– Чем могу быть полезен, милостивый государь? – вежливо осведомился герр Вильгельм и на всякий случай повторил свой вопрос по-немецки – Васильевский остров в Петербурге был столь густо заселен немцами, что немецкий язык звучал здесь едва ли не чаще русского, половина церквей на острове были лютеранскими, а половина вывесок написаны на немецком языке.
Посетитель молчал, только его хриплое размеренное дыхание нарушало вечернюю тишину.
Герр Вильгельм решил, что ошибся с диагнозом: возможно, этот странный человек страдает дурной болезнью, послужившей наказанием за недостойный образ жизни или за грехи ранней молодости. Такого рода больные обычно стеснительны и никак не могут решиться сказать, что им нужно. Оттого и поднятый воротник, и опущенные поля шляпы, и темные очки…
– Не смущайтесь, милостивый государь! – проговорил герр Вильгельм со снисходительной улыбкой. – Мы здесь одни, и вы можете говорить совершенно откровенно: аптекарь – это почти священник, ему вы можете открыть все свои тайны…
Посетитель все молчал, и это молчание начало не на шутку пугать аптекаря. Он пожалел, что отпустил пораньше младшего провизора Фрица. У того было назначено свидание с дочкой булочника Шульца, очаровательной Гретхен, и герр Вильгельм решил, что вполне управится в аптеке один.
Вильгельм Фридрих Пель совсем недавно переехал в Петербург, закончив Дерптский университет, и открыл здесь собственную аптеку. Дела у него шли неплохо – здешние жители часто болели от скверного климата, и посетители у немца-аптекаря не переводились.
– Так чем я могу быть вам полезен? – повторил герр Вильгельм, стараясь не утратить истинно немецкое терпение.
Странный посетитель придвинулся еще ближе к прилавку, запустил руку за пазуху шинели и, достав оттуда какой-то смятый листок, положил его перед аптекарем.
Герр Вильгельм водрузил на нос очки и воззрился на листок.
Он ожидал увидеть рецепт, небрежно выписанный корявым почерком какого-то здешнего врача, или аккуратные аптечные прописи кого-то из коллег, но вместо этого перед ним было несколько слов, написанных твердым и красивым готическим почерком: «Помнишь ли ты Гейдельберг? Время настало».
В тот день Константин Романович, управляющий домом на Васильевском острове, пришел домой необычно рано.
– Костя! – позвала его мать, которая у себя в комнате смотрела телевизор. – Ты сегодня пораньше?
– Я скоро снова уйду, – отозвался Константин, снимая в прихожей ботинки, – мне нужно еще кое-что сделать на работе. А ты смотри спокойно свой сериал.
– Ты слишком отдаешься этой работе, – строго проговорила мать. – Они тебя не ценят, а ты слишком много берешь на себя! Твой отец был таким же, и чем это кончилось?
– Мама, я сам как-нибудь разберусь, – проворчал Константин и направился в ванную.
– Кстати, сегодня снова звонила Мариночка, – не унималась старушка. – Она приглашает тебя на свой день рождения. Я считаю, что ты обязательно должен пойти…
Марина была дочка ее старинной подруги, старая дева с унылым голосом, заметными усиками и влажными коровьими глазами. Мама почему-то вбила себе в голову мысль женить на ней Константина. Константин вяло и безнадежно отбивался. Марина была постоянным ужасом его жизни. Она снилась ему по ночам, и эти сны были не эротическими. Это были мрачные готические кошмары. Женщины его вообще не интересовали, в его жизни были другие интересы.
– Так ты пойдешь к ней на день рождения? – не унималась мать. – Ты непременно должен пойти!
– Да-да, конечно, – ответил Константин и плотно закрыл изнутри дверь ванной.
В тяжелых случаях он разговаривал с матерью по особому методу, который придумал еще в младших классах школы: поочередно отвечал ей: «Да-да, конечно» и «Нет-нет, ни в коем случае». Как ни странно, мать это вполне устраивало.
– Ты слишком легкомысленно относишься к своему здоровью, – продолжала упорная старушка, перекрывая голос телеведущего, – кто за тобой будет ухаживать, когда меня не станет?
