- Почему? – Немного нахмурился Ваня. – Ты разве с этой греческой партией открыто ругался?
- Ваня… Ваня… Неужели не понимаешь?
- Видимо, не о том думаю. Расскажи.
- Меня считают твоим человеком. Не твоего отца. Нет. Твоим. А это приговор.
- Подворья и мастерские… - тихо, с налетом ужаса, произнес княжич.
- Их трогать не станут. Они ведь курица, несущая золотые яйца.
Наступила долгая пауза, в ходе которой Иван Иванович долго вышагивал, обдумывая. Ситуация опять выходила из-под контроля. Не доверять Феофилу у него не было резонов. Тот четко обозначил свои интересы. А значит, что? Правильно. Беда. И не факт, что его отец еще жив. Да и анафема – та еще засада. Ведь кроме совершенно не интересующих Ваню аспектов спасения души, она освобождала и от клятв, данных ему другими людьми. Как в такой ситуации поведут его воины? Пойдут ли за ним?
Ваня обернулся, сел на траву и окинув взором расположившихся около стругов людей. Ничто не выдавало беспокойства и волнения. Из обыденной картины выбивались только два больших ворона, сидящих на мачте струга. Эта парочка увязалась за княжичем от Алексина. Им понравилось кормиться вареным мясом с его рук. Но только с его. Почему-то других людей они не признавали и побаивались, держась дистанции. Более того, их приручение даже стало прогрессировать – они уже давали погладить себя и немного поиграть. А иногда и сами садились к нему на плечо.
- Странные птицы, - произнес митрополит, заметив, куда смотрит княжич. – Никогда бы не подумал, что вороны сами будут к людям тянуться.
- Они не к людям. Они ко мне. Сам не понимаю, чего они увязались. Как под Алексином прибились, так и остались.
- Тебя это не пугает?
- А чего бояться божьих птиц? – Пожал плечами Ваня.
- Божьих? – Немало удивился Феофил.
Княжич фыркнул с легким раздражением и пустился в долгие пояснения. Он знал – сказанное там, в Алексине, уже активно расползалось по округе и рано или поздно доберется до митрополита. Поэтому лучше ему самому все рассказать. Да как нужно, без лишних искажений.
Сказать, что Феофил удивился – ничего не сказать. Он был в шоке от услышанного. Особенно от дополнения, что дескать многое Ване открылось после того, как он постоял на пороге смерти. Обычно оттуда не возвращаются, но ему повезло. Бедняга Феофил осел на землю и прислонился к дереву, с недоверием смотря на своего собеседника. А тут, как назло, соскучился один из воронов – подлетел, сел княжичу на плечо и потерся о голову.
А митрополит смотрел на этого ворона с легким ужасом, воспринимая уже не как простую птицу, а как посланника древнего языческого Бога. Да, тот по словам княжича, принял Христа. Но все одно – дико и страшно.
- Теперь ты понимаешь – судьба у Рюриковичей тяжела. Кровь… она обязывает к борьбе. Если не с соседями, то с родичами. Поверь – это страшно. Жить, зная, что твой самый страшный враг – родич. Что возможно ты с ним рос рядом, а потом, по зрелости, именно он захочет перерезать твою глотку. Не жизнь то, а собачья мерзость. – А потом, тяжело вздохнув, добавил. - Кровь… опять кровь… столько крови вокруг…
- Власти без крови не бывает, - возразил митрополит. – К сожалению.
Ваня ничего не сказал. Он думал. Раз уж он вляпался в эту гнилую историю, то требовалось выпутываться как можно скорее. Требовалось срочно возвращаться обратно в Москву, дабы не позволить дяде удержать власть. И, главное, как можно скорее выжечь греческую партию. Она ведь притаилась после прошлой осени, а ныне вновь голову подняла при первой возможности. Давать им еще один шанс было бы глупо.
Княжич скосился на Феофила. Тот уже успокоился и вполне нормально смотрел на дружелюбного ворона, что млел от поглаживаний Вани. Даже с интересом наблюдал. Мистика пропитывала эти времена насквозь. Поэтому ничего противоестественного митрополит не услышал. А значит, что? Правильно. Нужно эту тему развивать.
- Dovahkiin Dovahkiin naal ok zin los vahriin… - затянул Ваня хорошо ему известную балладу из игры Skyrim. На языке нордов, разумеется. Слишком много он в свое время уделили внимание этой франшизе, вот и отложилась в голове. Запомнилась, словно дурная песенка-паразит, крутящаяся навязчивым мотивом без всякого разумного объяснения. Лицо Феофила вытянулось, но он промолчал, внимательно слушая. И лишь когда княжич замолчал, он спросил:
- Что это?
- Древнее пророчество. Его я услышал там, когда был за кромкой.
- Странный язык, - покачал митрополит головой. – Никогда его не слышал.
- И это хорошо, друг мой. – Невозмутимо произнес княжич. – Не думаю, что ты жаждешь общения с драконами.
- Драконами?!
- Они, правда, себя называют народом «дов».
- Дов? Хм. А что означает это пророчество?
