Бет
Пожилой тюремный охранник – тот, который добрый – идёт рядом со мной. Он не стал затягивать наручники очень туго, как тот, другой придурок. Он не сверлит меня взглядом, пытаясь напугать до смерти. Не пытается разыграть сцену из сериала «Копы». Он просто шагает рядом со мной, не замечая моего существования.
А я двумя руками за молчание, особенно после того, как всю прошлую ночь слушала вопли девчонки, у которой приключился неудачный трип от кислоты.
Или это было днём?
Понятия не имею, какое сейчас время суток.
Мне принесли завтрак.
Обсуждали обед.
Наверное, всё-таки утро. Или полдень.
Охранник открывает дверь в помещение, которое выглядит как комната для допросов. Эта комната совсем не похожа на камеру, где я сижу вместе с пятнадцатилетней девчонкой, после того, как меня задержали за порчу имущества. Охранник прислоняется спиной к стене. Я сажусь за стол.
Хочу курить.
Очень.
До чёртиков.
Руку бы себе отгрызла за одну затяжку.
– Что тебя так плющит?
Охранник смотрит на мои пальцы.
Я перестаю барабанить пальцами по столу.
– Курить хочу.
– Да, тяжело, – говорит он. – Я так и не смог бросить.
– Угу. Просто чума.
В комнату заходит коп, который арестовал меня прошлой ночью, то есть этим утром.
– Она заговорила.
Ага. Случайно вышло. Я поспешно закрываю рот. Прошлой ночью или сегодня утром – чёрт его знает, когда – я не сказала ни слова, когда они донимали меня вопросами про мою мать, её дружка и про то, как я живу. Я вообще ничего им не сказала, ни словечка, потому что боялась ляпнуть что-нибудь такое, из-за чего моя мать отправится за решётку. Этого бы я себе никогда не простила.
Я не знаю, что стало с ней и её дружком после того, как копы надели на меня наручники и усадили в патрульную машину. Если Господь услышал мои молитвы, то мама сейчас свободна, а этот подонок – в камере возле параши.
Коп похож на двадцатилетнего Джонни Деппа, и от него пахнет чистотой: мылом и чуть-чуть кофе. Это не тот, что пытался расколоть меня вчера ночью. Этот только арестовал меня. Он садится напротив меня, охранник выходит.
– Я – офицер Монро.
Я сверлю глазами стол.
Офицер Монро перегибается через стол, расстёгивает на мне наручники и швыряет их на свою половину стола.
– Может, расскажешь, что на самом деле произошло вчера ночью?
Всего одна затяжка. Боже, это в тысячу раз лучше, чем страстный поцелуй с реально крутым парнем. Но я не целуюсь с крутыми парнями, и у меня нет сигарет, потому что в настоящий момент меня допрашивают в предвариловке.
– Нам известно, что бойфренд твоей матери, Трент, – человек опасный, однако он далеко не дурак. Уже не первый раз нам не хватает доказательств, чтобы упечь его за решётку. Ты могла бы помочь себе и нам. Помоги нам засадить его в тюрьму, и он оставит в покое тебя и твою мать.
Я согласна: он – настоящий дьявол. Но помимо того, что Трент – никчёмный бывший футболист, променявший борьбу с мужчинами за мяч на безнаказанное избиение женщин, я могу поделиться с копами только слухами, которые ходят по улицам. Патрульные, работающие в южной части города, и так прекрасно знают все легенды о Тренте Паскуднике. Возможно, пикантная история о том, что этот ублюдок избивал меня и мою мать, могла бы обеспечить нас вшивой бумажонкой под названием «Судебный приказ о защите членов семьи», но семейные насильники обычно не задерживаются в тюрьме, не говоря уже о том, что Трент просто подтёрся бы этим приказом.
Его разыскивала полиция ещё до того, как моя мать с ним связалась, но он до сих пор разгуливает на свободе, ни дать ни взять ожившая нефть, которую никакими силами нельзя вернуть туда, откуда она вырвалась. Так что, помогая полиции, я только ускорю появление этой грязи и её поганой ярости у нашего порога.
– Он ведь живёт в том же доме, что и твоя мать, да? Разве не лучше будет, если вы с мамой снова будете жить вместе, забыв о Тренте как о страшном сне?