Константин ее уже не слышал, потому что, закрыв за собой дверь ванной, он пустил воду на полную мощность, а затем сделал нечто очень странное: открыл дверцу, за которой помещались краны, трубы, водяные фильтры и прочие сантехнические устройства, запустил руку в темный пыльный проем, немного пошарил там и наконец вытащил пластиковую коробку.
Константин открыл коробку и на всякий случай проверил ее содержимое, хотя и так знал, что в ней находится: несколько толстых банковских пачек долларов и евро – все, что ему удалось накопить за годы почти безупречной работы управляющим. К сожалению, денег было еще недостаточно, но ничего не поделаешь: оставаться здесь дальше было слишком опасно.
Там же, в пластиковой коробке, лежали и его заграничный паспорт с визой, и билет на самолет до милого немноголюдного городка на другом конце света.
Разложив деньги и документы по карманам, Константин вышел из ванной. Как раз в это время на его телефон пришло сообщение от таксомоторной фирмы: «Автомобиль “Форд-эскорт” номер такой-то подан».
Константин удовлетворенно кивнул, подхватил заранее приготовленную сумку и направился к двери.
– Костя, ты уже уходишь?
– Да, мама, я же тебе говорил…
– Приходи не поздно, я буду тебя ждать к ужину! Я приготовлю твои любимые морковные котлеты!
Морковные котлеты Константин Романович ненавидел всеми силами души. Почти так же сильно, как Мариночку. И теперь он надеялся больше никогда не слышать ни о котлетах, ни о старой деве. Напоследок он громко хлопнул дверью и покинул квартиру.
Серый «форд» действительно уже стоял у порога.
За рулем сидела женщина – худощавая, невзрачная, в темных очках, совершенно не нужных в пасмурный день.
Константин Романович бросил сумку на заднее сиденье, сел рядом и проговорил:
– В аэропорт!
Машина негромко фыркнула и поехала.
Константин Романович прикрыл глаза и задумался.
Конечно, жаль, что приходится оставлять хлебное место управляющего такого элитного дома, но ситуация явно накалилась, и дольше оставаться здесь небезопасно. А так… через три часа он будет в самолете, а еще через семь часов выйдет в небольшом аэропорту, откуда будут видны снежные вершины гор и бирюзовый океан.
На первое время денег ему хватит, а там он что-нибудь придумает…
Константин Романович прикрыл глаза и предался восхитительным мечтам.
Тихий шепот прибоя, перистые пальмы над морем, спускающиеся к берегу каменные лестницы, уютные ресторанчики на узких улочках старого города, пламенеющие цветы бугенвиллии, смуглые длинноволосые гитаристы на перекрестках…
Все это будет, и будет очень скоро!
Константин вздохнул, открыл глаза и в первый момент удивился, что увидел над собой не ярко-синее небо тропиков, а тяжелые, тускло-серые облака. Потом он вспомнил, что еще только едет в аэропорт, и огляделся по сторонам.
Они ехали по какому-то незнакомому и малопривлекательному району, среди промышленных зданий и гаражей.
– Где это мы? Как-то странно мы едем!
– Пробки объезжаем, – пробормотала таксистка, не поворачивая головы.
– А что это за район?
– Промзона недалеко от Витебского вокзала.
– От Витебского? – переспросил Константин. – Так это еще очень далеко от аэропорта! Этак я на самолет опоздаю!
– Никуда вы не опоздаете! – проворчала женщина и свернула в узкий проулок между двумя зданиями без окон.
– Куда это вы? – спросил Константин, и в душе у него шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие.
– Куда надо! – и машина остановилась.
– Но постойте… – забормотал Константин Романович, – мне нужно в аэропорт… у меня самолет через полтора часа… я на него уже не успею… что это за дела… я буду жаловаться…
– Жалуйся! – женщина выбралась из машины, подошла к задней дверце и приказала:
– А теперь выходи!
– То есть как выходить? Почему выходить?
– Что же мне – силой тебя вытаскивать? Вон ты какой тяжелый!
– Но позвольте, вы должны довезти меня до аэропорта!
– Я передумала. Выходи, или я тебе руки переломаю!