Ваня перевел. Ну как мог. А потом пояснил употребляемые образы. Ведь драконами северных морей называли дракары. А драконнорожденный – это сложный образ, применимый к правящим династиям, «вышедших с дракаров». Династии, «рожденные» «драконами северных морей». Более того, княжич не постеснялся рассказать о том, что из всех старых домов севера выжили только Рюриковичи. Норманнские династии Англии и Италии мертвы. Датская, норвежская и шведская линия древних королей тоже вымерла. Потому ему и позволили услышать это пророчество. Страшное и пугающее…
- … Отче, ты ведь меня хорошо знаешь. И, думаю, понимаешь, что я всем сердцем эту грязь терпеть не могу. Но раз за разом я вынужден драться. И ладно бы с супротивниками. Бывает. Князь, пусть и будущий, должен уметь защищать свои земли и своих людей. Но веришь – меня воротит от необходимости драться насмерть с родичами. Сколько лет прошло с того отравления? Маму отравили лекарством, вызывающее чудовищную похоть. Дядю, сотворившего это, уморили в монастыре через тяжелые мучения, голод, холод и откровенные истязания. Страшные смерти. А сколько раз я сам едва не умер? И что теперь? Снова? Теперь жизнь висит на волоске у папы и двух дядьев. Опять будут трупы. Опять будет боль. Опять придется проливать родною кровь…
- Не ты это начал, - тихо произнес митрополит, обдумывая слова княжича. За минувший час его мир дал трещину, стремясь разойтись по швам. Они и не думал, что за обычными интригами столько «божественной материи».
- Не я. Но в конфликте всегда виноваты оба… - тяжело вздохнув, возразил Ваня. – Впрочем, отступить я все равно не имею права. Даже если бы хотел. Дядя принесет страшное проклятье на Русь. Вовек не отмоемся. И моей душе не будет покоя, ибо не прощу себя за малодушие. Пусть он и родная кровь, но поддался дьявольскому соблазну.
Митрополит промолчал.
- Эх… как бы я хотел уехать куда-нибудь далеко-далеко и тихо жить бы в покое. Но не могу. Там, за кромкой, я узнал, что сказал некий человек, по прозвищу Га-Ноцри, легионеру, когда висел распятый на кресте. И с тех пор, эти мечты у меня остаются только мечтами.
- Га-Ноцри? – Удивился митрополит.
- У него было много имен и прозвищ. Иешуа, Назаретянин и многие иные. Мы же его зовем Иисусом. – От этих слов митрополит подтянулся и как-то напрягся. – Уже находясь на кресте Га-Ноцри произнес, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость…
- Трусость? – Еще больше удивился митрополит.
- Да. Трусость. Знал бы ты, как я устал от крови. Я не хочу ее больше лить. Я хочу убежать и предаться тихой, спокойной жизни в каком-нибудь милом местечке. Но… это будет трусость, непростительная трусость. Я сам себе ее никогда не прощу. Минута слабости обернется вечным муками совести…
Княжич замолчал. Минуты посидел в задумчивом покое. После чего решительно встал с травы, оправил одежду и направился к своим солдатам. Требовалось как можно скорее подготовить их к выступлению. Да и разговор становился все горячее и горячее. Феофилу пока хватало и того, что ему вывалил княжич. Для бедного мозга митрополита и это осознать довольно непросто. Пусть лучше уляжется в голове, утрясется. А потом и еще можно будет поговорить. Если, конечно, они переживут в эту передрягу…
Глава 9
1472 год – 28 августа, Москва
Большой пир по случаю успешного избавления от татар закончился трагедией. Великий князь Иван Васильевич, брат его Юрий Васильевич и часть бояр, приближенных к престолу, оказались отравлены. Союзные Борису Васильевичу священники начали на каждом углу орать, что это, дескать, происки «бесенка нечестивого», что поднял руку на митрополита, поставленного благословенным Патриархом Вселенским. И более того – провозгласили Великим князем Бориса. Ивану Ивановичу же начали возносить анафему.
Город принял эту новость очень неоднозначно. Очень уж сильно врос Ваня в жизнь столицы Великого княжества. Ведь он не жадничал и привлекал к прибылям многих. Мог разместить заказы у кузнецов по схеме распределенной мануфактуры? Размещал. Где-то частично. Где-то целиком. Да и на подарки не скупился. Вон весь городовой полк Москвы так или иначе имел компоненты снаряжения, сделанные на подворьях княжича. Кое-что приобретенное, но большей частью дареное. Особенно он отличился в массировании «scale male», то есть, чешуйчатой брони, собранной посредством кольчужных колец. Она без всяких оговоров вошла в каждый столичный дом воинский, заменив почти полностью обычные кольчуги.
Масла в огонь подливало еще и то, что митрополит бежал к княжичу, опасаясь измены людей, «впавших во дьявольское искушение». О чем верные слуги Феофила сумели сообщить всему честному народу. И именно их усилиями народ вынудил изменников в рясах отойти в кремль.