Понятия не имею, откуда ему известно, что я не живу с матерью, поэтому стараюсь не выдать себя взглядом. Не желаю признавать его правоту.
– Мы даже не знали, что он встречается с твоей матерью. Ведь он, хм-хм, проводит время с другими женщинами.
Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Скажите, какая новость!
– Элизабет, – говорит коп, не дождавшись ответа.
– Бет, – терпеть не могу своё имя. – Меня зовут Бет.
– Бет, у нас в вестибюле с пяти утра ждёт человек, на которого ты израсходовала право одного звонка.
Исайя! Я вскидываю глаза на офицера Монро. Стены, которые я возвела вокруг себя, осыпаются, следом тает ледяная холодность, за которой я пряталась всю ночь, и на их место приходит усталость. Следом спешат страх и боль.
Я хочу к Исайе. Я не хочу быть здесь. Я хочу домой.
Я смаргиваю, догадавшись, что жжение в глазах у меня от слёз. Вытираю лицо, пытаюсь найти в себе силы и решимость, но нахожу только тяжёлую пустоту.
– Когда я смогу вернуться домой?
Стук в дверь. Офицер Монро приоткрывает дверь, с кем-то оживлённо перешёптывается, потом кивает. Через секунду в комнату входит моя тётя – более пожилая и более ухоженная копия моей матери.
– Бет?
Офицер Монро выходит, затворив за собой дверь.
Ширли направляется прямо ко мне. Я встаю, позволяю ей меня обнять. От неё пахнет домом: затхлым сигаретным дымом и лавандовым кондиционером для стирки. Я утыкаюсь лицом в её плечо, мечтая о том, чтобы целую неделю пролежать в кровати в подвале её дома.
Ещё я мечтаю о сигарете.
– Где Исайя?
Я очень благодарна тёте, но настроилась увидеть лучшего друга.
– Снаружи. Он позвонил мне сразу же, как только поговорил с тобой, – Ширли крепко прижимает меня к себе, потом отпускает. – Какой кошмар!
– Да уж. Ты видела маму?
Она кивает, потом наклоняется и шепчет мне на ухо:
– Твоя мать рассказала мне, что произошло на самом деле.
Мышцы вокруг моего рта застывают, я пытаюсь унять трясущуюся нижнюю губу.
– Что мне делать?
Ширли проводит ладонями вверх и вниз по моим рукам.
– Держись своей версии. Они привезли Трента и твою мать на допрос. Если ты не проболтаешься, они не смогут их арестовать. Но твоя мать жутко психует. Если ты всё расскажешь, они упекут её за решётку за порчу имущества и нарушение в период условного срока. Она очень боится попасть в тюрьму.
Как и я, но мама просто не выдержит заключения.
– А что будет со мной?
Тётушка роняет руки, отгораживается от меня столом. Теперь нас разделяет всего несколько шагов, но они ощущаются как пропасть размером с каньон. В прошлом месяце мне исполнилось семнадцать. До вчерашней ночи я чувствовала себя взрослой: очень старой и очень большой. Но теперь я этого не чувствую. Сейчас я ощущаю себя очень маленькой и одинокой.
– Ширли!
– У нас с твоим дядей нет денег на адвоката. Исайя, Ной и даже девушка Ноя предложили всё, что у них есть, но мы с твоим дядей не на шутку перепугались, когда копы сказали, будто ты замахивалась битой на Трента. А потом у нас появилась одна мысль.
Моё сердце камнем падает вниз, как будто кто-то откидывает под ним крышку люка.
– Что ты сделала?
– Я знаю, ты не хочешь иметь ничего общего с семьёй своего отца, но его брат Скотт – очень хороший человек. Оставил бейсбол, ушёл в бизнес. У него есть адвокат. Известный.
– Скотт? – у меня падает челюсть. – Но как… что…
Я начинаю задыхаться, пытаясь уловить смысл в потоке слов, падающих из тётиного рта.
– Но это невозможно! Он уехал.
– Да, – медленно отвечает тётя. – Но в прошлом месяце он вернулся в свой родной город и позвонил мне, потому что искал тебя. Он хотел, чтобы ты жила с ним и его женой, но мы его послали. Когда он стал настаивать, твоя мать поговорила с ним и сказала, что ты в бегах.
Я чувствую, как у меня кривятся губы при одной мысли о том, что он где-то рядом.
