Она живет в этом дне, и для нее это непросто.
Пять.
Я стою рядом с ней, а она и понятия не имеет, кто я. Но я стою рядом, я смотрю на нее. И вижу, что в ее глаза вернулась грусть. Не та красивая грусть, о которой иногда говорят. Красивая грусть – это вымысел. Грусть превращает наши черты в глину, а не в фарфор. Видно, что ее что-то угнетает.
– Привет, – говорю я тонким голоском.
Поначалу она не понимает, что я обращаюсь именно к ней.
– Привет, – произносит она наконец.
Я давно заметил, большинство людей инстинктивно сторонятся незнакомых. Они воспринимают любую попытку познакомиться как оскорбление, любой вопрос – как досадную помеху. Но Рианнон – другая. За ее нерешительностью скрывается доброжелательность. Она совершенно не представляет, кто я, но не испытывает ко мне враждебности. Она не ждет подвоха.
– Не беспокойся, ты меня не знаешь, – тороплюсь я объяснить. – Я просто… Просто я здесь – в первый раз. Подыскиваю себе школу. И у тебя очень красивые юбка и сумка. Так что я подумала, знаешь, не мешало бы поздороваться. Если честно, я чувствую себя здесь так одиноко!
И снова: многие испугались бы. Но не Рианнон. Она подает мне руку, представляется и спрашивает, почему я оказалась здесь одна, без сопровождающих.
– Может, отвести тебя в административную часть? Они точно придумают, как тебе помочь.
– Нет! – в панике выпаливаю я. Мне хочется остаться с ней, и я пытаюсь найти оправдание своей реакции. – Просто я… Просто я здесь… неофициально. Если честно, родители даже не знают. Они сказали, что мы будем сюда переезжать, и мне… и я подумала, что не мешало бы осмотреться и решить, надо ли дергаться.
Рианнон понимающе кивает:
– В этом есть смысл. Значит, ты прогуливаешь занятия в старой школе, чтобы подыскать себе новую?
– Совершенно верно.
– В каком ты классе?
– В предпоследнем.
– Я тоже. Давай подумаем, что можно сделать. Не хочешь сегодня походить со мной на уроки? Школу посмотришь!
– Неплохая мысль.
Я понимаю, что она просто проявляет внимательность. Это глупо, но мне хочется, чтобы она узнала меня. Мне хочется, чтобы она смогла разглядеть, что скрывается за моей нынешней оболочкой, увидеть внутри Эми меня, распознать в этой девушке того самого человека, с которым она провела полдня на берегу океана.
Я иду с ней. По пути она знакомит меня с несколькими своими подружками, а я после встречи с каждой из них радуюсь, что в ее жизни есть не только Джастин.
В первый раз он является нам между вторым и третьим уроками. Мы проходим мимо него в вестибюле; он небрежно здоровается с Рианнон и полностью игнорирует меня. Он даже не останавливается, чтобы переброситься парой слов, просто кивает. Ей больно (я это вижу), но она не пытается мне ничего объяснить.
К четвертому уроку (это математика) день превращается в изощренную пытку. Я здесь, рядом с ней, но ничем не могу помочь. Пока учитель пудрит нам мозги своими теоремами, я вынужден помалкивать. Я пишу ей записочку, но это просто предлог: мне хочется коснуться ее плеча, сказать что-нибудь. Но я для нее посторонний человек, и ей нет дела до моих слов.
Мне хочется верить, что мое присутствие как-то подействовало на нее, что этот день что-то в ней изменил, пусть и на время.
Я хочу, чтобы она узнала меня, хотя и понимаю, что это невозможно.
Он подходит к нам за обедом.
Как ни удивительно снова видеть Рианнон и понимать, что она остается такой же, какой я ее запомнил, но еще более удивительно сидеть напротив этого придурка, чье тело я занимал всего три дня назад. Нельзя сказать, что я гляжусь как в зеркало: ощущения несколько другие. На вид он приятнее, чем мне казалось, но есть в нем что-то отталкивающее. Черты лица довольно благообразные, но неизменно хмурая мина все портит! За этой надменностью он скрывает свой комплекс неполноценности. В глазах – вечное раздражение всем миром. Держится с напускной бравадой.
