У Извекова подкосились ноги, он не мог пошевелиться. По коридору навстречу ему плавно двигалась его умершая жена. Высокая прическа из черных волос, любимое темно-зеленое платье облегает стройную фигуру, мертвенным блеском мерцают бриллианты на шее, на голове знаменитая шляпа, в которой она запечатлена на многих фотографиях. Вся фигура укутана газовым шарфом, через который горят глаза, устремленные ему прямо в сердце.
– Тамарочка! Я знал, что ты придешь именно сегодня! Конечно, это и твой день! Прости меня, я… – Вениамин судорожно сглотнул.
Призрак остановился словно в раздумье, а затем бесшумно протянул руку к возлюбленному супругу.
– Ты за мной пришла? – в ужасе пролепетал писатель. – Смилуйся, пощади! Прости меня! Ради бога, иди прочь! Оставь меня! Господи, кто-нибудь! На помощь! Прочь, прочь! Пощади! – Хмель вылетел из головы. Трясущейся рукой он осенил себя крестным знамением и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву. Но это не испугало привидение. Оно снова двинулось по направлению к Извекову, и ему почудился тихий смех. От этого звука волосы встали дыбом, он закричал дурным голосом и бросился бежать на подгибающихся ногах. Внизу что-то загрохотало и затопало. Бесы! Сколько их тут, легион?!
– А-а-а! – кричал Вениамин, но ему казалось, что он не слышит своего голоса, что звук клокочет где-то в горле и не вырывается наружу. Так бывает в кошмарных снах, но это был кошмар наяву.
И тут он услышал знакомый голос, спасительно знакомый, но не успел обернуться, как дикая боль в груди ударила его будто кинжалом. Вениамин охнул и упал лицом в пол.
Читающая петербургская публика наслаждалась последним романом известного литератора и не подозревала, что это и впрямь последний его роман, ибо больше он уже не напишет ничего и никогда.
Глава 4
Полицейский следователь Константин Митрофанович Сердюков пребывал на даче Извековых уже почти целый день. Высокий, нескладный, тощий, затянутый в форменный сюртук, он напоминал гигантскую цаплю. Сходство усугублялось наличием длинного носа, уныло направленного в пол. Он мерил дом покойного романиста огромными шагами и сверлил все углы внимательным взглядом серых водянистых глаз. Уже были сняты первые допросы. Услышанное повергло Сердюкова в глубокие раздумья. Он вообще много думал. За это его ценило начальство, и потому именно ему было поручено расследовать странные обстоятельства смерти популярного литератора.
Беседа с молодой вдовой оставила неприятный осадок. Миловидная блондинка с выразительными голубыми глазами была напугана смертью знаменитого супруга, но особенного горя не испытывала, да и не скрывала этого.
– Почему вас удивляет моя реакция, господин следователь? – Она пожала плечами. – Конечно, смерть мужа – ужасное событие, но в последнее время мы жили врозь, вам многие это подтвердят. Прежние чувства умерли, нас ничего не связывает более.
– Тогда что же вы делали в его доме?
– Я приехала переговорить о разводе. Я хотела развода! – Ольге Николаевне неприятно было посвящать постороннего человека в семейную драму.
– И как господин Извеков отнесся к перспективе публичного скандала, не думаю, что его это устраивало? Ведь в своих книгах он выступает эдаким моралистом, поборником добродетели!
– Вот уж не думала, что у доблестной полиции есть время читать романы, – удивилась новоиспеченная вдова.
– Вы плохо думаете о нас, полицейских! Мол, тупые и ограниченные людишки, бегают с револьверами да воров ищут! Нет, сударыня, смею заметить, что и среди нашего брата есть люди, не чуждые прекрасного!
Сердюков слукавил. Конечно же, он и в руки не брал сочинений господина Извекова, но был наслышан, так как вокруг только о нем и говорили. Неделю назад он обнаружил замусоленную книжку на столе у кухарки, аккурат между разделанной курицей и пучком сельдерея. «Помилуй, Степанида, так ты мне вместо бульону десяток страниц сваришь к обеду!» – забеспокоился Сердюков. Кухарка сердито сунула любимое чтение на полку над головой и обиженно засопела: «Что ж с того, книжка хорошая, душевная! Для женского полу очень даже приятная! А вы вот только и делаете, что газетки просматриваете, не убили ли кого да не ограбили ли!»
