Предисловие от партнеров издания
Существует ли «предрасположенность» к изучению иностранных языков? Влияет ли генетика на лингвистические способности? Или новые языки приходят к нам под влиянием жизненных факторов, которые мы сами определяем и выбираем?
Возможность свободной коммуникации – величайшая черта современного мира. Чем быстрее развивается человечество, тем больше навыков и скорости требуется от людей, чтобы справляться с потоками поступающей информации и вовремя принимать правильные решения. Знание иностранных языков делает общение более широким и разнообразным. Возможно, мы пока даже не можем оценить, какие дополнительные ресурсы таит в себе владение иностранными языками.
Нам всегда говорили, что выучить язык – будто подвиг совершить. Во-первых, русский мало похож на любой распространённый европейский язык. Во-вторых, у нас один государственный язык, в отличие, например, от Бельгии. Да и расположены мы не в центре Евросоюза. В-третьих – кто те люди, которые в России свободно владеют одним иностранным языком и сносно говорят на паре других? Лингвисты, переводчики, дипломаты, сотрудники спецслужб – в общем, те, у кого знание языка связано с профессией. Это не полиглоты, для которых знание языков – дело всей жизни. Это люди, которые при помощи иностранного языка могут достичь поставленной цели.
Стиль жизни большинства людей далёк от представлений о хранителях средневековой библиотеки. Смиренный Меццофанти часами просиживал над книгами, переводя с одного языка на другой. Рассекреченный приём гиперполиглота – это гигантское количество затраченного времени. Мы же всё время куда-то спешим, говорим по телефону, сидим в Интернете и принимаем решения. Мы просто не можем всё своё время уделить языкам. Но неужели в наше время гиперполиглоты не существуют? Существуют, и среди них встречаются довольно юные. Они просто с умом используют своё время.
Изучение языка можно сравнить с достижением результатов в любой сфере. Это как в профессиональном или любительском спорте подготовиться к олимпиаде или марафону. Без достаточных тренировок просто не хватит навыка и дыхания. Ставя перед собой цель «стать марафонцем», человек определяет измеряемые критерии – сколько километров и за какое время. После этого нетрудно подсчитать, сколько часов и километров нужно пробегать каждый день, чтобы приблизиться к цели. Если мы сходим с дистанции (причем некоторые даже не успевают вступить на нее), то причина – «отсутствие мотивации».
Ситуация со спортом ничуть не отдаляет нас от темы изучения языков. Наоборот. Полиглоты знают несколько языков вовсе не потому, что обладают природным даром, и уж тем более не потому, что разгадали тайну «Вавилонского проклятья». Они поставили цель, которую можно измерить, мотивировали себя тем, что получат в результате. Наконец, полиглоты встроили занятия языком в свой каждодневный график. Такими «сверхспособностями» обладает каждый «человек разумный».
В языке важно выбрать свой темп и найти свой стиль. Современная лингвистика предлагает самые разнообразные методы. Занятия в группе и индивидуально. Преподаватель может быть русскоговорящий или носитель языка. Сегодня занятия могут проходить даже онлайн. Большую популярность снискали языковые школы за рубежом, которые дают возможность полного погружения в среду, культуру, позволяют учить «живой» язык. Учебные пособия пестрят разнообразием форм и содержания текстов, картинок, заданий на грамматику и лексику, интервью с интересными людьми, историческими рассказами. Самоучители, аудиозаписи, литература в оригинале, адаптированные статьи о менеджменте и маркетинге – вот чем мы владеем.
Правильно поставленная цель приводит к успеху. Важно выбрать свой подход. В этом и есть главный метод.
Часть первая
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА: В лабиринте кардинала
Поймай молодую ласточку.
Пожарь ее с медом и съешь.
Тогда ты начнешь понимать все языки мира.
Когда что-то нас удивляет, мы не знаем сразу, как нам относиться к этому явлению, нравится ли оно нам или вызывает отторжение; мы не знаем сразу, принимать ли его или бежать от него без оглядки.
