Девки, подумал начальник. Дуреют, небось, девкито.
– Этот извращенец, – тихо сказал дисциплинарлегат Гракх, – эта слизь… – И поправился: – Этот Игги Добс, которого вы оскорбили рукоприкладством, – сам по себе он никто. Дрянь и сволочь. Но среди его клиентов встречаются люди с положением в обществе. Госпожа Ташри, старшая жена премьерминистра Нутарана, даже в сортир не ходит без консультаций своего стилиста. Вы слышали о патриархе Олоферне Шестом, Человекестысячейобликов? Разумеется, слышали. Его святейшество – звезда желтой прессы. Тоже, кстати, Добсова работа. Попдивы, сенаторы, любовницы диктаторов и финансовых воротил… Как вы думаете, курсант Тумидус, что произойдет, если Добс начнет жаловаться? При егото связях! Вольно! Я жду ответа.
– Полагаю, что ничего особенного. – Марк расставил ноги на ширину плеч и заложил руки за спину, как велел устав. – Я бил господина Добса по корпусу. Даже если, вернувшись на базу, он зафиксирует побои в местном лазарете – будет трудно доказать, что это моя работа. В форсмажорной ситуации Добс вполне мог удариться о камень или ветку дерева. Я не говорю о том, что он мог получить травму при контакте с опасным животным.
– С опасным, значит? С животным?
– Так точно!
– Насчет животного вы правы, курсант…
Начальник училища прошелся по палатке. В жилом офицерском корпусе, расположенном за медблоком, у дисциплинарлегата было три комнаты, которые бо льшую часть времени пустовали. Гракх предпочитал палатку: здесь он ночевал, здесь проводил совещания, благо место позволяло. На груди начальника поблескивали орденские планки, тугой воротник мундира был скреплен посредине Глазом Бури первой степени – наградой за личную храбрость в бою. Иногда, в минуты слабости, Гракх думал, что рукопашная – детский лепет в сравнении с педагогической деятельностью.
– Я видел записи со спутника. – Он встал у «бойницы». Металлизированная ткань палатки в этом месте была прозрачной. Блики солнца играли на глянце планок. – Лицо вашего… мм… вашего протеже, курсант Тумидус, носило явные следы повреждений. Царапины, ссадины, кровоподтеки. Вы готовы прокомментировать?
– Так точно, господин дисциплинарлегат! – Марк снова вытянулся в струнку. – Спасаясь от хищников, господин Добс был крайне неуклюж. Если вы видели записи со спутника, вы могли убедиться в этом сами. Когда же я… эээ… вступил с господином Добсом в физический контакт, мы находились в тени скалы. Там есть такой козырек… Короче, в данном случае спутниковая съемка вряд ли даст конкретный результат. Наш разговор с господином Добсом был сугубо конфиденциальным.
На столе запиликал уником. Дисциплинарлегат взмахнул рукой, позволяя системе наблюдения считать код его личной татуировки. Миг – и над уникомом всплыла сфера локальной связи. В «пузыре» смешно колыхалась голова Сергия Туллия, оберманипулярия медицинской службы. Связь барахлила, нос Туллия то сползал на щеку, то раздваивался на два хоботка.
– Инъекции, – сказал медик. – У меня все готово.
– Хорошо. – Начальник училища кивнул. – Ждите, Туллий. Я приказал вести четвертый курс к вам. Курсант Тумидус подойдет отдельно, чуть позже. У нас с ним частная беседа.
– Четвертый курс уже у меня, – сварливо бросил медик. Нос Туллия стабилизировался, зато левый глаз начал аритмично подмигивать. Казалось, медик на чтото намекает. – У них сегодня первая «офицерская». Я хотел напомнить, что вакцина в распечатанном состоянии нестабильна. Пусть курсант Тумидус не опаздывает. Вы же в курсе, Гракх…
– Я в курсе. Не торопите меня, Туллий.
– Вы его что, разносите? Едите поедом, ставите клизму? Хорошее дело. Скажите, пусть в следующий раз бьет по почкам. Это я вам говорю как врач…
– Туллий!
– Всевсе.
Сфера погасла. Гракх бросил быстрый взгляд на курсанта. Тот превратился в камень, в мраморную статую – хоть сейчас ставь перед Академией Генштаба. Лишь уголок рта дрожал, выдавая мучительную борьбу со смехом.
– Зря, курсант Тумидус. – Гракх сел к столу. – Зря веселитесь. Разумеется, я мог бы наказать вас. Но мы оба понимаем: наказание – шар в пользу Игги Добса. Если я наказываю вас, значит вы заслужили и он прав.