– Хорошо придумали. Но зачем привлекать Скотта сейчас? Он нам не нужен. Мы сможем разобраться без него и его знаменитого адвоката!
– Копы сказали, что ты хотела ударить Трента битой, – повторяет Ширли, сцепляя пальцы рук. – Это очень серьёзно, и я подумала, что нам нужна помощь.
– Нет! Скажи, что ты это не сделала!
Я в аду. Или скоро там буду.
– Дорогая, мы бы непременно учли твоё желание держаться от него подальше, но когда всё это случилось… Короче, я ему позвонила. Послушай, он сейчас весь в шоколаде. Денег у него куры не клюют, но ему нужна ты.
Я смеюсь. Только это совсем не смешно. Ни капельки. Это самая печальная новость, которую я когда-либо слышала. Я падаю на стул, роняю голову на руки.
– Нет, не нужна.
– Он добился того, чтобы с тебя сняли все обвинения.
В голосе тёти нет и намёка на радость.
Я прячу лицо, не в силах посмотреть на неё и увидеть ту правду, которую она припасла для меня.
– Что ты сделала? – повторяю я.
Ширли опускается на колени рядом со мной, понижает голос.
– После того, как я позвонила твоему дяде Скотту, он приехал к твоей матери. И увидел то, что ему не следовало видеть. То, что может навредить твоей матери.
Я дёргаюсь в сторону, как будто меня ударило волной, в ушах раздаётся рёв океана. Мой мир с грохотом рушится вокруг меня. Он был в моей старой комнате. Мама запретила мне заходить туда после того, как я переехала к Ширли. С тех пор я там никогда не бывала. Есть вещи, о которых даже я не хочу ничего знать.
– Он ничего не рассказал полиции, – говорит Ширли.
Потрясённая её признанием, я осторожно выглядываю сквозь пальцы.
– Правда?
Ширли опускает уголки губ, потирает ладонью лоб.
– У твоей матери не было выбора. Он пришёл в участок со своим адвокатом и выдвинул требование: либо твоя мать передаёт ему право опеки, либо он рассказывает копам обо всём, что видел.
Тётя смотрит на меня в упор, её глаза бесстрастны.
– Она подписала документы. Теперь Скотт – твой законный опекун.
Райан
В спортивном комплексе есть душевые кабины, и после игры мне не нужно спешить домой. Вымывшись и переодевшись, я снова чувствую себя как в раю.
Все уже разъехались. Трибуны опустели. Ларёк закрыт. Со стоянки доносятся вопли Кенни Чесни, следовательно, Крис пропустил мимо ушей мои слова о том, что мы с ним увидимся позже. Крис по-настоящему хорошо делает три вещи: играет в бейсбол, любит свою девушку и знает, что мне нужно, лучше, чем я сам. Почти всегда.
Со стороны муниципального бассейна доносится восторженный детский визг, за которым сразу же следуют оглушительный плеск и звук трамплина. В этом бассейне мы с моим братом Марком проводили большую часть летних каникул. В остальное время мы играли в бейсбол.
Я стою на той же питчерской горке, только сейчас на мне синие джинсы и моя любимая футболка «Ред Сокс». Вечереющее небо меняет цвет с синего на жёлто-оранжевый. Жара спала, дует лёгкий южный ветер. Это моя любимая часть игры – одиночество после матча.
В крови у меня всё ещё бурлит восторг победы и успеха, ведь мною наконец-то заинтересовался агент. Лёгкие наполняются чистым кислородом, из мышц уходит напряжение, державшее меня в тонусе на протяжении всей игры. Я чувствую себя расслабленным, умиротворённым и живым.
Я смотрю на основную базу и мысленно вижу Логана, занявшего позицию, и баттера, отрабатывающего взмах. Мои пальцы сами собой сжимаются, будто я всё ещё стискиваю в руке мяч. Логан советует бросить кручёный, я соглашаюсь, но на этот раз…
– Я знала, что ты здесь.
Гвен в своих коричневых ковбойских сапогах и голубом платье проходит мимо ворот на скамейку запасных.
– Откуда? – спрашиваю я.
– Ты запорол тот кручёный.
Одним изящным движением она опускается на скамейку и хлопает ладошкой рядом с собой. Гвен, как всегда, играет. Чувствую, что проиграю, но ноги сами собой несут меня к ней.