Введение
В 1803 году средиземноморские пираты представляли для морских путешественников до ужаса реальную угрозу. Поэтому когда итальянский священник Феликс Каронни покидал сицилийский порт Палермо, существовала высокая вероятность того, что ни он, ни сопровождаемый им груз апельсинов никогда не доберутся до места назначения. И действительно, судно Каронни было захвачено, а сам он провел следующий год на северном побережье Африки в качестве раба, пока его не освободили французские дипломаты.
Вернувшись в Италию, священник задался целью написать отчет о своем чудесном избавлении. Среди имевшихся у него документов был и дарующий ему свободу паспорт, написанный на арабском языке. Поскольку Каронни не знал арабского, он обратился за помощью к профессору восточных языков Болонского университета. Двадцатидевятилетний профессор Джузеппе Меццофанти, священник и сын местного плотника, был известен как человек, знавший двадцать четыре языка.
Через тридцать с лишним лет английские туристы, находясь в Риме, отыскали Меццофанти и спросили, сколько языков ему известно. К тому времени он уже служил библиотекарем Ватикана и готовился к принятию сана кардинала.
– О ваших лингвистических способностях ходит немало слухов, – сказал один из туристов прелату, – так может быть, вы сами назовете точное число?
Меццофанти замялся:
– Ну, если вам так хочется знать, то я говорю на сорока пяти языках.
– На сорока пяти! – воскликнул турист. – Сэр, как же вы умудрились освоить такое количество?
– Не могу объяснить, – ответил Меццофанти. – Конечно, это Бог дал мне такой дар, но если вам хочется узнать, как я сохраняю их все в памяти, могу только сказать: однажды услышав значение слова из любого языка, я уже никогда его не забываю.
Джузеппе Меццофанти
В иных случаях на вопрос о том, сколько языков ему известно, Меццофанти с иронией отвечал, что знает «пятьдесят и еще болонский». На протяжении жизни он использовал большинство из пятидесяти – среди них арабский и древнееврейский (библейский и раввинский), халдейский, коптский, персидский, турецкий, албанский, мальтийский, естественно, латынь и болонский, а также испанский, португальский, французский, немецкий, датский и английский, равно как и польский, венгерский, китайский, сирийский, амхарский, хиндустани, гуджарати, баскский и румынский – что следует из восторженных отзывов людей, посещавших его в Болонье и Риме. Некоторые сравнивали его с Митридатом, древним персидским царем, способным говорить на любом из двадцати двух языков подвластных ему народов. Поэт лорд Байрон, однажды проигравший Меццофанти в соревновании на знание бранных слов на разных языках, назвал его «монстром лингвистики, Бриареем частей речи, ходячим многоязычным словарем и, более того, человеком, которому следовало бы работать универсальным переводчиком после крушения Вавилонской башни». Газеты характеризовали Меццофанти как «выдающегося», «наиболее эрудированного из всех ныне живущих», «самого образованного» и «величайшего в современной Европе» лингвиста. На него ссылались не иначе как на человека, достигшего вершины в языкознании. Британский чиновник, сделавший обзор всех наречий Индии с 1894 по 1928 годы, подытожил описание лингвистической ситуации, сложившейся в провинции Ассам, где говорили на восьмидесяти одном языке, фразой о том, что «даже Меццофанти с его знанием пятидесяти восьми языков был бы озадачен».
Венгерский астроном Барон фон Зак, посетивший Меццофанти в 1820 году, отмечал, что кардинал обратился к нему на таком великолепном венгерском, что он, по его собственному выражению, «потерял дар речи». Затем, продолжил барон, «он говорил со мной на немецком, на хорошем саксонском, а потом на австрийском и швабском диалектах с четким выговором, и это потрясло меня окончательно». Затем Меццофанти перешел к разговору на английском с английским гостем, на русском и польском с князем из России. Все это он делал, как писал фон Зак, «не заикаясь и бормоча, а с такой непринужденностью, будто говорил на родном языке».