– Разрешите обратиться, господин дисциплинарлегат?
– Обращайтесь, курсант.
– Вы без проблем можете найти сотню нейтральных причин для наказания. Прикажете идти на гауптвахту?
– Нет, не прикажу. По большому счету, вы заслуживаете поощрения за спасение этих придурков. Я хотел сказать, за спасение группы туристов, попавших в экстремальную ситуацию. И все же… Учитесь сдержанности, Марк. Я старше вас, я знаю, что говорю. Уверен, то же самое вам сказал бы ваш дядя, гардлегат Тумидус…
Дисциплинарлегат осекся, понимая, что брякнул лишнего. Он видел, как изменилось при его словах лицо курсанта. Казалось, парню без предупреждения отвесили оплеуху. С дядей Марка, гардлегатом Гаем Октавианом Тумидусом, Гракх учился в академии, после чего участвовал в ряде кампаний. Домой легат Тумидус вернулся кавалером ордена Цепи и малым триумфатором, а легат Гракх – кавалером Глаза Бури. И что? У судьбы есть чувство юмора: она сама шутит, сама и смеется. В данный момент Тумидусстарший, решением сената Помпилии лишенный чинов, званий и наград, считался предателем Отечества и врагом помпилианского народа – по причинам, о которых начальник училища предпочел бы не вспоминать.
Уверен, подумал он, парень пошел во флот изза дяди. В детстве восхищаться бравым героем, лихим воякой, образцом для подражания, чтобы в юности узнать: твой герой – изменник… Чего ты больше хочешь, курсант Тумидус? Стать таким, как дядя в минуты его триумфа, или искупить дядину вину? И то и другое – глупость. Впрочем, сейчас ты этого не поймешь. Даже начни я вколачивать это тебе в мозги со всей флотской прямотой – нет, не поймешь. Годы твои не те, чтобы понимать. Гракх знал, что отец Марка, видный энергетик Октуберана, был категорически против решения сына стать офицером. И дед, в прошлом известный артист цирка, возражал как мог. Что ж, парень, упрямства тебе не занимать. Характер – оружие; главное, не стрелять по своим…
– Скажите, курсант… – Начальник училища забарабанил пальцами по пластику столешницы. Дурная привычка: Гракх всегда начинал барабанить, затрагивая в разговоре скользкие темы. Наверное, поэтому остался холостяком. – Почему вы решили стать либурнарием? Я имею в виду, почему именно абордажная пехота? Если вы хотели посвятить жизнь военному флоту, вы могли бы стать связистом, пилотом истребителя… Десантником, наконец! Абордажная пехота, скажу вам прямо, не самый популярный род войск…
Посвятить жизнь, подумал Гракх. Штамп из агитки.
Кажется, я все испортил.
– Основой энергетической независимости Великой Помпилии, – Марк выкатил грудь колесом, барабаня как по писаному, глаза парня превратились в оловянные пуговицы, – является рабовладение. Страна нуждается в притоке новых рабов. Абордажная пехота, чьей задачей и почетной миссией является захват живой силы потенциального противника…
– Отставить, курсант.
Гракх смотрел на Марка до тех пор, пока молодой человек не опустил взгляд. Такие поединки дисциплинарлегат научился выигрывать с давних пор, еще когда был молодым оберцентурионом с тремя орлами в петлицах.
– То же самое вы говорили на собеседовании, подав заявление с просьбой принять вас в наше училище. Эти слова повторяют все будущие курсанты. Проклятье! Я заучил их назубок. Они снятся мне по ночам. Это правильные слова: и по форме и по содержанию. Но я хотел бы услышать вас, курсант Тумидус, а не профессионального идеолога, мастера составлять брошюры «Служу Отечеству!». Вы удивлены?
Марк пожал плечами:
– Мне нечего добавить, господин дисциплинарлегат. Энергетика нашей расы базируется на использовании рабов. Обеспечивать рост их количества – функция абордажной пехоты. Да, невольничьи рынки. Да, варварские царьки, меняющие подданных на бусы и лучевики устаревших моделей. Но либурнарии берут рабов понашему, попомпилиански – в бою. Как и тысячи лет назад. Если я хочу служить во флоте, мое место на либурне.
Отец, подумал Гракх. Я чую след отца. Парня хотели сделать энергетиком, отцовским преемником; позже, когда парень удрал во флот, отлучили от дома. Теперь курсант Тумидус – отсюда, за тысячи парсеков от Октуберана! – доказывает отцу, что в какойто мере следует заветам родителя. Вряд ли он сам это осознает, и тем не менее… След дяди виден еще ярче. Надеюсь, парень перерастет дурацкий комплекс – служить искупителем. Иначе ему будет трудно. У нас, военных, хватает своих неврозов, чтобы тащить еще и чужие.