Тут кухарка была совершенно права. Сердюков по долгу службы читал «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и городской полиции». Даже в такой газете появлялись сведения о романах Извекова, собственно, в одной из статей следователь и почерпнул свои оценки.
– Итак, вы желали развода, и муж?.. – Следователь сделал паузу.
Извекова промолвила:
– И муж согласился.
– Вот так просто согласился? – удивился Сердюков, зная по опыту, какие дикие истории происходят в подобных случаях.
– Вероятно, вам покажется странным, но это так! – с нажимом произнесла Ольга Николаевна.
– Хорошо, оставим пока эту тему. Расскажите, что случилось ночью? – От следователя не укрылось, что Извекова с видимым облегчением перешла к другим обстоятельствам произошедшего.
– После разговора с Вениамином Александровичем я ушла к себе и заснула быстро, так как была изнурена тягостной беседой. Мой сон был глубок, поэтому я не сразу проснулась от крика в коридоре. Словно продолжался жуткий сон. Но потом крик повторился, добавился непонятный шум, и я вскочила. Это был крик мужа, и такой жуткий, что меня оторопь взяла. Он просил о помощи, умоляя кого-то пощадить его. В одной рубашке и босиком я выбежала в коридор и сразу увидела Вениамина, лежащего лицом вниз. Я бросилась к нему, с трудом перевернула и поняла, что он мертв. К кому муж обращался, непонятно, потому что в коридоре и на лестнице никого не было. В этот миг снизу примчался наш дворник Герасим, который тоже слышал крики. Он был бледен и крестился. «Что, что произошло, Герасим? Ты видел убийцу?» – вскричала я, но он только тряс головой. Тогда я кинулась в комнату падчерицы. «Вера! Вера! Открой скорее!» Но дверь не отворялась. Я была в панике, что с девочкой, жива ли она? Уже и дворник подоспел, мы хотели дверь высадить, и тут она открывает, бледная как смерть. «Вера, отец умер!» – только и успела я сказать, как она упала в обморок. Потом Герасим поспешил за полицией, и вот вы здесь.
– Стало быть, вы сразу решили, что супруг ваш умер не естественной смертью, а именно был убит?
– Я подумала так, потому что слышала его крики о помощи, и потом, в его голосе было столько неподдельного ужаса! – Вдова передернула плечами от неприятных воспоминаний.
– А не припоминаете ли вы еще каких-либо мелких деталей, которые, возможно, бросились вам в глаза, но, так сказать, не были сразу осмыслены?
Извекова подумала и нерешительно покачала головой:
– Не знаю, нет, я так напугана, что не могу прийти в себя, быть может, потом, позже.
После разговора со вдовой следователь двинулся к девице Извековой. Вера еще не пришла в себя от потрясения, но, помимо горя, на лице ее читались и другие мысли. Она полулежала на низкой кушетке, прикрытая пушистым пледом. Рядом хлопотала полная добродушная горничная, прибывшая рано поутру. Сердюков уже допросил ее, да без толку.
– Не могу ничего знать, сударь! Ведь не было меня ночью, приехала – и попала как кур в ощип!
Зато разговор с Верой дал ему новую пищу для размышлений.
– Вы знали, что Ольга Николаевна приехала просить у мужа развода? – спросил Сердюков, пристраивая свое длинное тело на хлипком гнутом стульчике рядом с девушкой.
«И какого черта делают такую мебель, на которой нормальному человеку и не усидеть?»
Вера слабо кивнула.
– Вы слышали разговор мачехи и отца?
– Нет, я была на кухне.
– Вы знали, чем закончилась их беседа?
– Да, Ольга сказала мне, но я сразу поняла, что она лжет.
– То есть?
– Отец не мог просто так дать ей развод, я точно знаю, мы говорили с ним об этом. – Девушка сделала паузу, словно собираясь с мыслями, а затем выпалила:
– Это она убила, я знаю, чтобы избавиться от него! Он не дал ей развода, они ссорились, я слышала!