Однако Меццофанти обожали не все: иногда он становился мишенью для саркастических колкостей. Ирландский писатель Чарльз Левер отзывался о Меццофанти как о «самом посредственном человеке… Старый словарь вполне мог бы быть настолько же приятным в общении». Барон Бунзен, немецкий филолог, говорил, что на всех тех бесчисленных языках, которыми якобы владел Меццофанти, он на самом деле «не сказал ни слова». «В его голове нет и пяти мыслей», – написал один римский священник в своих мемуарах. Немецкий студент, видевший кардинала в Ватикане, вспоминал: «В нем есть нечто такое, что напоминает мне попугая; кажется, он небогат мыслями».
Одна венгерка, посетившая его в 1841 году, задала ему все тот же вопрос: сколько языков ему известно.
– Немного, – ответил Меццофанти, – я говорю всего на сорока или пятидесяти.
«Невероятный и непостижимый дар! – написала эта женщина, миссис Поликсена Пагет, в своих воспоминаниях. – Но я нисколько ему не завидую: пустое, бездумное знание слов и наивное, показное тщеславие напомнили мне обезьяну или попугая, говорящую машину или некое подобие механического органа, заведенного для воспроизведения определенных мелодий, – но только не одаренного человека».
И все же многие отказывались от скепсиса, встретившись с Меццофанти лично. Филологи, лингвисты, специалисты в области классических языков вступали с ним в состязание, проверяя его способности и пытаясь заманить в ловушку, и один за другим, очарованные, терпели поражение. В 1813 году Карло Бучерон, филолог из Туринского университета, полагавший, что Меццофанти обладает лишь поверхностными знаниями и не владеет всеми тонкостями латыни, и называвший его «обычным литературно образованным шарлатаном», запасся сложными вопросами о латинском языке и встретился с Меццофанти в пизанской библиотеке.
– Итак, – спросили у Бучерона несколько часов спустя, – что вы теперь думаете о Меццофанти?
– Святой Вакх! – воскликнул Бучерон. – Да он сам дьявол!
Сам Меццофанти скромно замечал, что Бог дал ему хорошую память и тонкий слух. «Я не что иное, как словарь в плохом переплете», – говорил он.
Однажды Папа Григорий XVI, друг Меццофанти, решил устроить ему испытание, пригласив несколько десятков студентов из разных стран мира. По условному сигналу студенты встали на колени перед Меццофанти, а затем быстро поднялись и стали обращаться к нему «каждый на своем языке, с таким изобилием слов и тонов, что эту тарабарщину было невозможно не только понять, но и выслушать». Меццофанти, не вздрогнув, «подошел к каждому из них по отдельности и ответил каждому на его языке». Папа признал кардинала победителем. Взять над ним верх было нереально.
Меццофанти оставалось только вознестись на небо, где ангелы, возможно, с удивлением обнаружили бы, что он владеет и ангельским языком.
Глава первая
Мой ланч в японском ресторане проходил в типичной для центрального Манхэттена обстановке. За стойкой, отделявшей кухню от зала, повара колдовали над моим заказом – миской ароматной лапши.
Хозяин, пожилой японец, читал записки официантов и отдавал своей команде приказы по-японски. Двое грузных молодых испанцев с покрытыми татуировками руками, развернув бейсболки козырьками назад, носились в наполненном паром пространстве кухни, выставляя одни блюда и готовя другие с такой ловкостью, что я не мог бы с уверенностью сказать, когда они заканчивают выполнять один заказ и приступают к следующему.
В моменты затишья, наполняя контейнеры с приправами или протирая стойку, они перебрасывались между собой фразами по-испански или обращались к третьему повару, японцу, на ломаном английском.
Использование сразу трех различных языков, два из которых не являлись родными для говорящих, никоим образом не замедляло и не сбивало с ритма процесс приготовления лапши.