– По плечу ли ноша? – спросил Гракх.
Марк улыбнулся:
– Мой дед однажды сказал: «Важен не вес. Важно, кого несешь». Я запомнил.
Проникая в «бойницы», солнце расчерчивало пол палатки на длинные прямоугольники. Молчал уником – с укоризной, словно медик Туллий напоминал: «Пусть курсант Тумидус не опаздывает. Вы же в курсе, Гракх…» Вдалеке, за периметром лагеря, раздался рев зверя – и смолк.
– Вернемся к спасению туристов, – сказал дисциплинарлегат. – Значит, козырек? Вы были в тени скального козырька?
– Так точно!
– Вас не могли заснять со спутника?
– Так точно!
– Лицо Игги Добса к тому времени уже носило следы повреждений?
– Так точно!
– И ты, болван, ударил его в печень? Туллий, клистирная трубка, тоже хорош – по почкам… Чем ты думал, позор военнокосмического флота?!
– А куда надо было бить, господин дисциплинарлегат?
Гракх молчал. Молчал и Марк.
В глазах курсанта медленно возникало понимание.
КОНТРАПУНКТ.
МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ
(Двадцать два года тому назад)
Раньше в цирках убивали.
Ну да, в седой древности. И что? Умелые бойцы вставляли друг дружке меч в печень. Еретиков жрали львы. Детей еретиков – леопарды. Метатели ножей демонстрировали свое мастерство на приговоренных к смерти. Врагов народа – особая честь! – рвали на части упряжками коней. Публике нравилось, публика хотела еще.
В паузах выходили клоуны.
Это свойственно человеку. После острого тянет на кисленькое. После смерти – на смех. Клоуны кувыркались, обменивались пощечинами, ездили задом наперед на деревянных лошадках.
Случалось, срывали аплодисменты. Насмеявшись вдоволь, публика гнала клоунов прочь.
Возвращалось время клыков и крови.
Сейчас, тысячелетия спустя, я не думаю, что многое изменилось. Глядя на акробата, творящего чудеса под куполом, партер с замиранием ждет: когда же он сорвется? Хлопая укротительнице, смиряющей тигра, ряды втайне надеются, что однажды хищник вспомнит, кто он, и превратит красотку в сочную отбивную. Люди не злы, о нет! Просто чужая смерть – лучшее в мире зрелище. О ней можно вспоминать годами, чувствуя собственную значимость. Рассказывать друзьям и близким: помнится, имел я удовольствие видеть…
В паузах по прежнему выходят клоуны.
В паузах между надеждой, от которой пахнет кровью, и надеждой, в которой звучит похоронный оркестр. Вся история Ойкумены – это надежда, которая сбывается чаще, чем хотелось бы, и клоуны в паузах.
И не говорите мне, что я – мизантроп.
Просто я не сразу стал клоуном.
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
– Внук! – сказал Луций Тумидус со счастливой улыбкой.
– Сын! – сказал Юлий Тумидус.
– У меня родился внук.
– У меня родился сын.
Мужчины переглянулись. Строгий, сдержанный Юлий – двубортный пиджак, белая сорочка, тугой узел галстука. Раскованный, свободный в движениях Луций – клетчатая рубашка расстегнута до пупа. Ничего общего. Семейное сходство раскопал бы, пожалуй, лишь археолог, мастер восстанавливать кувшины по черепкам.
Дед достал флягу.
Отец покачал головой: не здесь.
Пожав плечами, дед сделал глоток.
Без одобрения глянув на Луция, Юлий тронул пульт связи. Миг, пока запрос обрабатывался, – и стена перед мужчинами растаяла, открыв палату с роженицей. Валерия кормила малыша грудью. Головка ребенка лежала на сгибе материнской руки; пальцами свободной руки женщина легко проводила по щеке сына, ближе к губам, стимулируя сосательный рефлекс. Она знала, что за ней наблюдают, – информателла оповестила роженицу, кто находится в «комнате свиданий» на первом этаже, – и нисколько не смущалась этим. Захоти Валерия Тумидус избавить себя от контактов с семьей, она бы сделала это без труда. Одно слово возражения – и связь мгновенно прервется.
