– Я очень хочу тебя поцеловать, Жень, – шепчет мне на ухо, обдавая теплым дыханием. – Очень.
– Почему? – меня хватает только на этот короткий вопрос.
– Я тебя люблю, – я чувствую, как его губы задевают мое ухо.
– Я тебя тоже, Сань, но... – сглатываю, – это другое. Ты любишь меня, потому что я твой брат. Как и я.
Твою мать, нужно было все же тогда записаться на курсы психологов. Ведь недорого брали!
– Пожалуйста... – шепчет и трется щекой о мой висок.
Да что ему в голову вступило?! Решил, что раз болен, то все можно? А как же я? Мне потом что делать?
– Сань, я... – начинаю и вдруг чувствую, как все его худое тело напрягается, словно мелкий уже знает, что я скажу.
Ну, не будь мудаком, Жень, успокой ребенка.
– Иди сюда, – выговариваю через силу. – Давай.
Отстраняется слегка, смотрит с робкой надеждой. А я кладу ладонь на его затылок и предлагаю:
– Целуй.
Два раза просить мне не приходится. Саня подается ко мне и неловко тыкается губами в мои, еще раз демонстрируя мне свое полное неумение целоваться.
Лижет мои губы, пытается поцеловать «по-взрослому». И, наверное, это было бы смешно, если бы не жар, разлившийся вдруг внизу живота.
– Же-ня... – тянет почти не отрываясь от моих губ. – Пожалуйста...
– Ну, кто так целуется, – мой голос хрипит. – Остановись.
Послушно замирает, облизывает влажные блестящие губы. Беру его лицо в ладони и целую уже сам, мимолетно прохожусь языком по нижней губе, а потом проскальзываю им внутрь, заставляя Саню податься ко мне.
– Вот так, – отстраняюсь и сглатываю.
– Еще хочу, – ластится ко мне, льнет всем телом. И я чувствую, как тесно становится вдруг в джинсах.
Бля, я на такое не подписывался!
Мягко отстраняю его от себя и строго говорю:
– Теперь спать. Поздно.
– Ты еще меня поцелуешь? – смотрит вопросительно. Глаза блестят.
– Завтра решим, – даю себе время подумать и понять, что вообще происходит.
– Обещаешь?
Детский сад!
– Давай-ка спать, друг, – толкаю его на подушку и выдергиваю из-под его спины одеяло.
Молча стягивает с себя штаны и поворачивается на бок. Укрываю его и еще минут десять сижу рядом, поглаживая по плечу.
В конце концов, Саня отрубается, а я встаю и бреду к себе.
И в голове крутится только одно, очень подходящее к ситуации слово: «пиздец».
Глава 4.
Ночью я так и не заснул, и рассвет встречал, сидя на кровати с незажженной сигаретой в пальцах, размышляя о том, насколько же нужно быть уродом, чтобы поцеловать младшего брата.
Хотя, нет, вру. Большей частью я вообще ни о чем не размышлял, а просто сидел, глупо уставясь в одну точку. Так паршиво я не чувствовал себя никогда.
Пару раз возникало навязчивое желание пойти в комнату брата и... Что должно было следовать после этого «и», я не знал, так что так никуда и не пошел. Ну, то, что я минут десять топтался у закрытой двери – не считается.
И вот сейчас восемь утра, в окно бьет раздражающий солнечный свет, а я совершенно не знаю, что мне делать и как вести себя с Саней.
Нет, конечно, может показаться, что я ною и корчу из себя конченого моралиста, но, бля, не каждый день целуешь родного брата, который сам тебя, мать вашу, об этом просит! Как я должен был поступить? Послать его, мол, «это все неправильно, а потому иди в жопу, Сань»? Сказать это, глядя в его покрасневшие от слез, абсолютно больные глаза?
Я бы не смог, какой бы сволочью ни был.
Морщусь, тру пульсирующие болью виски и все же закуриваю.
Саня, мать твою, кого ты из меня сделал? Я ведь никогда и не думал, что могу позволить парню себя поцеловать. Даже не просто позволить, а поцеловать самому. В губы. Взасос. Почти взасос.
И поправочка: не просто парня, а брата.
Бля...
Может, не о том я переживаю? Может, поцелуй – это меньшее из зол, если принимать во внимание то, что этого самого моего брата изнасиловали и заразили ВИЧ-инфекцией?
Интересно, если я пойду с этим к психоаналитику, он сразу санитаров вызовет?
Глупо хихикаю и все же поднимаюсь на ноги. Делаю пару шагов по комнате, зачем-то открываю окно. Естественно, в помещение тут же залетает то ли комар, то ли просто мелкая мошка. Лениво слежу за летающей тварью, прикидывая, как бы удобнее прихлопнуть. В конце концов, так и не дождавшись, когда насекомое где-нибудь усядется, затягиваюсь и иду к двери. Нужно умыться, выпить кофе, что-нибудь приготовить на завтрак и решить, как вести себя с мелким.
Проходя мимо комнаты брата, не удерживаюсь и толкаю тихонько плохо прикрытую дверь. И как только она распахивается, я понимаю, что зря я вообще ее трогал: мелкий стоит посреди комнаты совершенно голый и сосредоточенно разглядывает синие с каким-то непонятным рисунком трусы.
Ну, доброе утро, чё...
– Женя! – мелкий аж подскакивает. Мгновенно натягивает трусы и растерянно смотрит на застывшего в дверях меня.