– Как же вы могли с кухни слышать разговор в кабинете на другом этаже? – мягко спросил следователь.
– Я… я хотела подслушать, но… но у меня ничего не вышло.
Бледные щеки Веры залила краска смущения.
– Это ужасно, она опозорила отца, обесчестила его имя! Но ей этого было мало! Она погубила его! – Слезы хлынули рекой. Горничная подоспела с платками и успокоительными пилюлями.
Константин Митрофанович вышел и направился еще раз осмотреть место, где было найдено тело. Однако повторный внимательный осмотр площадки лестницы и коридора не дал ровным счетом ничего. Зато здесь он столкнулся с дворником Герасимом. Тот был допрошен первым, и его показания в целом совпадали с рассказом вдовы.
– Я извиняюсь, ваше высокоблагородие, словечко еще дозволите сказать?
– Коли по делу, так говори!
– Ей-богу, не знаю, по делу ли! Только не подумайте, что я того… с приветом… – Дворник боязливо мял шапку и переминался с ноги на ногу.
– Да говори толком, не тяни!
– Я как услышал крик барина, ужасный такой крик, так тотчас и поспешил в дом, да наверх. А как поднялся по лестнице, так и обмер. – Герасим даже прикрыл глаза от ужаса. – Там призрак был!
– Какой призрак? – нахмурился Сердюков.
– Покойной барыни Тамары Георгиевны! – пролепетал дворник.
– Ты сильно пьешь? Вчера много принял? – рассердился следователь.
– Никак нет, ваше высокоблагородие! Вчерась, можно сказать, и не пил почти вовсе!
– Вот, видно, и допился до призраков! Экая дрянь это пьянство! Совершенно разума людей лишает, черт знает что делается! – вскричал раздосадованный полицейский.
– Вы зря изволите гневаться, сударь! Я хоть с вечеру и выпимши был, но самую малость. А как ее, матушку-покойницу, увидал, так и вовсе отрезвел совершенно! Я ее, как вас теперь, видел!
– И что ты видел?
– Платье такое, зеленое, покрывалом вся покрыта тонким, прозрачным… И идет легонько, словно бы и пола не касается.
Следователь с нарастающим интересом слушал собеседника. Видно было, что детали описания привидения им не выдуманы.
– И куда же он делся, этот загадочный призрак?
– А бог его знает! Я как барина на полу увидал, к нему кинулся, а он и исчез в тот же миг.
– Ну, допустим, ты видел нечто необычное. Но почему тогда Ольга Николаевна не видела призрака?
– Она выбежала и тоже бросилась к мужу, привидение у нее за спиной было, да и то – один миг, а потом и исчезло вовсе.
– Значит, кроме тебя, его никто не видел? – следователь вперил в дворника внимательный взор.
– Нет, не видел! – Герасим угрюмо покачал головой. – Оттого я и испугался, решил, что со мной нехорошее случилось, с моей головой то есть. А после мозгами-то пораскинул и думаю, может, оно его и убило, барина-то нашего, то привидение? Ведь оттого он и кричал так жутко, а?
«А ведь он не сумасшедший и не дурак, хоть и пьяница, да не запойный, стало быть, это не горячечный бред. Вот и зацепочка нашлась! Что ж, стало быть, надо и нам познакомиться с этим ужасным привидением и понять суть происходящего!» – думал Константин Митрофанович.
– Хорошо, Герасим! Тут есть о чем поразмыслить, только ты уж, братец, больше-то никому об этом не говори. Дурно пахнет эта история, а тебя в больницу Николая Угодника для душевнобольных упечь могут!
– Боже сохрани! – Дворник размашисто перекрестился. – Уж я такого страху натерпелся, я молчок, будьте покойны-с!
Они разошлись. Сердюков испытывал двойственное чувство от откровений мужика. Он не верил ни в какую чертовщину. Его сухой рациональный ум был склонен искать земное обоснование всем чудесам, особенно тем, за которыми стоит преступление. Но, как всякий живой человек, он не мог побороть жадного любопытства к потустороннему миру, густо замешенного на пещерном ужасе.
