Величина - это только развитие.
Ты опередил остальных? ты стал
президентом?
Ничего, они догонят тебя, все до
одного, и перегонят.
Я тот, кто блуждает вдвоем с нежной,
растущей ночью,
Я взываю к земле и к морю,
наполовину погрузившимся в ночь.
Ближе прижмись ко мне, гологрудая
ночь, крепче прижмись
ко мне, магнетическая, сильная
ночь, вскорми меня своими
сосцами!
Ночь, у тебя южные ветры, ночь, у
тебя редкие и крупные
звезды!
Тихая, дремотная ночь - безумная,
голая летняя ночь.
Улыбнись и ты, сладострастная, с
холодным дыханьем, земля!
Земля, твои деревья так сонны и
влажны!
Земля, твое солнце зашло, - земля,
твои горные кручи в тумане!
Земля, ты в синеватых стеклянных
струях полнолунья!
Земля, твои тени и блики пестрят
бегущую реку!
Земля, твои серые тучи ради меня
посветлели!
Ты для меня разметалась, земля, - вся
в цвету яблонь, земля!
Улыбнись, потому что идет твой
любовник!
Расточающая щедрые ласки, ты
отдалась мне со страстью -
и я тебе с такой же страстью,
С такой огненной любовью, перед
которой ничтожны слова, -
и я отвечаю любовью!
О, безумной любовью!
<>
22
<>
Море! Я и тебе отдаюсь - вижу, чего
ты хочешь,
С берега я разглядел, как манят меня
твои призывные пальцы.
Я верю, ты не захочешь отхлынуть,
пока не обнимешь меня,
Идем же вдвоем, я разделся, поскорее
уведи меня прочь
от земли,
Мягко стели мне постель, укачай
меня дремотой своей зыби,
Облей меня любовною влагою, я
могу отплатить тебе тем же.
Море, вздуты холмами длинные твои
берега,
Море, широко и конвульсивно ты
дышишь,
Море, ты жизни соль, но вечно
раскрыты могилы твои,
Ты воешь от бешеных штормов, ты
вихрями вздымаешь пучину,
капризное, нежное море,
Море, я с тобой заодно, я тоже
многоликий и единый.
Во мне и прилив и отлив, я певец
примирения и злобы,
Я воспеваю друзей и тех, кто спят
друг у друга в объятьях.
Я тот, кто провозглашает любовь.
(Я, составляющий опись вещей, что
находятся в доме, могу ли
я не учесть самый дом, вмещающий в
себя эти вещи?)
Я не только поэт доброты, я не прочь
быть поэтом злобы.
Что это там болтают о распутной и о
праведной жизни?
Зло толкает меня вперед, и добро
меня толкает вперед, между
ними я стою равнодушный.
Поступь моя не такая, как у того, кто
находит изъяны или
отвергает хоть что-нибудь в мире,
Я поливаю корни всего, что взросло.
Или очуметь вы боитесь от этой
непрерывной беременности?
Или, по-вашему, плохи законы
вселенной и надобно сдать их
в починку?
Я знаю, эта сторона в равновесии, и
другая сторона в равновесии,
Сомнение служит мне такой же
надежной опорой,
как и непоколебимая вера,
Нынешние наши поступки и мысли -
лишь первые шаги бытия.
Эта минута добралась до меня после
миллиарда других,
Лучше ее нет ничего.
И это не чудо, что столько
прекрасного было и есть среди нас,
Гораздо удивительнее чудо, что могут
среди нас появляться
и негодяй и неверный.
<>
23
<>
Бесконечно в веках расцветание слов!
И я говорю новое слово, это слово:
"En Masse".
Слово веры, которое никогда не
обманет,
Сейчас или позже - все равно для
меня, я принимаю Время
абсолютно.
Оно одно без изъяна, в нем
завершение всего,
Это дивное, непостижимое чудо, в
нем одном завершение всего.
Я принимаю Реальность без всяких
оговорок и вопросов,
Материализмом пропитан я весь.
Ура позитивным наукам! Да
здравствует точное знание!
Принесите мне очиток и кедр,
венчайте их веткой сирени,
Этот - лингвист, тот - химик, тот
создал грамматику
египетских древних письмен,
Эти - мореходы, провели свой
корабль по неведомым и грозным
морям,
Этот - математик, тот - геолог, тот
работает скальпелем.
Джентльмены! вам первый поклон и
почет!
Ваши факты полезны, но жилье мое
выше и дальше,
Они только ступени к жилью моему,
и по ним я пробираюсь
туда.
Меньше напоминают слова мои об
атрибутах вещей,
И больше напоминают они о
несказанной жизни, о воле,
о свержении рабских оков,
Они знать не хотят бесполых, они
презирают кастратов, им
по сердцу полноценные мужчины
и женщины,
И бьют они в гонг восстания, они
заодно с беглецами,
с заговорщиками, с теми, кто
замышляет бунт.
<>
24
<>
Уолт Уитмен, космос, сын Манхаттена,
Буйный, дородный, чувственный,
пьющий, едящий, рождающий,
Не слишком чувствителен, не ставлю
себя выше других или
в стороне от других,
И бесстыдный и стыдливый равно.