Константин почувствовал, что эта женщина не шутит. С другой стороны, ему показалось, что она, такая худенькая и невысокая, вряд ли с ним справится. Поэтому он вылез из машины и шагнул навстречу таксистке, сжав кулаки.
– Вылез? Молодец! – одобрила женщина. – А теперь иди вон туда! – и она показала на большой металлический контейнер, стоявший неподалеку от машины.
– И не подумаю! – гордо проговорил Константин и замахнулся на странную таксистку кулаком.
Та, однако, чуть заметно переступила, перехватила его руку и легонько сжала запястье. От этого всю руку Константина до самого плеча пронзила жгучая боль.
– Больно же! – вскрикнул он. – Не надо!
– Тогда делай то, что я приказала!
– Я сделаю… – пролепетал Константин, – только объясните – за что?
– Чтобы лишнего не болтал! – прошипела странная женщина и подтолкнула его к контейнеру.
– О чем?
– Сам знаешь.
И Константин тут же догадался, за что он расплачивается. И денег-то он на этом заработал совсем немного…
– Но я никому ничего не говорил! – выпалил он поспешно. – И не скажу!
– Теперь, конечно, не скажешь! – и женщина снова подтолкнула его в спину.
– Отпусти меня! – жалобным, умоляющим голосом проговорил Константин. – У меня есть деньги! Я заплачу тебе… хорошо заплачу!
– Мне платят за мою работу.
– Но я заплачу больше!
– Только дурак дважды берет деньги за одну и ту же работу. Только такой дурак, как ты. Ты ведь получал деньги за работу управляющего, но решил заработать еще немного, правда?
– Но мне платили мало…
– Вот я и говорю – только дурак дважды берет деньги! А теперь хватит болтать, полезай в контейнер!
– Зачем? Я не хочу! Я не полезу!
– Полезешь! Полезешь как миленький!
Константин Романович заглянул в контейнер.
Контейнер был до половины завален каким-то мусором, строительными отходами, грязной упаковочной бумагой.
– Я не полезу! – он попытался гордо выпрямиться, но страшная женщина ударила его, и еще раз, и еще.
Это было больно, удивительно больно.
И Константин Романович полез в этот мусорный контейнер, хотя и догадывался, чем это закончится.
А потом женщина достала из-за пазухи маленький плоский пистолет с навинченным на ствол глушителем и нажала на спуск.
Вечером Надежда решила поискать в Интернете какие-либо сведения про Башню грифонов. И быстро разочаровалась, потому что ничего нового ей не сообщили. Про знаменитого доктора Пеля, что занимался в башне алхимией, и про грифонов, слетающихся по ночам к нему на башню, она и так знала. Были здесь какие-то невнятные рассуждения о цифрах, появляющихся на башне, но никакой толковой гипотезы об их происхождении Надежда не нашла.
Что же все-таки происходит в этом дворе? Этот подозрительный тип неприметной наружности вертится там, опять же странные дела творятся в пятой квартире. Не зря кто-то ругал управляющего прохиндеем. Надежда пять минут с ним пообщалась – и то сразу поняла, что жулик и прохиндей. Надо же, неизвестная Аглая Виленовна доверила такому ключи от своей квартиры, а сама и глаз не кажет третий год. А может, он там притон организовал? Нечего сказать, хорош элитный дом!
Из глубокой задумчивости Надежду Николаевну вывел телефонный звонок. Звонила ей старинная подруга Алка Тимофеева.
– Надька, привет! – гаркнула Тимофеева своим оглушительным командным голосом, так что Надежде пришлось отодвинуть телефон подальше от уха.
Голос у Алки был специфический, профессиональный: Алка работала в школе завучем и привыкла перекрывать голосом целый класс галдящих семиклассников.
Надежда с Алкой дружили столько лет, что давно уже со счета сбились, – с первого класса школы. В последнее время они виделись нечасто, да и перезванивались нерегулярно. Но понимали друг друга с полуслова, так что когда Алка звонила, то начинала разговор сразу, без предисловий.
– Привет, Алка, – отозвалась Надежда, снова приблизив телефон к уху. – Как дела?
