— Далеко? — спросил Анатолий.
Пастух показал на третью дачу.
— В час разиков пять обернешься, отец?
— Три раза.
Возле калитки пастух поблагодарил и хотел отобрать ведро, но Анатолий донес его, поставил возле грядок с клубникой и сказал, показав на удаляющееся стадо:
— Догоняй, отец. А, кстати, этот депутат как? Строгий? Говорят, он ученый какой-то, профессор… Будет на даче разговаривать о делах?
— А ты по какому делу?
— Это я ему расскажу, а ты спеши, твое стадо вон куда ушло.
Но пастух не торопился —. Он беззвучно смеялся, левой рукой держась за грудь, а пальцами правой вытирая слезы. У Анатолия мелькнула догадка, от которой его в жар бросило.
— Вы… не пастух?..
Пастух вынул платок, вытер слезы:
— Был подпаском в юности… Я тот самый, о ком вы спрашивали. Ничего, не смущайтесь. Посидите здесь, я сейчас переоденусь. Я мигом.
— Давайте я буду носить дерн, а по пути рассказывать, — предложил Анатолий и вывалил дерн из ведра.
— Спасибо. Я сам потом принесу, на сегодня хватит.
— Вы сами это обрабатываете?
— А кто ж еще?.. Посидите день-деньской за бумагами, чертежами, книгами — потянет размяться…
Депутат предложил Анатолию освежиться под душем. Анатолий поблагодарил и отказался.
— Ну, посидите здесь. — Кленов показал на беседку и направился к дощатому сарайчику, над которым высилась железная бочка.
Юноша уселся в плетеное кресло у беседки, над которой распростерлись игольчатые опахала пяти вековых сосен, и с интересом огляделся. Здесь же, у беседки, стоял недоплетенный диванчик из ивы. На траве лежали пучки ивовых прутьев, уже очищенных от зеленой кожуры. Всюду множество цветов. Ими полны клумбы, окраины дорожек. Стены дачи покрыты вьющимся то ли плющом, то ли хмелем. На темно-зеленом фоне кустов, окаймлявших участок взрыхленной земли, выделялись побеленные известкой стволы фруктовых деревьев. Тихо. Спокойно. Смеркалось, запахло ночной фиалкой. Неподалеку проносились поезда. Надо было подумать о том, как объяснить Кленову свое неурочное посещение и дело Полянчук, а думать не хотелось.
5
Кленов через веранду ввел Анатолия в небольшую комнату. На столе под темно-зеленым абажуром горела настольная лампа. Вдоль стен в полутьме стояли книжные шкафы. Депутат сел в плетеное кресло, усадил Анатолия. Чуть слышно постукивали большие стенные часы. Кленов выжидательно посматривал на посетителя. Разговор приходилось начинать ему:
— Ну-с, рад встретиться со своим молодым избирателем. Как ваше имя?
— Анатолий. Но, Дмитрий Алексеевич, я не избиратель. Я только еще буду избирателем.
— Неужели вам еще нет восемнадцати?
— Есть, но я недавно вернулся из воспитательной колонии. Только вы не подумайте, будто я к вам заявился насчет себя. Но ваш прием через неделю, а дело не ждет. Так что извините за вторжение. Я ненадолго… — У Анатолия пересохло в горле. — Я насчет Витяки… Только не от себя, а от милиции, точнее, от детской комнаты милиции. Только я вас хочу просить не о мальчишке, а о Полине Полянчук, которую лишили шоферских прав.