Джеймс тяжко вздохнул, а ноющая боль в груди сказала ему нечто еще более страшное: он испортил то, что могло стать – и стало бы! – одним из самых драгоценных моментов его жизни. Он бы отдал все на свете – только бы прийти к этому поцелую с открытым сердцем и чистой совестью.
Тут миссис Саксби увела Тео, а отец подошел к нему и похлопал его по спине, извергая поток откровенно фальшивых замечаний, обращенных к «зрителям», с любопытством взиравшим на них.
– Я понятия не имел, что он поглядывает в ее сторону, – сказал отец принцу. – Видно, родители всегда узнают обо всем последними. Но, сын мой, – обратился он к Джеймсу тоном легкого неодобрения, – мне казалось, я хорошо воспитывал тебя… мог бы не хватать юную леди и не целовать ее прилюдно. Джентльмен не должен позволять себе подобное…
– Да, в самом деле! – вмешался Джеффри Тревельян с веселой улыбкой. – Вот уж не думал, что в тебе это есть. Ну, пыл и все такое…
Вспомнив о том, что Тео хотела выйти замуж за Джеффри, Джеймс резко обернулся, чтобы посмотреть на девушку, но ее уже не было.
А следующие несколько минут прошли словно в ночном кошмаре. Джеффри поклонился добродушно настроенному принцу – его все произошедшее порядком позабавило, – и тот воскликнул:
– О, сердечные страсти! А ведь говорят, что в изысканном обществе не бывает страстей. Но я никогда с этим не соглашался. – И принц бросил выразительный взгляд на миссис Фицхерберт, стоявшую справа от него.
Джеймс вздрогнул и с прощальным поклоном покинул комнату. Как только они с отцом оказались в своей карете, герцог рассыпался в бурных поздравлениях:
– Замечательно, сын мой! Вот уж не думал, что ты прямо-таки ринешься к цели подобным образом! Горжусь тобой! Бесконечно горжусь! Ты такой же дамский угодник, как и я, но даже я никогда бы не решился на что-либо подобное. Знаешь, она смотрела на тебя так, будто ты король Артур и Ланселот в одном лице.
– Никогда не говорите о моей будущей жене в таком тоне, – прошипел Джеймс.
– Без сомнения, ты сейчас раздражен. Это, бесспорно, потрясение. Ведь еще вчера ты был беззаботным холостяком, сопровождавшим эту аппетитную юную леди по городу, а теперь тебе предстоит надеть кандалы.
Джеймс скрипнул зубами, но промолчал. А герцог продолжал непрерывно болтать, постоянно возвращаясь к необыкновенной ловкости сына, замыслившего скомпрометировать Тео в присутствии принца.
Когда они свернули на свою улицу, Джеймс почувствовал, что теряет над собой контроль. Протянув руку, он сжал шею отца, помяв элегантное сооружение из накрахмаленного полотна, подпиравшее подбородок герцога, и процедил сквозь зубы:
– Вы больше никогда не скажете мне ни слова об этом вечере. Вам понятно?
– Нет никаких причин так распаляться из-за этого, – сказал герцог. – Сыну не подобает так неучтиво вести себя с отцом, позволь тебе напомнить.
– Я считаю, что обращаюсь не к отцу, а к растратчику, – произнес Джеймс ледяным голосом. Но в то же время он знал, что во всем, в чем обвинял своего отца, по-настоящему виноват был он сам. Да, он предал Дейзи.
– Однако сын мой… – с обидой проворчал Ашбрук. – Не понимаю, почему тебе хочется охарактеризовать мое невезение столь грубым образом. И уверяю тебя, у меня и в мыслях не было обсуждать произошедшее в этот вечер. Я только хотел поздравить тебя с успехом. А тот факт, что я обратился к тебе за помощью, а ты так быстро откликнулся на мою просьбу, сделав в точности то, о чем я просил… Знаешь, я очень тебе благодарен.
Герцог, откинувшись на спинку сиденья, ласково улыбался своему сыну и наследнику, пока дверца экипажа не открылась. А Джеймс, дождавшись, когда отец покинет карету, со стоном наклонился и опорожнил желудок на собственные ботинки. Но в желудке у него не было ничего, кроме бренди и горечи.