Прочь затворы дверей!
И самые двери долой с косяков!
Кто унижает другого, тот унижает
меня,
И все, что сделано, и все, что сказано,
под конец возвращается
ко мне,
Сквозь меня вдохновение проходит
волнами, волнами, сквозь
меня поток и откровение.
Я говорю мой пароль, я даю знак:
демократия,
Клянусь, я не приму ничего, что
досталось бы не всякому
поровну.
Сквозь меня так много немых голосов,
Голоса несметных поколений рабов и
колодников.
Голоса больных, и отчаявшихся, и
воров, и карликов,
Голоса циклов подготовки и роста,
И нитей, связующих звезды, и
женских чресел, и влаги мужской,
И прав, принадлежащих униженным,
Голоса дураков, калек, бездарных,
презренных, пошлых,
Во мне и воздушная мгла, и жучки,
катящие навозные шарики.
Сквозь меня голоса запретные,
Голоса половых вожделений и
похотей, с них я снимаю покров,
Голоса разврата, очищенные и
преображенные мною.
Я не зажимаю себе пальцами рот, с
кишками я так же нежен,
как с головою и с сердцем,
Совокупление для меня столь же
священно, как смерть.
Верую в плоть и ее аппетиты,
Слух, осязание, зрение - вот чудеса, и
чудо - каждый
крохотный мой волосок.
Я божество и внутри и снаружи, все
становится свято, чего
ни коснусь и что ни коснется меня,
Запах моих подмышек ароматнее
всякой молитвы,
Эта голова превыше всех Библий,
церквей и вер.
Если и чтить одно больше другого, так
пусть это будет мое тело
и любая частица его,
Прозрачная оболочка моя, пусть это
будешь ты!
Затененные подпорки и выступы,
пусть это будете вы!
Крепкий мужской резак, пусть это
будешь ты!
Все, что вспашет и удобрит меня,
пусть это будешь ты!
Ты, моя густая кровь! молочные,
струистые, бледные волокна
моего бытия!
Грудь, которая прижимается к другим
грудям, пусть это будешь
ты!
Мозг, пусть это будут твои
непостижимые извилины!
Корень болотного аира! пугливый
кулик! гнездо, где двойные
бережно хранимые яйца! пусть это
будете вы!
Вихрастое спутанное сено волос,
борода, мышцы, пусть это
будете вы!
Струистые соки клена, фибры
мужской пшеницы, пусть это
будете вы!
Солнце, такое щедрое, пусть это
будешь ты!
Туманы, то озаряющие мое лицо,
то темнящие, пусть это
будете вы!
Потные потоки и росы, пусть это
будете вы!
Ветры, что сладострастно щекочут мое
тело, пусть это будете вы!
Мускулистая ширь полей, ветки
зеленого дуба, путник, бредущий
с любовью по моим извилистым
тропинкам, пусть это
будете вы!
Руки, что я пожимал, лицо, что я
целовал, всякий смертный, кого
я только коснулся, пусть это будете
вы!
Я стал бредить собою, вокруг так
много меня, и все это так
упоительно,
Каждая минута, какова бы она ни
была, пронизывает меня
восторгом и счастьем,
Я не в силах сказать, как сгибаются
лодыжки моих ног и в чем
причина моего малейшего
желания,
В чем причина той дружбы, которую я
излучаю, и той, которую
получаю взамен.
Я поднимаюсь к себе на крыльцо и
останавливаюсь, чтобы
подумать, верно ли, что оно
существует,
Вьюнок за моим окном больше
радует меня, чем метафизика
книг.
Увидеть зарю!
Маленький проблеск света заставляет
увянуть огромные
и прозрачные тени,
Воздух так приятен на вкус.
Полеты нашей неугомонной
вселенной, молчаливо и невинно
резвящейся, вновь и вновь
источающей влагу,
Несущейся вкось и высоко и низко.
Нечто, чего я не вижу, кажет
сладострастные свои острия,
Моря ослепительно яркого сока
разливаются по небу.
Охваченная небом земля смыкается с
ним ежедневно,
Сверху с востока я слышу мне
брошенный вызов,
Дразнящий меня насмешкой: по-
твоему, ты - властелин?
<>
25
<>
Огромное, яркое солнце, как быстро
ты убило бы меня,
Если бы во мне самом не всходило
такое же солнце.
Мы тоже восходим, как солнце, такие
же огромные, яркие,
Свое мы находим, о душа, в прохладе
и покое рассвета.
Моему голосу доступно и то, куда не
досягнуть моим глазам,
Когда я шевелю языком, я обнимаю
миры и миллионы миров.
Зрение и речь - близнецы, речь не
измеряется речью,
Она всегда глумится надо мной, она
говорит, издеваясь:
"Уолт, ты содержишь немало, почему
ты не дашь этому выйти
наружу?"
Ну, довольно издеваться надо мною,
слишком много придаешь
ты цены произнесению слов,
Разве ты не знаешь, о речь, как
образуются под тобою бутоны?
Как они ждут во мраке, как защищает
их стужа?
