Граф что-то сказал пажу, и тот направил коня к Эдель.
- Ваш супруг желает говорить с вами, мадам. - Голос у паренька был неожиданно низкий, грудной. В нем явственно слышался какой-то акцент, хотя слова паж выговаривал правильно.
Молодая женщина кивнула и поскакала к де Турнелю.
- Что это за земли? - Он показал ручкой хлыста вперед, на темнеющий в сгущающихся сумерках лес.
- Это Фэрфакс, мессир. - Она не без труда произнесла это название. Какой это был цветущий чудесный край! Но, после того, как замок был сожжен, многие свободные местные жители перебрались в другие места, - ведь именно замки были оплотом и кровом для всех, кто жил за их пределами, в случаях нападения врага или иных бедствий.
Де Турнель кивнул. Он смотрел, прищурившись, вдаль. Бесстрастное лицо его показалось Эдель в этот момент не суровым, а каким-то странно печальным... Или это было от того, что надвигались сумерки?
Одно было для нее очевидно: муж бывал здесь. Она не удержалась, вопрос вырвался сам собой:
- Вам знакомы эти места?
Он не ответил. Пришпорил жеребца и поскакал вперед. Эдель же придержала лошадь. Ей очень хотелось поговорить с Лайонелом, но она понимала, что сейчас для этого неподходящее время. Угроза в словах мужа была слишком очевидна. «Я не потерплю...» Надменный, холодный и жестокий. Господи, господи, лишь бы с Диком он был хоть немного помягче!
Де Турнель явно торопился и торопил свой отряд. «Ему не терпится поскорее увидеть, какое богатство он приобрел, женившись на мне», - с горечью подумала Эдель. Он не только жесток, но еще и алчен... А чего она ожидала? Он же норманн!
Они уже ехали по лесу. Здесь было гораздо темнее, чем на равнине, некоторые люди графа зажгли факелы. Поляна приближалась. Эдель чувствовала, как все быстрее бьется сердце. Воспоминания, помимо воли, вставали перед ее мысленным взором.
Вот она бежит по лесу, спотыкаясь, дрожа, постанывая от боли... Вот видит на поляне рыдающего Лайонела с приставленным к горлу кинжалом... Вот она надевает на палец перстень Родерика... Вот она вместе с Лайонелом пытается перекинуть через седло одеревеневшее тело своего жениха...
Эти кошмары, казалось, роились вокруг, - выплывали облаками вечернего тумана из-за деревьев, лунными бликами ложились на тропу под ногами уставших лошадей.
И вот они выехали на поляну. За шесть прошедших лет здесь ничего не изменилось. Дуб все так же рос посреди нее, и какая-то пичуга заливалась в его ветвях, мирно журчал поблизости ручей.
Де Турнель подъехал к дубу и спрыгнул с коня, делая знак спешиться и своим людям. «Неужели мы проведем ночь здесь?» - с ужасом подумала Эдель. Нет, нет, это совершенно невозможно! Она не может остаться здесь... Это нельзя вынести!
Она оглянулась на Лайонела и увидела, что он бледен как полотно. Он кинул на нее полный муки взгляд, и ей стало чуточку легче. Они оба испытывали одно и то же. Они оба пережили здесь то, что не дай бог пережить никому...
А муж уже отдавал распоряжения. Он вел себя, как ни в чем не бывало. Нет, надо остановить его! Немедленно!
Эдель соскочила с лошади и бросилась к нему.
- Мессир, мы не можем остаться здесь!
- Это почему? - холодно поинтересовался он. Его тон окатил ее ведром ледяной воды. Как объяснить ему, как рассказать?
- Я умоляю вас... Мы должны переночевать в другом месте.
Желваки заиграли на его скулах.
- Мадам, запомните, я говорю это в первый и последний раз: не вмешивайтесь в мои распоряжения. Ваше дело подчиняться. Это место мне подходит, здесь есть вода и удобно будет расположить палатки. Скоро подъедет основной обоз, ваши служанки сварят ужин и приготовят нам шатер для ночлега.
«Приготовят нам». Вдобавок ко всем ужасам - еще и это. Он снова потребует близости... И в этот раз не отступит.
Она отошла от него, как побитая собачонка, и без сил опустилась на траву. Вокруг суетились люди, расставляли палатки, затем подъехал обоз, и вскоре в лагере вкусно запахло жарящейся олениной. Эдель ничего не видела и не слышала. И не притронулась к еде. Ее мутило, дыхания не хватало. Страх накатывал удушливыми волнами.