Глава 7
14 июня 1809 года
Женитьба Джеймса Рейберна, графа Айлея, будущего герцога Ашбрука, на скромной наследнице мисс Теодоре Саксби привлекла к себе столь пристальное внимание, словно речь шла о венчании королевских особ, и многие газетчики прямо-таки вцепились в эту историю.
Повесть о том, как мисс Саксби в детстве заботилась о Джеймсе во время его болезни, многократно рассказывалась, пересказывалась и всячески приукрашивалась. Так что за две недели до свадьбы большая часть Лондона полагала, что она читала ему у его смертного ложа и только звук ее голоса удержал его от перехода в мир иной.
За неделю до свадьбы юная мисс Саксби уже по-настоящему вернула Джеймса к жизни, когда он потерял сознание и погрузился во «мрак, из которого нет возврата» (как написала «Морнинг кроникл»).
А сама эта свадьба обещала стать столь же роскошной, как бракосочетание принцессы. Ее не только сумели организовать за считанные недели, но и при этом не поскупились на расходы. Герцог Ашбрук заявил, что ему ничего не жаль для свадьбы единственного сына и наследника и его подопечной.
В знаменательный день мисс Саксби проследовала в собор Святого Павла в щедро позолоченном открытом экипаже, медленно продвигавшемся сквозь толпы людей, заполнивших улицы Лондона в надежде хоть одним глазком взглянуть на невесту.
Репортеры всех лондонских газет – от благородной «Таймс» до скандальных листков, подобных «Титл-Татл» – собрались у дверей собора. Когда же экипаж невесты приблизился, все они ринулись вперед, прижимаясь к ограждению, поставленному для того, чтобы перекрыть доступ простонародью.
«Невеста, – торопливо набросал Тимоти Хит, молодой репортер „Морнинг кроникл“, – выглядела как французское пирожное в белой глазури. Ее юбки напоминали облако из шелка и атласа, волосы были украшены цветами, а в руках она держала букет». Тут репортер остановился. Мисс Саксби не отличалась красотой, и это несколько осложняло дело. «Будущая герцогиня, – написал он наконец, – имеет биографию, достойную занесения в книгу пэров, а ее черты свидетельствуют о многих поколениях доблестных англичан и англичанок, преданно стоявших плечом к плечу со своими монархами».
Репортер «Титл-Татл» был более краток и значительно более жесток в своем резюме. «Она поистине дурнушка, эта новоявленная герцогиня. Ужасно гадкая. И разрази меня гром, если она когда-нибудь превратится в красавицу!» – воскликнул он, наблюдая, как герцог Ашбрук протягивает руку, чтобы помочь своей подопечной выйти из коляски.
Хотя циник, по-видимому, говорил это самому себе, все репортеры, стоявшие поблизости, его услышали и возликовали. А «Титл-Татл» напечатала специальный вечерний выпуск, заголовок которого гласил: «Гадкая герцогиня!» Редакторы же всех лондонских газет, взглянув на это броское резюме, переделали заголовки своих утренних выпусков на версию «Титл-Татл».
Все юные леди, вздыхавшие по широким плечам и прекрасному лицу Джеймса, хихикали за утренним чаем. А те джентльмены, которые ранее подумывали о том, чтобы потанцевать с мисс Саксби, почувствовали некоторое удовлетворение от того, что не снизили свои запросы в обмен на ее приданое.
В результате общепризнанное мнение – считалось, что Джеймс безумно влюблен в свою «гадкую герцогиню», – за одну ночь превратилось в нелепый миф, которому никто не верил. Очевидно, граф Айлей женился на ней только ради денег. Другого объяснения быть просто не могло.
– Я так удивлена… – по секрету говорила юная балерина по имени Белла другой танцовщице кордебалета на следующее утро после пышного торжества. Несколько месяцев назад она неожиданно получила дорогое изумрудное ожерелье вместе с официальным «прощай». – Вот уж никогда бы не подумала, что он захочет воздерживаться после женитьбы. В особенности если женился на такой, как эта. – И она указала на рисунок в их любимом листке театральных сплетен. Рисунок же представлял собой весьма приблизительное изображение «гадкой герцогини» – это была скорее карикатура, чем портрет.
– Он непременно к тебе вернется, – ответила ее подруга Роузи, весьма циничная и мудрая особа. – Дай ему хотя бы шесть месяцев.