– Доброе утро, – нужно же как-то сгладить неловкость. – Ты чего не спишь?
– Ну... – мелкий заминается, – проснулся. Я думал, что ты еще спишь.
– Тогда пошли завтракать? – предлагаю, невольно скользя взглядом по худому телу младшего. Глаз зацепляется за что-то инородное в правом соске. Пирсинг? – Пирсинг? – повторяю догадку вслух.
Саня ежится, пожимает плечами, весь как-то нахохливается, будто ожидая насмешки.
– Красиво, – не, ну а чё я еще должен сказать? Это вроде как вежливо и все такое.
Но мои слова отчего-то еще больше смущают мелкого. Он подхватывает с кровати майку, надевает и опускает голову.
И что я сейчас не так сказал? Ладно, пофиг.
– Так идем есть? – облизываю пересохшие губы и сглатываю. Есть и правда хочется.
– Я сначала умываться, – мелкий сдергивает со стула джинсы и принимается надевать, демонстрируя такое увлечение процессом, что становится как-то неуютно.
– Ну, тогда умывайся и дуй на кухню, – провожу ладонью по волосам, – пока чё-нить приготовлю. Яичницу будешь?
Кивает и бочком протискивается в дверь, потому что я так и подпираю косяк.
Пожимаю плечами и отправляюсь на кухню. Заботливая мамаша прям.
***
На кухню Саня является минут через двадцать. Чуть влажные волосы торчат в разные стороны, на майке пятна воды.
Молча ставлю на стол тарелку с уже подостывшей немного яичницей, кладу рядом кусок хлеба и сажусь обратно на свое место.
Мелкий усаживается напротив, неуверенно берет в пальцы вилку, тыкает ею в несчастную яичницу, отделяет смехотворно маленький кусочек от края и принимается гонять по тарелке.
Интересно, у него так каждое утро завтрак выглядит?
– Ну, чего ты страдаешь? – не выдерживаю. – Жрать собираешься или как?
Младший только смотрит затравленно, пожимает плечами. Чего это он, интересно? Вчерашнее из головы не выходит? А нужно было думать, прежде чем делать.
– Сань, – меняю тон на просящий, – ну, тебе нужно съесть хоть что-то. Ты же знаешь, что тебе нельзя вот так вот...
– А то что? – вскидывает вдруг на меня свои глазища, смотрит с вызовом.
Ну, бля, приехали. Я, походу, теперь еще и виноват в чем-то.
Открываю было рот, чтобы поставить зарвавшегося братца на место, но вдруг вспоминаю то море боли, плескавшееся в его, смотрящих сейчас со злым вызовом, глазах. Вспоминаю, как мелкий глухо всхлипывал, цепляясь за меня своими тонкими пальцами. И злоба отпускает, словно ее и не было. Теперь я чувствую вину. Забавно...
– Ничего, – пожимаю плечами. – Я просто хотел как лучше.
Не отвечает. Отставляет тарелку и принимается крошить хлеб.
Комедия. Интересно, как с ним мать справляется. Или это он только передо мной так выделывается? Интересно, с чего бы. Наверняка стыдно за вчерашнее.
– Будешь чай? – тянусь к чайнику, касаюсь кнопки. Вскипеть должен быстро, он уже теплый.
– Кофе, – не отрывается от хлеба.
– Ладно, – пожимаю плечами и поднимаюсь, чтобы достать банку. Нужно и себе заварить. – Таблетки не забыл?
И снова молчание. Ну, класс.
***
– Ты можешь начинать, – нарушает вдруг Саня тишину, в которой мы уже вот как минут пять пьем сваренный мной кофе.
– Что начинать? – отрываюсь от созерцания пейзажа из окна и смотрю на брата. Тот сидит на самом краешке стула, весь напряжен, смотрит на меня, словно хочет прожечь взглядом.
– Свои подъебы насчет вчерашнего, – выдает и гордо вскидывает подбородок.
Вот идиот... Боже, ну где я так нагрешил? Неужели я так похож на урода, который будет попрекать его вчерашним?
Бля, а ведь, наверное, похож. Я же никогда не упускал возможности сказать мелкому гадость, это он прав.
– А, думаешь, мне стоит? – делаю глоток из чашки. – Ты так горишь желанием обсудить твое вчерашнее поведение?
Ох, черт! Вот ляпнул-то не подумав!
– Мое поведение?! – Саня аж подскакивает на стуле. – Ты же сам...
– Стоять, – прерываю его. – Во-первых, я не сам. Ты меня попросил. Во-вторых – если не будем говорить об этом досадном недоразумении – оно быстрее забудется и не будет мучить никого из нас. В-третьих – у тебя была истерика, ты плохо соображал. В таком состоянии ты мог наделать и больших глупостей.
Ну, что я несу? Наверняка мои слова сейчас сделали только хуже.
– Это не было недоразумением, – вот теперь младший на меня не смотрит. Гипнотизирует взглядом свою чашку.
Ну, тогда я вообще ничего не понимаю.
– Мелкий, ну ты чё, а? – беспомощно прикусываю губу. – Может, объяснишь мне, что от меня требуется? Поговорим по-человечески.
– Ты меня жалеешь, да? – вскидывает на меня глаза, и я вздрагиваю: столько в них злого отчаяния. – И поцеловал вчера из-за этого?