«У нас рожают королевы!» – девиз Родильного дворца № 1 Управления здравоохранения ЮгоВосточного админокруга города Нум, планета Октуберан. Стоимость услуг – продай звездолет, роди сына. Впрочем, семья Тумидусов жила в достатке. Они могли позволить себе солидный контракт на ведение беременности.
– Дорогая, – Юлий откашлялся, – я счастлив сообщить…
И замолчал.
Валерия тихонько засмеялась, стараясь не потревожить ребенка. Она знала, как муж умеет выражать свои чувства словами.
– Хорошая грудь, детка. – Луций отсалютовал невестке флягой. – Поверь старику, у меня большой опыт. Когда мой скромный сын уйдет, я расскажу тебе про одну крошку с Хиззаца. Высший разум, что мы вытворяли! Юлий, заткни уши, тебе рано слышать о таком. А может, поздно…
И подмигнул.
– Отец! – возмутился Юлий, багровея.
– Не смешите меня, – сказала Валерия. – Вы мешаете кормлению.
На щеках ее играли очаровательные ямочки.
– Я назову его Марком. – Юлий все не мог успокоиться. Поведение отца он считал возмутительным. – В честь моего деда.
– Марком Каем, – поправила Валерия. – Мы назовем его Марком Каем. У меня тоже есть дед, дорогой.
– В честь живых не называют, – возразил Юлий. Он полагал себя тактичным, но прямым человеком. – Хотя… Пусть будет потвоему. Марк Кай Тумидус – звучит неплохо. Как ты думаешь, отец?
– Отлично звучит, – согласился Луций. – Я уже люблю этого парня. Я любил бы его, даже если бы его звали Диджестив Карпалахендра. У нас был эквилибристэксцентрик с таким именем.
– Папа!
– Что – папа? Ты не любишь эквилибр, Юлий?
Валерия снова засмеялась. Приподняв ребенка, она дождалась, пока маленький Марк не срыгнет, вытерла ему рот и снова уложила рядом с собой.
– Кого он у тебя оторвал ? – деловито осведомился Юлий.
– Восемнадцатого, – ответила Валерия.
– Ты уверена?
– Разумеется, дорогой.
– Я распоряжусь, чтобы восемнадцатого пометили.
– Конечно, дорогой.
Не прерывая визуальной связи с палатой, Юлий достал уником. Пальцы его тронули сенсоры. Вскоре в голосфере всплыло лицо дежурного по 2й городской энергостанции. Дежурный жевал – вызов застал его во время обеденного перерыва.
– Это я, – сказал Юлий. – У меня родился сын.
– Мои поздравления! – Дежурный вытер рот салфеткой. – С вас причитается!
– Велите пометить раба номер восемнадцать, принадлежавшего моей жене Валерии Тумидус. Теперь он принадлежит моему сыну Марку Каю Тумидусу. Остальные распоряжения я сделаю позже.
Дежурный наклонился вперед:
– Ресурс восемнадцатого исчерпан на восемьдесят семь процентов. Имейте в виду.
– Насколько его хватит?
– Около двадцати месяцев в обычном режиме использования. В режиме «экстра» – три месяца. В экономичном режиме…
– Достаточно. К тому времени я позабочусь, чтобы мой сын обзавелся свежими, более энергоемкими рабами. На курсах молодых отцов меня предупреждали об этом…
Юлий не был молодым отцом. Младенец Марк, первенец четы Тумидусов, родился поздним ребенком. В остальном Юлий, главный инженер 4го окружного энергокомплекса, куда входила и 2я городская станция, сказал правду. Мужчинапомпилианец и без курсов отлично знал, что своего первого раба ребенок отрывает у матери во время родов. В утробе дитя воспринимает себя и мать как единый организм, а рабов матери – как своих собственных. Клеймо плода – итог эволюции помпилианской расы, псиорган, дающий возможность превращать свободных людей в рабов, в безвольный придаток хозяина, – дремлет, подавленное материнским клеймом. Если беременная женщина страдала тяжелыми неврозами или была психически неуравновешенна, случалось даже, что клеймо матери целиком поглощало клеймо плода и ребенок рождался рабом. К счастью, такие чудовищные отклонения были редкостью. Наблюдение опытных врачей за течением беременности позволяло предвосхитить трагедию и заранее принять необходимые меры. В обычной ситуации при отсечении пуповины – разрыве прямого контакта с матерью – младенец в состоянии стресса, нуждаясь в рабах, как в воздухе или питании, хватался за тех рабов, что принадлежали матери, и отрывал одного, присваивая его себе. Процесс этот был болезненным для роженицы, но не слишком. Главное, что мать сразу определяла, какого именно раба присвоил себе ее малыш.