Должно быть, я выглядел совсем по-другому.
Рианнон объясняет ему, кто я такая и откуда приехала. Он дает понять, что ему на меня более чем наплевать. Говорит ей, что забыл дома свой кошелек, и она покупает ему обед. Когда она возвращается к столу с подносом, он говорит «спасибо»; я почти разочарован, потому что точно знаю – это более чем скромное «спасибо» она будет еще долго лелеять в своей памяти.
Я хочу выяснить, помнит ли он о том, что происходило с ним три дня назад.
– Как далеко отсюда до океана? – задаю я вопрос Рианнон.
– Как странно, что ты об этом спрашиваешь, – отвечает она. – Мы как раз недавно туда ездили. Что-то около часа.
Я вглядываюсь в лицо Джастина, ищу в нем хоть какие-то следы воспоминаний. Но он спокойно продолжает есть.
– Хорошо отдохнули? – интересуюсь я у него.
Отвечает она:
– Было просто классно.
От него – ни звука.
Я пробую еще раз:
– A машину вел ты?
Он смотрит на меня, как на больную, задающую несусветно глупые вопросы (а они действительно глупые, признаю).
– Да, я, – вот и весь ответ.
– Мы великолепно провели время, – продолжает Рианнон. Она радостно оживляется – воспоминания приносят ей счастье. От этого мне становится только грустнее.
Мне не следовало сюда приходить. Надо уйти, сейчас же.
Но я не могу. Ведь я здесь, рядом с ней. Я пытаюсь притворяться, что это имеет какое-то значение.
Я просто тяну время.
Она сидит рядом со мной. Я хочу водить пальцем по ее руке. Хочу целовать ее шею. Хочу прошептать ей всю правду.
Но вместо этого слушаю, как она спрягает глаголы. Слушаю, как воздух время от времени взрывается вспышками иностранной речи. Пытаюсь делать в блокноте наброски ее лица; но ведь я не художник, и все получается криво и косо. Мне нечего увезти с собой на память о ней.
Звучит последний звонок. Она спрашивает, где я припарковалась, и я понимаю, что это все, это конец. Она записывает для меня на бумажке адрес своей электронной почты. Это прощание. Насколько я понимаю, родители Эми Трэн уже вызвали полицию. Я поступаю мерзко, но мне все равно. Я хочу, чтобы Рианнон попросила меня сходить с ней в кино, пригласила к себе домой, предложила поехать на берег океана. Но появляется Джастин. Ждет. Весь в нетерпении. Я не знаю, чем они собираются заняться, но у меня дурное предчувствие. Он не был бы таким настойчивым, если бы речь шла не о сексе.
– Прогуляемся до моей машины? – предлагаю я.
Она смотрит на Джастина, ждет его разрешения.
– Я пока подгоню свою, – говорит он.
Времени на то, чтобы побыть с ней вдвоем, остается совсем мало – только дойти до моей машины. Я чувствую, что срочно должен сделать еще хоть что-нибудь, но что именно, не могу решить.
– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего никто о тебе не знает, – прошу я наконец.
Она бросает на меня странный взгляд:
– Что?
– Я всегда задаю людям этот вопрос: расскажите мне что-нибудь о себе, чего больше никто знает. Необязательно что-то особенное. Просто какой-нибудь случай.
Теперь, когда она начинает понимать, чего я добиваюсь, могу сказать, что ей нравится вопрос; и за это я люблю ее еще больше.
– Ну хорошо, тогда слушай, – задумчиво говорит она. – Когда мне было десять лет, я захотела проколоть себе ухо. Взяла швейную иголку, воткнула в мочку, а проткнуть насквозь не успела – потеряла сознание. Я была в доме одна, так что никто меня не нашел. Через какое-то время я просто пришла в себя, с торчащей в ухе иголкой. Блузка вся забрызгана кровью. Иголку вытащила, привела себя в порядок и больше никогда не повторяла попытки. И только когда мне было лет четырнадцать, мы с мамой пошли в торговый центр, где мне и прокололи уши на самом деле. Мама ничего не знала о том случае. А ты что расскажешь?