Белла горделиво тряхнула кудряшками.
– Я не собираюсь терять шесть месяцев в ожидании кого бы то ни было. Джентльмены выстраиваются в очередь перед дверью, ожидая меня, между прочим.
– Что ж, мне ее даже жаль, – сказала Роузи. – Ее называют гадкой дурнушкой в каждой лондонской газете. Она обязательно об этом узнает. А когда какой-нибудь из них, – Роузи имела в виду особ знатного происхождения, – дается прозвище, то оно прилипает на всю жизнь.
Глядя на свое отражение в зеркале, Белла поправила изумрудное ожерелье на шее, думая о том, какой разительный контраст составляло ее, Беллы, розовато-кремовое очарование с обликом новобрачной.
– А мне жаль его. Я слышала, что она плоская как доска. Ему нравятся мои округлые формы, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Да, форм она лишена, – подтвердила Роузи. – Я хорошо ее разглядела, когда она выходила из кареты. Она вся тонкая, как портновская булавка, а спереди – совсем плоская. Знаешь Мейджиса из театральной кассы? Он думает, что она на самом деле мужчина и что все это – грандиозная мистификация.
Белла отрицательно покачала головой:
– Нет-нет, эти изумруды говорят совсем о другом.
В то же самое время в совершенно другой части Лондона Тео пробудилась наутро после венчания, чувствуя себя немного растерянной. Сама церемония вспоминалась словно в тумане: неясные очертания улыбающихся лиц… серьезные глаза епископа… момент, когда она услышала голос Джеймса, обещавшего принадлежать ей, «пока смерть не разлучит нас», момент, когда сама она сказала «да» и увидела мимолетную улыбку, коснувшуюся его губ…
А потом, когда они вернулись домой, служанка Амелия освободила ее от ненавистного вороха шелка и кружев, который мать называла «превосходным, сказочно прекрасным платьем». Для изготовления этого наряда двенадцать опытных швей целый месяц трудились днем и ночью, чтобы успеть в срок. Затем Амелия облачила хозяйку в тонкое розовое неглиже. С оборками.
Опекун Тео, а ныне ее свекор, освободил хозяйские покои, и она теперь оказалась в спальне, принадлежавшей покойной герцогине, – в комнате такой просторной, что здесь могли бы свободно разместиться три ее прежние спаленки.
А затем к ней вошел Джеймс – очень бледный, с сурово поджатыми губами. После чего все происходило в атмосфере нервозности, всплесков желания и откровенной неловкости. И это было совсем не то, чего она ожидала. Хотя… Чего же, собственно, она ожидала?
Когда все закончилось, Джеймс нежно поцеловал ее. Поцеловал в лоб. И тогда Тео впервые осознала, что если она, опьяненная близостью, в отдельные моменты испытывала легкое головокружение, то ее молодой супруг был весьма сдержан. Никакой прежней пылкости, никакой страсти. А ведь тогда, на музыкальном вечере, все было по-другому.
Более того, он сразу же ушел и затворил дверь между их смежными комнатами.
Конечно, следовало ожидать, что он уйдет. Тео знала: только бедняки спали в одной постели. Ведь спать вместе – это негигиенично. И еще… Одна из ее гувернанток как-то сказала ей, что утром мужчины пахнут как козлы и что если не отгородиться дверью от подобных ужасов, то женщина может вся пропитаться этим запахом.
Что ж, если так, то, возможно, даже лучше, что Джеймс спал в своей комнате. Но нужно ли было покидать ее так скоро?
А может, он так быстро ушел лишь потому, что на простынях осталось свидетельство их близости? Кому же захочется спать на испачканных простынях? Нет-нет, только не ей! И поэтому… Может быть, потом, в будущем, она станет посещать его спальню, а затем удаляться в собственную чистую постель.