– Дурдом, как обычно! – жизнерадостно ответила Алка. – Фиников из седьмого «Г» принес в школу гранату и выронил ее из портфеля посреди урока. Пришлось всех эвакуировать. Правда, потом выяснилось, что граната учебная… но это так, цветочки! А самое главное – мой Тимофеев получил премию имени Бертольда Шварца!
Алкин муж, которого она звала Тимофеевым, а все остальные, кроме сотрудников, Петюнчиком, был крупной величиной в области прикладной химии. И хоть наука в последнее время у нас не в почете, Петр Николаевич Тимофеев много и успешно работал, а также много ездил по миру. И вот, премию получил Бертольда Шварца, как Надежда считала, совершенно заслуженно.
– Это того, который изобрел порох? – в голове Надежды Николаевны всплыли какие-то сведения из школьного учебника химии. Или даже истории.
– Вот-вот, того самого! – Алка горестно вздохнула.
– Так это же здорово! Не понимаю, чем ты недовольна?
– Здорово-то здорово, – в Алкином голосе не слышалось особой радости, – только, понимаешь, Надя, премия очень большая… целая куча денег…
– Вот интересно, – фыркнула Надежда, – первый раз слышу, чтобы кто-то получил большие деньги и был этим недоволен! Мне кажется, ты дурака валяешь!
– Ты понимаешь, Надя, Тимофеев, получив эту премию, дико возгордился!
«Ни в жизнь не поверю!» – подумала Надежда, Петюнчик среди друзей и знакомых был известен своей скромностью.
– И решил, что мы должны непременно построить загородный дом. Он заявил, что всегда мечтал жить за городом, в собственном доме, чтобы по утрам открывать окно – а там поют птицы и цветут яблони… говорит, иначе эти деньги уплывут у нас между пальцев, а так будет свой дом… И животным там будет лучше…
У Алки была большая семья – кроме мужа, еще два взрослых сына, собака, кошка, попугай и еще, кажется, рыбки. Насчет рыбок неточно, поскольку кошка Марфа их регулярно выедала, а Алка заводила новых с завидным постоянством.
– Загородный дом? – в голове у Надежды шевельнулась какая-то мысль, но она еще не готова была ее сформулировать.
Тимофеева почувствовала неуверенность в ее голосе и поняла ее по-своему:
– Вот-вот, ты тоже поняла, чем это грозит! Ведь он, как всегда, дико занят, а большую часть времени вообще отсутствует, так что заниматься этим придется мне! А я никогда ничего подобного не делала и даже не знаю, с чего начать и как подступиться! И вообще, этот сад и огород мне ну никак не нужны!
С этим Надежда была вполне согласна, ибо представить Алку, бредущую между грядок с тяпкой или лопатой наперевес, она была не в состоянии.
– Ну, животным и правда будет лучше за городом, – неуверенно заговорила она, – ты только представь – утром не нужно тебе с собакой гулять, и кошка не будет мебель драть – выгнала их всех во двор, да и сиди, отдыхай…
– Ага, и попугая тоже на двор? А если он улетит?
– Да брось ты, зачем ему улетать? Кто же от добра добра ищет? Поставите клетку на солнышко, он будет воздухом дышать, на птичек смотреть…
– Вы с Тимофеевым просто одними словами говорите! Где вас, интересно, обучали?
– Ну, Алка, я же по голосу твоему слышу, что ты в кои-то веки с мужем согласна! Ведь тебе тоже полезно воздухом дышать. Опять же, внуки когда-нибудь пойдут!
– Ой, забыла совсем, у нас же такая новость – Сашка женится! – спохватилась Алка. – Давно они с девушкой вместе, так вот теперь решили пожениться.
– Ну, так жди внуков вскорости! – посулила Надежда. – Как раз вовремя твой муж премию получил!
– Точно! – вздохнула Алка. – А я-то думаю, что он все о птичках твердит за окном…
Надежда считала Алкиного мужа удивительно деликатным, мягким и уступчивым человеком, и теперь поняла, что неспроста Петюнчик задумался о загородном доме. Он, видно, знает, отчего молодые торопятся пожениться, сказали ему по секрету. А Алку не стали посвящать – она шумная, горластая, не удержится, начнет всем рассказывать, еще на свадьбе вслух объявит. А дело это деликатное, что раньше времени болтать, и так скоро ясно станет…