Земля, расступающаяся перед моими
вещими воплями,
Я первопричина всех явлений, все они
у меня в равновесии,
Мое знание в моем живом теле, оно в
соответствии со смыслом
всего естества,
Счастье (пусть всякий, кто слышит
меня, сейчас же встанет
и пойдет его искать).
Не в тебе мое основное достоинство, я
не позволю тебе отнимать
у меня подлинную личность мою,
Измеряй миры во вселенной, но не
пытайся измерить меня,
Только взглянув на тебя, я вызову в
тебе самое лучшее.
Ни писание, ни речь не утверждают
меня,
Все, что утверждает меня, выражено у
меня на лице,
Даже когда мои губы молчат, они
посрамляют неверующих.
<>
26
<>
Теперь я буду слушать, только
слушать,
Все, что услышу, внесу в эту песню,
пусть она обогащается
звуками.
Я слышу бравурные щебеты птиц,
шелест растущей пшеницы,
болтовню разгоревшихся щепок,
на которых я варю себе
пищу,
Я слышу свой любимейший звук, звук
человеческого голоса,
Я слышу, звуки бегут сообща, все
вместе или один за другим,
Звуки города и звуки природы,
дневные звуки и звуки ночей,
Многословные разговоры юнцов со
своими друзьями, громкий
смех рабочих за едой,
Озлобленный бас расторгаемой
дружбы, еле слышный шепот
больного,
Судью, прижимающего руки к столу,
когда его побелевшие губы
произносят смертный приговор,
Выкрики грузчиков, разгружающих
судно, припев матросов,
отдающих якоря,
Колокола, что возвещают пожар,
грохот быстро бегущих
пожарных машин с бубенцами и
цветными огнями,
Свисток паровоза, громыханье
подходящего поезда,
Тягучие звуки марша в голове
многолюдной колонны, люди
шагают попарно
(Они идут воздать почести какому-то
трупу, к их флагам
привязаны ленты из черного
крепа).
Я слышу виолончель (эти скорбные
жалобы юного сердца),
Я слышу пронзительные звуки
корнета, они торопливо
скользят ко мне в уши;
Сладкие-сладкие боли пробегают у
меня по животу и по груди.
Я слышу хор, это опера.
Ах, это поистине музыка, которая мне
по душе,
Тенор, широкий и свежий, как мир,
наполняет меня всего,
Звуки, что льются из его
округленного рта, наполняют меня
до краев.
Я слышу хорошо обработанный голос
сопрано,
Оркестр кружит меня в бешеном
вихре, он мчит меня кругами
Сатурна,
Он исторгает у меня такие экстазы,
каких я и не подозревал
в себе прежде,
Он несет меня на всех парусах, я
болтаю босыми ногами, их
лижут ленивые волны,
Он хлещет меня яростным градом, и я
задыхаюсь,
Я захлебнулся медвяным морфием,
он схватил меня за горло
и душит,
А потом освобождает меня, чтобы я
чувствовал загадку загадок,
И это зовется у нас Бытием.
<>
27
<>
Быть, существовать в любом обличье -
что это такое?
(Мы вращаемся все время по кругу и
вечно приходим назад),
Когда мы в начале пути, недурно
побыть и моллюском в крепкой
раковине.
Крепкой раковины нет у меня,
Стою ли я или хожу, все мое тело
покрыто быстрыми,
расторопными щупальцами,
Они схватывают каждый предмет и
проводят его сквозь меня,
и это не причиняет мне боли.
Я просто ощупываю пальцами,
шевелюсь и сжимаю -
и счастлив,
Прикоснуться своим телом к другому
- такая безмерная
радость, какую еле может вместить
мое сердце.
<>
28
<>
Прикоснуться, не больше? и вот я уже
другой человек,
В мои жилы врываются эфир и огонь,
И то коварное, что таится во мне,
перебежчиком спешит им
на помощь,
И молния играет в моем теле,
испепеляя то, что почти - я сам,
И руки-ноги мои цепенеют от
злобных возбудителей похоти,
Они жаждут выжать из меня всю мою
кровь, которой сердце
мое не хочет отдать,
Они нападают на меня, как распутные
твари, и я не в силах
противиться им,
Они как будто нарочно отнимают у
меня все мое лучшее,
Расстегивают одежду мою,
прижимаются к моей голой груди,
Они похищают у меня, распаленного,
и тихость лугов,
и спокойствие солнца,
И все чувства, которые родственны
этим, они бесстыдно гонят
от меня,
Они подкупают меня уверениями,
будто они будут пастись лишь
на окраинах моего существа,
И какое им дело, что я смертельно
устал, что я возмущен,
разгневан,
Они приводят все прочее стадо, чтоб
оно тоже надо мной
поглумилось,
А потом сбегаются все на далекой
полоске земли терзать меня
тоской и унынием.
Часовые, оберегавшие каждую часть
моего существа, оставили
меня без охраны,
Они отдали меня, беззащитного,
кровавому мародеру,
Они столпились вокруг, чтобы
свидетельствовать против меня
и помочь моим лютым врагам.
Я весь оказался во власти предателей,
Я стал говорить как безумный,