Гвен выглядит хорошо. И даже лучше, чем хорошо. Прекрасно. Я сажусь рядом с ней в тот момент, когда она снова перекидывает через плечо свои белокурые локоны.
– Я помню, как однажды на этой скамейке ты растолковывал мне позиции в игре. Это был наш лучший разговор о бейсболе!
Я наклоняюсь вперёд, переплетаю пальцы рук.
– Наверное, ты прослушала добрую половину разговора, потому что я говорил не о бейсболе.
Гвен ослепительно улыбается.
– Я помню, но до сих пор с удовольствием вспоминаю демонстрационный момент.
Наши взгляды на мгновение встречаются, но я быстро отвожу глаза, чувствуя, как кровь медленно приливает к щекам. Гвен единственная, с кем у меня было нечто настоящее. Она всегда краснела, когда говорила о чём-нибудь, имеющем отношение к сексу, но сегодня всё не так. Накатывает тошнота. Чему же новому научил её Майк?
– Ты был на себя не похож во время игры.
Ткань её платья тихо шуршит, Гвен скрещивает ноги и слегка наклоняется в мою сторону. Теперь наши бёдра соприкасаются, вызывая жар. Интересно, она тоже это заметила?
– У тебя опять проблемы с отцом?
Сколько дней и вечеров мы с Гвен провели на этой скамейке? Она всегда знала, что, когда отец слишком давит на меня из-за судейства или у меня не идёт игра, я прихожу сюда, чтобы во всём разобраться.
– Нет.
– Тогда что не так?
Всё не так. Ссоры с родителями. Отсутствие Марка. Борьба за место в профессиональной лиге. Дружеские или недружеские отношения с Гвен. На какую-то долю мгновения мне хочется рассказать ей о Марке. Гвен, как и весь город, ничего об этом не знает. Я долго смотрю ей в глаза, пытаясь отыскать там ту девушку, с которой я познакомился в девятом классе. Та Гвен меня бы не подвела. К сожалению, я очень быстро превратился в её любимую игрушку.
– Я не готов к твоим играм, Гвен.
Гвен поднимает руку, накручивает локон на палец. Блеск крупного красного камня на её кольце обрушивается на меня как удар ледоруба. Я отодвигаюсь, чтобы наши бёдра больше не соприкасались.
– Майк подарил тебе шикарное кольцо.
Она роняет руку, накрывает её другой ладонью, как будто, спрятав кольцо, заставит меня забыть о нём.
– Да, – тихо отвечает она. – Вчера вечером.
– Поздравляю.
Я хотел бы сказать это ещё более гневно.
– А что мне оставалось делать?
– Не знаю, – с каждым словом я говорю всё громче. – Для начала не заигрывать здесь со мной.
Она пропускает моё замечание мимо ушей, но её голос становится резче.
– Майк – хороший парень, и он всегда рядом. Он никуда не пропадает, и у него нет тысячи разных обязательств, как у тебя!
Сколько бы мы с Гвен ни расставались в прошлом, мы никогда не ссорились. Никогда не повышали друг на друга голос. Раньше я бы никогда не стал на неё орать, но сегодня мне хочется только это.
– Я говорил, что люблю тебя! Что ещё тебе было надо?
– Быть на первом месте. А у тебя там всегда был бейсбол! Боже мой! Нет, неужели нужно было объяснить ещё понятнее? Я же бросила тебя в начале нового сезона!
Я встаю, потому что больше не могу сидеть рядом с ней. Как объяснить мне ещё понятнее? Наверное, с картинками и подробными инструкциями!
– Ты могла бы сказать мне о том, что чувствовала.
– А что бы это изменило? Ты бы бросил бейсбол?
Вцепляюсь руками в ограду, смотрю на поле. Как она может задавать такой вопрос? С какой стати девушка должна требовать от парня отказаться от того, что он любит? Гвен снова играет, и я принимаю решение сделать подачу, которая завершит этот иннинг.
– Нет.
Слышу, как она резко втягивает в себя воздух, и чувство вины за то, что я сделал ей больно, бьёт меня в живот.
– Но ведь это всего лишь бейсбол! – бросает Гвен.
Как заставить её понять? Вот за оградой ухоженное зелёное поле и протоптанные дорожки, ведущие к четырём базам. Только здесь я чувствую себя на своём месте.