Глава 5
После ухода следователя Вера продолжала оставаться в расстроенных чувствах. Умом она понимала, что отца больше нет, но смириться с ужасной потерей никак не могла. Как теперь жить в лучах его славы, популярности, за счет изданий и переизданий книг, но уже без него самого?
По ее указанию послали телеграмму брату Павлу, работавшему инженером на Николаевской железной дороге. Вера ждала его с нетерпением, она не могла в одиночку сносить обрушившееся горе. Мачеха не в счет. Теперь они по разные стороны баррикад. Шаги! Господи, неужели это Павел!
Девушка приподнялась на кушетке и тотчас же со стоном разочарования упала обратно. Вошла Ольга Николаевна. Словно не замечая горящего взора падчерицы, молодая женщина спокойно и уверенно прошла по комнате, резким движением раздвинула тяжелые бархатные шторы, хранившие полумрак прошедшей страшной ночи. В комнату прорвался свет весеннего утра. День был пасмурный, под стать событиям. Ольга стояла у окна, лицом к деревьям, которые стремительно набирали силу. Как она их любила! Теперь, вероятно, она в последний раз любуется на эти упругие ветки, полные живительных соков!
– Я знаю, что ты сказала Сердюкову, – не оборачиваясь, произнесла Ольга Николаевна. – И знаю, что ты обвиняешь во всем меня!
– Подслушивать подло! – только и могла выдавить из себя Вера, памятуя о своей безуспешной попытке ночью услышать их разговор.
– А что более отвратительно – подслушать или оклеветать, возвести ужасную напраслину на невинного человека? – тихим, но злым голосом спросила вдова.
– Напраслину?! – вскричала девушка, вскакивая и путаясь ногами в упавшем пледе. – Напраслину! Кто же, как не ты? Ведь в доме не было никого! Он же не мог дать тебе развод, вот просто так, потому что ты попросила! Ты убила отца, чтобы избавиться от него!
– Вера, ты действительно серьезно полагаешь, что я могла поднять руку на Вениамина Александровича? – В голосе мачехи слышалось искреннее удивление. В нем не было ни гнева, ни досады.
Ольга повернулась лицом к собеседнице, опираясь спиной о подоконник. Стройная изящная фигура в высоком проеме окна, ореол белокурых кудрей – точно красивая открытка из книжной лавки!
Вера не знала, что сказать, она смутилась, замешкалась с ответом. Глядя на мачеху, столь ненавистную ныне, она невольно вспоминала иные времена.
В те далекие годы, девять лет назад, Ольга Николаевна жила со своим отцом Николаем Алексеевичем Мироновым, известным всему Петербургу врачом. Миронов имел широкую практику, множество преданных учеников, десятки статей в медицинских журналах. Николай Алексеевич был лекарь от бога, и даже если пациент не получал вожделенного излечения полностью, сам факт лечения у такого доктора действовал как самостоятельное врачебное средство очень долго. Миронова интересовали разные области медицины, однако же наиболее рьяно он искал пути борьбы с инфекционными заболеваниями, которые косили жителей столицы, будучи самой первой причиной, уносящей людей в могилу. Он являлся активным поборником идей своего знаменитого коллеги Боткина, стал членом Эпидемиологического общества, без устали выступал перед публикой, ратуя за гигиену и чистоту, и призывал городскую Думу раскошелиться на благоустройство рабочих кварталов, где грязь и мерзость неустроенного быта рождали опасные болезни. Доктора Миронова частенько призывали на консилиумы, особенно в тяжелых или непонятных случаях. Среди коллег ходили легенды о его удивительных способностях. «Вы подумайте, только глянул, и диагноз готов!» – говорили о нем.
Однако коварный враг, с которым неустанно боролся Миронов, нанес ему ужасный, непоправимый удар. Супруга доктора, верный и преданный друг, сочувствовала его идеям и много помогала мужу в больнице для бедных. Там-то и заразилась добрая женщина дифтерией, а вслед за ней и дочь Оля. Николай Алексеевич не отходил от постелей больных, не спал и не ел, падал с ног, весь почернел. Однако, несмотря на его опыт и знания, любимая жена покинула бренный мир. А девочку доктор выходил с превеликим трудом. Они остались вдвоем и долго не могли опомниться от горя одиночества и сиротства.