У меня есть из чего выбирать, хоть большую часть своих дней я и не помню.
Также я не помню, прокалывала ли себе уши Эми Трэн, поэтому воспоминание должно быть не на эту тему.
– Когда мне было восемь лет, я стащила у своей сестры «Навсегда» Джуди Блум, – начинаю я. – Я подумала, что это та же писательница, что написала «СуперФадж», и это должно быть интересно. Ну, уже очень скоро мне стало понятно, с какой стати сестра держит ее под кроватью. Не думаю, что все там поняла, но помню, еще подумала: это нечестно, когда тот мальчишка дает имя своему, хм, органу, а та девочка своей… мм… – нет. Так что я решила дать ей имя.
Рианнон весело смеется:
– И как же ты ее назвала?
– Елена. Тем вечером за ужином я познакомила всех со своей Еленой. Я имела огромный успех.
Мы уже возле моей машины. Рианнон не знает, что она моя, но это самая дальняя машина, так что она понимает, дальше мы не пойдем.
– Очень приятно было с тобой познакомиться, – говорит она. – Надеюсь, встретимся на следующий год.
– Да, – бормочу я. – Мне тоже было приятно тебя видеть.
Я благодарю ее снова и снова. Потом подъезжает Джастин и сигналит.
Наше время вышло.
Родители Эми Трэн не вызвали полицию. Они еще даже не вернулись домой. Я проверил автоответчик – звонка из школы не было.
Единственная удача за весь день.
День 5998
Только просыпаюсь на следующее утро – сразу чувствую: что-то не так. Какая-то химия.
Это даже не утро. Мое новое тело отсыпалось до полудня. Потому что оно не ложилось допоздна, торчало под кайфом. А сейчас ему требуется еще косяк. Немедленно.
Я уже бывал в телах любителей травки. Случалось, просыпался обкуренный еще с прошлой ночи. Но на этот раз все хуже, гораздо хуже.
На сегодня школа отменяется. Сегодня меня не разбудят родители. Я живу один, в какой-то грязной каморке. Валяюсь на засаленном тюфяке, накрывшись детским одеяльцем. В доме много других комнат: я слышу, как скандалят соседи.
Бывают случаи, когда тело захватывает власть надо мной. Бывает, когда моя жизнь начинает подчиняться желаниям и нуждам тела. Вот у тебя и в мыслях не было отдавать телу ключи. Но ты отдаешь. И вот оно уже управляет тобой. Ты вступаешь в отношения с механизмом, а он вдруг берет над тобой верх.
Оказывается, то, что случалось со мной раньше, – это только семечки. На этот раз у меня появляются реальные проблемы. Я чувствую, как мое сознание немедленно вступает в сражение с телом. Это не такое простое дело, и никакого удовольствия оно мне не доставляет. Мне придется постоянно цепляться за память. Мне придется постоянно напоминать себе, что я проживу здесь только один день и надо как-то продержаться.
Я делаю попытку вновь провалиться в сон, но тело не согласно. Тело уже пробудилось к жизни, и оно знает, что ему нужно.
Я знаю, что мне делать, хотя на самом деле и не представляю, как оно все пойдет дальше. Хоть прежде я не сталкивался именно с такой ситуацией, все же бывали случаи, когда тело выходило из подчинения. Бывало, я болел, и очень серьезно, тогда передо мной вставала единственная задача: постараться прожить этот день «через не могу». В первое время я думал, что у меня может получиться хоть как-то исправить положение за один-единственный день. Но очень скоро я уяснил пределы своих возможностей. Нельзя вылечиться за день, особенно если тело не подчиняется собственному сознанию.