Таким образом Борис Васильевич оказался фактически в осаде. Городовой полк его не принял. Кое-кто, конечно, перешел на сторону, соблазнившись посулами. Но основная масса бояр решила подождать возвращения княжича Ивана. В нем они не только выгоду свою видели, но и угрозу. О том, что малец славный вояка уже знали многие и проверять его таланты на своей шкуре не спешили…
Бояре, купцы и прочий люд, не принявший Бориса Великим князем, в первые же дни кризиса выехал из кремля, осев в посаде. Оставаться в кремле они опасались, полагая, что их недруги могут воспользоваться этим и обвинить их в пособничестве изменникам. Посему не только выехали, но и рвение в неприятие новых властей проявили изрядное. Даже продовольствие прекратили подвозить, вынуждая сторонников «воровского князя» сидеть на подножном корме и крепостных запасах.
Борис пытался вести переговоры, но все тщетно. Ни бояре, ни купцы, ни посадские слушать его не хотели. Даже в вопросах поставки еды. Они просто боялись брать деньги из рук вора, подлостью захватившего престол. Они опасались, что княжич за такую жадность по головке не погладит. Это ведь были его деньги и было бы странно принимать их в оплату снабжения врагов Вани.
О том же, что расплата придет, неустанно напоминал Даниил Холмский. В отсутствие княжича он командовал его конницей и тремя сотнями пеших солдат-новобранцев, набранных по весне. И без дела он не сидел. Укрепленные подворья готовились к обороне, солдаты тренировались, конные ратники – блюли службу, выходя в патрули. Именно Даниил настоял на том, чтобы город охранялся отрядами княжича, усиленными представителями городового полка и купеческих дружин.
Но и на этом кризис не остановился, продолжая стремительно развиваться. Потому что через две недели после его начала к столице подошло войско короля Польши Казимира IV Ягелонна, бывшего по совместительству и Великим князем Литовским. Подошло, но в посад не вступало, остановившись на подступах. И Даниил Холмский этим незамедлительно воспользовался. Следуя инструкциям княжича его люди начали возводить баррикады на улицах городах.
Углядев новую беду и понимая, что при нападении поляков и литвин в кремле укрыться не получится, в дело активно включились горожане. На третьи сутки от подхода Казимира крепкое кольцо баррикад окружало весь посад. Более того – для защиты от вылазок «воровского князя» горожане полностью перегородили выезды из кремлевских ворот. Даниил Холмский им это подсказал. Ваня много сил вкладывал в его развитие и тот уже имел представление о том, как Гай Юлий Цезарь смог взять Алезию несмотря на многократное численное превосходство галлов. Вот и постарался повторить схему, опираясь на в целом позитивно настроенных горожан.
- Похоже он не собирается нас спасать, - произнес хан Ахмат, стоя на стене кремля рядом с Борисом Васильевичем. – Вон – лагерем встал. Только подходы к городу не обкладывает. Он чего-то ждет.
- Или кого, - тихо произнес подошедший священник. – Феофил не просто так сбежал. Наверняка отправился за княжичем и постарается вернуть его.
- Тогда чего ждет Казимир? – Нахмурился Борис. – Разве не время объединить наши силы?
- Мыслю Казимир не спешит ввязываться в городские бои. Видишь, как много войска он привел? Он боится княжича. Но собирался явно спешно. Прибыл только с конницей. Спешил. Опасался не успеть.
- Так он что, все знал?! – Ахнул Борис.
- Иначе бы он так быстро тут не оказался. Да еще с таким войском. Слышал я, что Казимир опасался татарского вторжения и войско собирал его отражать. Брат твой еще переживал. Думал, как бы король в спину ему не ударит. Видимо у Казимира тут, на Москве, были свои люди. Они весточку и подали.
- А он сам?
- Так под Смоленском стоял, где же еще? – Усмехнулся Ахмат. – Наверняка туда отошел, как узнал о моем поражении.
- Проклятье!
- Понял княже? – Мрачно спросил священник.
- Он не собирается со мной договариваться… - глухо прошептал Борис.
- Он ждет твоего племянника, чтобы разбить его и заключить с ним договор. Поражение должно способствовать сговорчивости. Сам видишь – вон какое войско король собрал. Даже это дьявольское отродье не устоит перед таким могуществом.
- Дьявольское?! – Резко развернувшись и схватив священника за горло, прорычал Борис Васильевич. – А не ты ли сеешь смуту?! Не ты ли принес беду на мою землю?! Нет?! – Вскрикнул Борис и с силой оттолкнул священника. Да так, что бедняга чуть не навернулся со стены.
- Успокойся! – Прошипел тот. – Даст Бог Казимир убьет молокососа. Тот не раз демонстрировал смелость. Вот и ныне может на рожон полезть. А нет – так мы поможем. Со спины ударим.
- И что дальше?
- Дальше? – Усмехнулся священник, отползая. – Казимиру с кем-то нужно будет договариваться. А тебе останется только взять в жены Софью и принять благодать истинной веры… - С этими словами он и удалился от греха подальше. Борис был зол. Сильно зол. Настолько… что за не слишком осторожные слова мог и жизни лишить.