Так, безвольной и вялой, ее и повели в шатер, в котором ей предстояло провести вторую ночь с мужем. Раздели, расчесали волосы и, устроив для нее и мужа пуховую перину, удалились.
Эдель долго стояла на коленях и пыталась молиться, но тяжелые воспоминания не отпускали, и молитвы не принесли облегчения.
Затем она легла на спину и уставилась на купольный верх палатки.
Где пролилась кровь Родерика? Не на этом ли самом месте, где ею совсем скоро овладеет ненавистный норманн, - быть может даже, сам причастный к злодейскому убийству ее жениха?
«Как я смогу жить дальше, если это случится здесь? За что, о Боже, ты так наказываешь меня? За мою многолетнюю ложь? Но я и так расплачиваюсь за нее сторицей!»
Она закрыла глаза, тяжелые слезы полились из них. И тут волна холодного воздуха подсказала ей, что в палатку вошли. Конечно, это он. Больше некому. «Пресвятая Дева, помоги мне выдержать это!»
Она не хотела слушать, но поневоле слышала бряцание отстегиваемого меча, потом шорох снимаемой одежды. Затем она поняла, что он уже совсем рядом и стоит, склонившись над нею, - она почувствовала запах спиртного, исходящий от него. Он еще и напился!
- Вы плачете, мадам, - в голосе прозвучал легкий оттенок удивления.
- Н-нет. Я... молилась.
- Вы молитесь и плачете, потому что так меня боитесь?
«Я боюсь вас всех. Вы все способны причинить боль. Все норманны до одного!»
На смену ужасу вдруг пришла ненависть, заставив открыть глаза, сесть на постели и прямо посмотреть в его глаза.
- Знаете ли вы, что это за место, мессир, и почему я просила вас уехать отсюда? Здесь, на этой поляне, шесть лет назад ваши сородичи зверски перерезали отряд моего мужа, а его самого убили подлым ударом в спину. Возможно, вас все эти подробности лишь рассмешат, но, поверьте, для меня находиться тут невыносимо тяжело. И еще тяжелее - отдаться вам на этом месте, - месте, обагренном кровью многих невинных душ!
В его карих глазах, однако, не было насмешки. Он хмуро смотрел на нее и долго молчал, затем произнес:
- Как звали вашего мужа?
- Вы забыли? Что ж, я повторю. Родерик. Родерик Эштон, сын барона Карлайла.
- Родерик Эштон, - медленно повторил он. Эдель вдруг поняла, что это имя ему знакомо. Холодок пробежал по телу молодой женщины. Он знает это место... Он знает имя Родерика! Быть может, он и есть... Но нет, нет, это невозможно, Господь всемогущий не допустил бы такого!
- Его убили здесь? На этой поляне? - спросил граф.
- Да, мессир. Как я уже сказала - в спину, низко и подло, как никогда не поступил бы настоящий рыцарь.
- Но как поступил бы любой норманн, вы это хотите сказать, - со злой иронией добавил де Турнель.
- Не думаю, что любой... Но рыцарь-ворон сделал это. Он самый гнусный и подлый из всех норманнов!
- Рыцарь-ворон?
Голос мужа дрогнул. Эдель замерла. Она была права: ему был знаком тот негодяй!
- Вы его знаете, мессир? - выдохнула она. - Вы знаете рыцаря, носившего на латах знак ворона?
Но он уже вновь нацепил свою непроницаемую маску. И, как и раньше, проигнорировал ее вопрос.
- Полагаю, вам сегодня не до плотских утех, и эту ночь нам лучше вновь провести раздельно. Но на будущее запомните: слезы, мольбы и прочие женские уловки могут действовать с кем угодно, но не со мной. Если я хочу, я получаю желаемое. Так есть и так будет впредь.
И, откинув полог шатра, он вышел, оставив ее одну.
...- Вот девчонка, мессир. Единственная подходящая из всего этого сброда. Щуплая, как цыпленок, да других не нашлось. Но с ней надо осторожнее - такая верткая и сильная, хоть и маленькая. Мы за ней от кухни до лестницы проследили. Сюда, в башню, похоже, хотела попасть.
- Хорошо. Ступайте.
Она понимает все, что они говорят. И сначала даже не соображает, что он обращается к ней уже на саксонском, довольно хорошем:
- Иди сюда, девка.