Эта мысль заставила ее улыбнуться, хотя теперь она чувствовала, что испытывает боль в таком месте, где прежде никогда не испытывала. К счастью, мать досконально ей объяснила, что происходит на брачном ложе. И все произошло именно так, как она описала. Впрочем, нет, не все… Например, мать говорила, что муж трогает свою жену там. Но Джеймс этого не делал. И еще мать намекнула – хотя и не сказала этого прямо, – что жена может делать то же самое с мужем. Но раз Джеймс этого не делал…
Они целовались довольно долго, а затем он потер ее груди и распростерся на ней (сладкая дрожь пробежала по ее ногам при этом воспоминании). Потом он вошел в нее, и сначала было не очень-то приятно. А кончилось все довольно быстро. И в целом ей понравилось. Почти все. В особенности те минуты, когда они целовались так самозабвенно, что оба даже стонали. Она тогда чувствовала себя листочком бумаги, и ей казалось, что ее вот-вот охватит пламя. Но этого так и не случилось, конечно же.
И вот теперь она – замужняя женщина в самое первое утро своей семейной жизни. Что означало, помимо всего прочего, что она больше никогда в жизни не наденет жемчужное ожерелье, или гофрированные воротники и манжеты, или белое канифасовое платье с оборками.
Амелия аккуратно повесила чудовищно уродливое свадебное платье на спинку кресла, и Тео, выбравшись из постели, подошла к нему, чтобы рассмотреть. Это был последний, самый последний наряд, который ее мать имела удовольствие для нее выбрать. Такое событие следовало бы отпраздновать. Улыбнувшись, Тео распахнула высокое окно, выходящее в сад позади особняка герцога Ашбрука, и схватила проклятое платье.
В этот момент раздался короткий стук, и дверь смежной спальни отворилась. Джеймс был уже полностью одет в костюм для верховой езды – вплоть до сапог и хлыста, – а она стояла перед ним босиком, в неглиже и с распущенными волосами, волнами струившимися по спине.
– Что ты делаешь? – спросил он, кивнув в сторону свадебного платья в ее руках.
– Выбрасываю этот кошмар в окно.
Он подошел к ней как раз вовремя, чтобы увидеть, как платье падает вниз, слегка раздуваемое ветром.
– Надеюсь, это не символический образ твоего отношения к нашему браку?
– Даже если и так, уже слишком поздно, – ответила Тео. – А ты слишком тяжел, чтобы выбросить тебя в окно. Ах, ты только взгляни! – воскликнула она, когда платье в пышных кружевах опустилось на верхушку самшитового куста.
– Полагаю, нет никакой необходимости надевать подобную вещь более одного раза, – заметил Джеймс c ноткой иронии в голосе.
Тео улыбнулась, почувствовав огромное облегчение. Возможно, они смогут стать самими собой и снова будут непринужденно общаться друг с другом. Ах, ведь так гораздо приятнее быть замужем!
– Я намерена полностью изменить стиль одежды, – заявила Тео, снова улыбнувшись. – И теперь я могу выбросить все, что у меня есть, из этого окна.
– Наверное, это правильно, – ответил Джеймс, пожав плечами.
– Включая и то, что на мне сейчас, – добавила Тео с отвращением в голосе.
При этих ее словах Джеймс оживился.
– Ты собираешься выбросить свое неглиже прямо сейчас? Я могу помочь.
– Хочешь взглянуть на свою жену при дневном свете, не так ли? – усмехнулась Тео.
Но он чуть нахмурился, и Тео ужасно захотелось протянуть руку и разгладить морщинку между его бровей.
– У тебя что-то случилось? – спросила она.
– Ничего, – ответил Джеймс, и уголки его губ едва заметно дернулись.
Этого оказалось вполне достаточно для Тео. Она изучила различные выражения его лица настолько хорошо, что обманывать ее было бесполезно. Прислонившись спиной к подоконнику, она скрестила руки на груди в ожидании правдивого ответа.
– Видишь ли, я размышлял… Думал, сможешь ли ты провести несколько часов со мной и мистером Ридом, управляющим из нашего поместья.
– Да, конечно. А что?
– Отец передал поместье мне. После поездки верхом я с мистером Ридом отправлюсь в доки, поскольку у нас там корабль, но мы должны вернуться через час или два.
– Твой отец передал тебе поместье? – переспросила Тео в изумлении.
Джеймс утвердительно кивнул.
– Но как, черт возьми, ты уговорил его?
– Я попросил твою мать настоять на этом пункте в брачном контракте, – ответил Джеймс с улыбкой. – Она сразу согласилась. До нее уже доходили слухи о некоторых… неудачных вложениях моего отца.