Просто удивительно, как все работает в мире, где люди используют языки, на которых не говорили в детстве, которых не учили в школе и на знание которых не аттестовались. Тем не менее это не вызывает особых проблем. Увиденная мною за ланчем сцена приготовления лапши, вероятно, повторилась в тот день сотни миллионов раз по всему миру: на рынках, в ресторанах, в такси, в аэропортах, магазинах, в морских портах, классных комнатах и на улицах: мужчины, женщины и дети всех цветов кожи и национальностей встречались, торговались, флиртовали, обедали, сотрудничали, обслуживали, знакомились, ругались и спрашивали дорогу у тех, кто не говорит на их языке. И у них это получалось, хотя они, скорее всего, говорили с акцентом, используя лишь простые слова и обороты, допуская речевые ошибки и всячески выдавая в себе иностранцев. Такие коммуникации между теми, кто не является носителем языка, всегда способствуют структурированию человеческого опыта. В современных условиях они происходят все чаще благодаря ослаблению из-за миграций связи между языком и географией, глобализации экономических процессов, удешевлению поездок и услуг сотовой связи, а также спутниковому телевидению и сети Интернет.
Возможно, вам хорошо знакома история таких языков, как латынь или английский, которые представляют (или представляли) собой ценный капитал мировой культуры. Однако данная книга рассказывает об ином, когнитивном капитале, необходимом для изучения новых языков.
Когда-то все мы жили в разделенных мирах. В каждом из них ежедневно контактировавшие друг с другом люди говорили лишь на одном или на нескольких языках. Но со временем эти миры стали пересекаться. Совершенно очевидно, что количество мультиязычных ниш быстро увеличивается, и «моноязычникам» (таким как я) приходится жить и работать в мультиязычной среде (однако это не является темой моей книги).
Происходит кое-что еще: нами овладело желание беспрепятственно перемещаться. Вы можете быть дагестанкой, живущей в одном из Объединенных Арабских Эмиратов и говорящей с мужем по-руссски, в то время как он обращается к вам по-арабски. Или вы можете быть американским руководителем проекта, проводящим селекторное совещание по-английски с инженерами, живущими в Китае, Индии, Вьетнаме и Нигерии. Возможно, вы японец, работающий в одном магазине с коллегами из Гондураса. Или вы можете быть китайцем, который наконец осуществил свою мечту увидеть Большой каньон. Идеи, информация, товары и люди перемещаются в пространстве все с большей легкостью, и это создает ощущение, что изучение иностранных языков становится для современного человека более важным, чем гражданство или национальность. Это отвечает не столько образовательным и политическим, сколько экономическим вызовам времени. И означает, что наш мозг должен работать сообразно этим требованиям и быть открытым для новых знаний и информации. При этом одним из полезных навыков является изучение новых способов коммуникации.
Основное беспокойство людей в двадцать первом веке относительно изучения иностранных языков отражено в следующих вопросах: можно ли выучить иностранный язык достаточно быстро? Каким образом я должен говорить или писать, чтобы это было действительно полезно? На какие стандарты следует ориентироваться? Смогу ли я когда-нибудь достичь уровня носителя языка? Изменится ли при этом мой экономический статус, моя самоидентификация и мое мышление?
Причины, по которым взрослые люди изучают иностранный язык, являются решающими для закрепления английского в качестве языка межнационального общения. На самом деле распространение английского является сигналом к пересмотру человеческих способностей владения иностранным языком, «как родным». В предстоящее десятилетие более двух миллиардов человек будут изучать английский в качестве второго языка. Большинство из них взрослые люди, которых привлекает престиж и практическая польза – критерии, благодаря которым за последние пятьдесят лет английский язык набрал наибольшую популярность. В Китае, например, рынок услуг по обучению английскому оценивается в 3,5 млрд долларов, и участниками этого рынка являются более тридцати тысяч компаний, предлагающих соответствующие услуги. По некоторым оценкам, около 70 процентов ежедневно происходящих в мире коммуникаций на английском языке осуществляются между людьми, для которых этот язык не является родным. Это означает, что носители языка постепенно утрачивают контроль над определением критериев «правильности» произношения и применения грамматических конструкций. Некоторые эксперты в Китае и Европе в настоящее время ратуют за введение стандартов обучения английскому для тех, кто не собирается использовать его в странах, где этот язык является основным.