ревнивцем должен быть я – она моложе меня на десять лет.
– Я была моложе мужа на четырнадцать и ревновала его крайне редко, да практически вообще не ревновала.
– Ты рано вышла замуж?
– Скорее поздно, мне было двадцать семь лет, – она закурила, удивляясь в душе самой себе – никогда не говорила с чужими о своей жизни, о своем муже. – По нынешним временам – старая дева.
– Ну, все бы такими были! Я уверен, что твой муж с тебя глаз не сводил, боялся, что уведут.
– Ты удивишься, но у нас был очень странный по обывательским понятиям брак – я гуляла, как кошка, а Егор практически никогда не выказывал недовольства, не пытался образумить меня, понимая, что бесполезно, – я такая, какая есть, и пытаться переделать меня смысла нет.
– Я убил бы тебя, если бы ты была моей женой.
– Так поэтому я и не твоя жена! И вообще – не слишком ли ты влез в мою личную жизнь, господин тренер? Пора домой, меня ребенок ждет.
– В двенадцать часов? Да он спит уже давно, – возразил Младич. – Может, мы поедем куда-нибудь в другое место?
– Нет, мы не поедем в другое место, – решительно отказалась Марина, вставая. – Тебя отвезти в гостиницу?
– Нет, доберусь сам. – Младич был явно раздосадован отказом.
– И все же я настаиваю. Ты поедешь с моими парнями, так будет спокойнее.
– Зачем тебе такая толпа охраны? – спросил он, когда они вышли на улицу, а рядом моментально оказались Сева и Гена.