«Девка!» Как он смеет?! Но она тут же вспоминает, во что одета.
- Ну! Долго мне ждать? Тебя за волосы тащить, или ты глухая?
Он привстает на кровати, хватает ее за руку железными пальцами, и она понимает: или сейчас, или никогда. Молниеносным движением извлекает кинжал, целясь ему в горло... Как легко он перехватывает ее руку и отнимает оружие! Хоть он и ранен в голову, но отнюдь не слаб и готов к любой неожиданности.
- Какой клинок. - Он удивленно разглядывает кинжал ее отца. - Рукоять с драгоценными камнями! Ты, оказывается, воровка!
Она молчит. Воровка, девка - все равно. Темная, страшная ненависть переполняет ее так, что она сама себя боится. Кажется, она готова просто зубами вцепиться ему в горло...
- Или ты подослана убить меня? - спрашивает он. - Молчишь? Впрочем, все равно.
Он глубоко всаживает клинок в поддерживающий балдахин над кроватью резной столбик. - Давай, ложись, поднимай юбку и раздвигай ноги. Быстро.
Он втаскивает ее на постель. Она, действительно, бросается на него, и несколько мгновений продолжается отчаянная, хоть и неравная, борьба. И вот она уже с силой прижата к перине его мускулистым коленом...
- Да ты ведьма, - говорит он удивленно, наклоняясь над нею. - Воровка, да еще и ведьма!
Боль заставляет ее прийти в себя. Она понимает, что он сейчас сделает с ней, и страх выплескивается отчаянной мольбой:
- Нет... нет... не надо... прошу вас. Отпустите меня... Я... у меня есть жених. Он заплатит вам за меня... Выкуп.
- Жених? Выкуп? - усмехается он. - Какой выкуп, дурочка? Что за сказки? Твой жених, может, английский король, - ты, кухонная шлюшка?
Он хватает ее платье у горла и разрывает одним движением снизу вверх. Она взвизгивает и пытается прикрыться, но он не дает ей этого сделать, навалившись сверху и прижав ее руки над головой.
- Действительно, цыпленок, - говорит он, снова переходя на французский. - Храбрый, но глупый цыпленок...
Она пытается вцепиться зубами ему в щеку.
- Прекрати, - снова на саксонском. - Иначе после меня тебя отведают и мои люди.
Ужас снова накатывает на нее. Что ее ждет?..
- Умоляю... - шепчет она. - Я невинна... Не делайте этого, не совершайте грех...
- О, конечно, девственница! - скалится он. - Снова сказка. Я уверен, хоть ты и юна, тебя попробовали все повара на вашей кухне! И, может, не они одни.
Его руки шарят по ее телу. Чужие, грубые, сильные. Потом резкий выпад - и он оказывается в ней... и она, наконец, теряет сознание от адской боли.
- Нет! Нет! Нет!!! - она просыпается от собственного крика. Кошмар, - а что еще могло присниться ей в этом проклятом месте?
Тут полог раздергивается, и она видит на пороге шатра графа с обнаженным мечом в руке.
- Мадам! Что случилось?
Она всхлипывает и судорожно натягивает на себя одеяло. Его голос... такой же хриплый, как и у рыцаря-ворона из ее жуткого сна.
- Мессир... Давайте поскорее уедем отсюда.
- Скоро рассвет, и мы тронемся в путь. Осталось недолго. Если вам страшно одной, я пришлю сюда Мириам.
Мириам. Какое странное имя. Ах, да, это паж ее мужа. Она слышала, как де Турнель звал его. Но прислать в ее шатер мужчину... пусть и такого юного... Это просто невозможно. А он еще о Лайонеле что-то говорил!
Эдель даже забыла о своем кошмаре. Она села на постели и холодно посмотрела на мужа:
- Вы забываетесь, мессир.
- О чем вы?
- О чем? Если вы кого-то и можете прислать сюда, то это будет одна из моих служанок, но никак не ваш Мириам!
- Мой Мириам?..
Впервые она увидела, как он смеется. Оказывается, у него ровные и белоснежные зубы. И красивая улыбка. Но как он смеет смеяться... и, главное, над чем??
6. Страшные подозрения
- Мириам - это любовница де Турнеля. Он привез ее откуда-то с Востока. Переодел своим пажом - какой позор для рыцаря! - и всюду таскает с собой.