Я не хочу выбираться из этой комнаты. Если я выйду, может произойти все, что угодно, я могу столкнуться с кем угодно. В отчаянии обыскиваю глазами комнату, ищу хоть что-нибудь, что сможет мне помочь. Взглядом натыкаюсь на ветхий книжный шкаф с подборкой потрепанных книжек в мягких обложках. Решаю, что меня спасет чтение. Открываю знакомый триллер и сосредоточиваюсь на первой строчке. «Тьма опустилась на городок Манассас, штат Виргиния…»
Тело не желает читать. Тело чувствует себя так, будто его обмотали колючей проволокой и пустили ток. Тело дает мне понять, что есть лишь один способ поправить дело, лишь один способ прекратить эту боль и вылечиться. Тело прикончит меня, если я не буду его слушаться. Оно вопит и требует. У тела есть своя логика.
Читаю следующее предложение.
Запираю дверь.
Читаю третье предложение.
Тело сопротивляется. Руки трясутся. Перед глазами все плывет.
Надо постоянно твердить себе, что в этом мире есть Рианнон. Мне нужно убедить себя, что жизнь не бесцельна, хоть тело и настаивает на обратном.
Тело стерло из памяти свои воспоминания, чтобы ничто не мешало ему требовать своего. Мне нечего там искать. Мне теперь можно полагаться только на свои собственные воспоминания, которые существуют отдельно от этого тела.
Я должен оставаться отдельно от него.
Читаю следующее предложение, затем еще одно. Я даже не слежу за сюжетом. Я переползаю от слова к слову, силой заставляю глаза двигаться.
Получается плохо. У тела появляется желание очистить одновременно и кишечник, и желудок. Поначалу естественным путем. Потом я чувствую, что испражняться надо через рот, а блевать – совсем другим местом. Все мои ощущения перемешиваются. Я хочу царапать ногтями стены. Хочу визжать. Хочу молотить себя кулаками.
Я должен вообразить, что мое сознание – это нечто материальное, нечто, что может непосредственно командовать телом.
Я должен изображать дело так, будто мой разум держит это тело в подчинении.
Я читаю еще одно предложение. Затем еще.
Кто-то колотит в дверь. Я кричу им, что я занят – читаю.
Меня оставляют в покое.
У меня в этой комнате нет того, что им нужно.
У них есть то, что мне нужно.
Мне нельзя выходить из комнаты.
Мне нельзя позволить телу выйти из этой комнаты.
Я рисую в своем воображении, как она идет по коридору. Я представляю, что она сидит рядом со мной. Мы смотрим в глаза друг другу.
Потом я вижу, как она садится к нему в машину, – и останавливаюсь.
Тело заражает меня. Я начинаю злиться. Я злюсь на то, что оказался в этом теле. На то, что все это и есть моя жизнь, что на свете так много такого, что мне недоступно.
Злюсь на себя.
Не хочешь ли прекратить все это? – предлагает тело.
Я должен оказаться как можно дальше от этого тела.
Даже несмотря на то, что я живу в нем.
Мне нужно в туалет. Нет сил терпеть.
В итоге я мочусь в бутылочку из-под содовой. Брызги – во все стороны.
Но это все же лучше, чем выйти из комнаты.
Если я это сделаю, то не смогу сдержать тело и оно получит то, что ему нужно.
Я прочитал уже девяносто страниц. Ничего не помню.
Читаю, слово за словом.
Тело сопротивляется; борьба отнимает у него все силы.
Я побеждаю.
Ошибочно думать, что человеческое тело – это просто сосуд. Оно такое же живое и деятельное, как сознание, как душа. И чем больше упираешься, заботясь о нем, тем твоя жизнь тяжелее. Я побывал в телах любителей лечебного голодания, приверженцев учения об очистке организма, а также в телах гурманов и наркоманов. Все они считают, что их пристрастия способствует улучшению их жизни. Но в итоге тело всегда побеждает.
Мне просто нужна уверенность, что во время моей вахты такого не произойдет.
Я продолжаю борьбу вплоть до заката. Прочитано уже двести шестьдесят пять страниц. Я дрожу под грязным одеяльцем. Не могу понять: то ли это в комнате так холодно, то ли у меня озноб.
Почти приехали, твержу я себе.
Есть только один способ прекратить все это, твердит мне тело.
Кое-что мне тут непонятно: оно имеет в виду наркотики или свою смерть?
Ему можно не беспокоиться: это одно и то же.
Наконец тело потянуло в сон.