Эдель прикусила губу. Мириам - женщина. Как она не догадалась сразу?!
- Миледи, он вас не любит, более того, он к вам относится как к последней служанке. Боже правый, это невыносимо, видеть всё это и ничего не делать! Как я сожалею, что уговорил вас выбрать его!
Лайонел в отчаянии ерошил свои светлые волосы. Эдель не отвечала. Да и что могла она ответить? Де Турнель - ее муж, но он имеет полное право вести с собой хоть дюжину любовниц. А она, его законная жена, должна молча сносить это.
Этим утром они, наконец, смогли поговорить. Граф с частью своих людей ускакал вперед, чтобы разведать окрестности, а Эдель ехала позади с обозом. Ей удалось незаметно отстать, Лайонлу тоже, - и вот они оказались наедине.
Между тем, путники миновали развалины Фэрфакса и снова углубились в глухую лесную чащу. Теперь до Карлайла оставался день пути, и, если бог даст, и не случится чего-то из ряда вон выходящего, завтра утром Эдель сможет уже прижать к сердцу Дика...
Но даже встреча с сыном уже не радовала ее. Когда Дик узнает, что она снова вышла замуж, да еще и за норманна... Она боялась этого, пожалуй, больше даже, чем близости с мужем. Страшилась реакции сына и того, что он возненавидит ее.
- Эдель... Ты ничего не скажешь?
Она с тоской посмотрела на Лайонела. В нем единственном сейчас она видела если не защитника, то человека, верного ей одной. Верный... преданный... надежный. Он не бросил ее на растерзание де Турнеля; несмотря на отношение к себе графа, ехал с ними.
Она вдруг остро пожалела, что не Лайонел ее муж. Возможно, выйди она за него, он залечил бы ее раны, заставил бы забыть кошмары прошлого... и полюбил бы когда-нибудь Дика.
- Что я могу сказать, Лайонел? - мягко спросила она.
Он сглотнул. Голос его дрожал:
- Вчера... Он зашел в ваш шатер... но быстро вышел. Слишком быстро, чтобы...
- Ты следил?
- Я не мог не следить. Мысль, что ты принадлежишь ему, что он уже обладает тобой, сводит меня с ума! Скажи: вчера он не прикасался к тебе?
Эдель решила, что скрывать нечего.
- Нет.
Он шумно выдохнул:
- Я так и думал. А... в день свадьбы? Он не остался с тобой на всю ночь, я знаю, но он приходил к тебе вечером.
- Лайонел, в тот вечер этого... тоже не произошло.
- Хвала Всевышнему!
Синие глаза его зажглись звездами. Он протянул к ней руки:
- Эдель! Моя прекрасная Эдель!
Она отпрянула:
- Нет, Лайонел, нет. Опомнись. То, что между мной и графом не было близости, ничего не значит. Я его жена, я дала обеты перед богом, я буду верна мужу.
- Как ты можешь? Он пренебрегает тобой, он везет с собой свою любовницу, он тебя унижает, а ты готова все снести??
- Мой долг - смиренно принять уготованное мне Господом. Лишь бы граф был хоть немного подобрее к Дику... Для себя я ничего не прошу, на мне слишком много грехов, и я заслужила все, что Он послал и пошлет мне.
- Подобрее к Дику? Не надейтесь, - зло бросил Лайонел. - Знаете, миледи, что я думаю? Что он сделает вам ребенка, - и, если это будет мальчик, попросту постарается избавиться от пасынка, чтобы Карлайл достался его сыну.
У Эдель все похолодело внутри, когда она услышала это.
- Лайонел!.. Как такой ужас мог прийти тебе в голову??
- Сами подумайте, миледи, и придете к такому же выводу. Дик для Турнеля только помеха. Какой мужчина захочет, чтоб такое богатство, как Карлайл, досталось не родному, а чужому сыну?
- Прекрати. Немедленно. Граф - человек чести и рыцарь, он не способен...
- Разве вы на турнире не видели, на что способны эти так называемые люди чести и рыцари? На любую подлость, на любое преступление! И как же быстро вы забыли, что из себя представляет ваш муж! Он - норманн! И кому, как не мне с вами, знать, кто они такие, и чего от них можно ждать!
Эдель молчала. Да, ее муж - норманн. Да, жестокость и подлость у него в крови, как и у всех них. Но - чтобы причинить вред маленькому невинному мальчику?? Хотя, убил же он своего пажа. Тоже почти ребенка!