То, что касалось меня лично, мне так и осталось вначале непонятным, но полученное боевое задание заставило сильно забиться наши сердца, так как мысль о предстоящих боях в разрушенном городе угнетала нас.
Я совместно с начальником штаба полковником Дюр-фингом немедленно приступил к подготовке приказа о перегруппировке корпуса, в ночь с 23 на 24 апреля. Во время этой работы начальник штаба укрепрайона Берлина полковник Рефиор передал по телефону приказ генерала Кребса направить офицера штаба 56-го танкового корпуса, с картой расположения частей, в имперскую канцелярию.
По двум причинам я решил сам поехать в имперскую канцелярию. Во-первых, я хотел узнать, в связи с чем был издан приказ о моем аресте и расстреле. Во-вторых, намеревался, если удастся, добиться того, чтобы корпус не участвовал в боях в разрушенном городе.
В 18 часов в сопровождении начальника отдела 1-а штаба корпуса майора Кнаппе я прибыл в имперскую канцелярию. С тротуара Фоссштрассе лестница вела в подземный город, который был выстроен между Вильгельм-штрассе и Герингштрассе. О размерах этого убежища можно получить представление, если принять во внимание, что во время усиленных налетов на Берлин каждый вечер «гостями» Гитлера являлись 4—5 тысяч городских детей, которые там размещались и питались.
Нас тут же проводили в так называемый адъютантский бункер. Меня приняли начальник германского генерального штаба генерал от инфантерии Кребс и личный адъютант Гитлера генерал от инфантерии Бургдорф. Встреча была несколько холодной, несмотря на то что я хорошо знал Кребса еще со времен рейхсвера и позднее, когда он являлся начальником штаба 9-й армии и армейской группировки «Центр».
В ходе последовавшей беседы мне удалось без труда убедить обоих генералов в том, что я не намеревался, да и не было никакого смысла и целесообразности передислоцироваться в Деберитц, если учесть военную обстановку последних дней. Они вынуждены были признаться, что приняли за факт какой-то незначительный слух, и сейчас, после моего объяснения, сожалеют о своей доверчивости. Тем не менее оказалось, что я все же был устранен со своей должности, однако об этом они мне ни слова не сказали.
Говоря о положении в Восточном Берлине, Кребс заявил мне, что большие заботы им доставляет глубокий прорыв русских частей. Со мной они желали обсудить, какие контрмеры могут последовать со стороны 56-го танкового корпуса.
Когда я довел до их сведения боевое задание корпуса, полученное из 9-й армии, Кребс воскликнул: «Невозможно, совершенно невозможно! Я об этом немедленно доложу фюреру». С этими словами Кребс оставил меня, а за ним тенью последовал Бургдорф.
Сопровождавшему меня майору Кнаппе я поручил предупредить по телефону начальника штаба, что корпус, может быть, еще этой ночью будет использован восточнее Берлина. Во время телефонного разговора начальник штаба сообщил, что им получена телеграмма из Управления личного состава сухопутной армии за подписью Бургдорфа, которая гласила: «Генерал артиллерии Вейд-линг переводится в резерв командного состава ОКХ. Командующим 56-м танковым корпусом назначается генерал-лейтенант Бутмеестер, командир 25-й танковой дивизии».
Я был крайне возмущен. Ведь только благодаря случайности мне удалось сейчас здесь реабилитировать себя. Но сколько генералов за последнее время пострадало лишь только потому, что у них не было возможности опровергнуть распространенные в отношении их слухи!
Пока Кребс и Бургдорф отсутствовали, я у одного из находившихся в распоряжении Кребса офицеров получил краткую ориентировку о положении в Берлине.
Гитлер с небольшим количеством своих сотрудников остается в Берлине, чтобы лично руководить обороной столицы.
Бегство государственных властей из Берлина началось 15 апреля. Дорога в Мюнхен получила название «имперской дороги беженцев».
Из ОКВ и ОКХ образовали два оперативных штаба: первый штаб «Норд» во главе с фельдмаршалом Кейтелем и второй штаб «Зюд» — с фельдмаршалом Кессель-рингом. К последнему был прикомандирован в качестве начальника штаба генерал-полковник Йодль.
Насколько быстро и непродуманно произошла реорганизация, можно было судить уже потому, что оба штаба забрали с собой из Берлина все радиостанции. Германское командование в Берлине должно было довольствоваться только оставшейся радиостанцией СС, связанной со ставкой Гиммлера.
Мне рассказали коротко о следующем интересном событии.
23 апреля как бомба на имперскую канцелярию свалилась телеграмма Геринга из Берхтесгадена. Геринг требовал от Гитлера передачи исполнительной государственной власти в связи с тем, что Гитлер не в состоянии выполнять в Берлине правительственные обязанности. Геринг ссылался при этом на речь Гитлера в рейхстаге 1 сентября 1939 года, где он якобы назначался преемником Гитлера.
Кребс и Бургдорф вернулись с доклада от Гитлера. Кребс сказал мне: «Вы должны немедленно доложить фюреру о положении в вашем корпусе. Приказ 9-й армии отменяется. Корпус еще этой ноныо будет использован восточнее Берлина».
Тогда я дал волю своему возмущению и заявил, что о положении корпуса должен докладывать его новый командир — генерал Бутмеестер. Совместными усилиями обоим генералам едва удалось меня успокоить, причем они заявили, что Гитлер решил, конечно, оставить во главе корпуса меня.
Несмотря на то что в убежище фюрера я проходил в сопровождении обоих генералов, все же мои бумаги проверялись трижды самым тщательным образом. Под конец унтерфюрер СС отобрал у меня портупею и пистолет.
От так называемого Коленхофа все глубже под землей ведет путь в лабиринт убежищ. Через небольшую кухню мы вошли в своего рода офицерскую комнату, в которой ужинало большое количество офицеров. Затем мы спустились этажом ниже и попали в приемную кабинета фюрера.
Там находилось много людей в серой или коричневой форме. Проходя по приемной, я узнал только министра иностранных дел Риббентропа. Затем открылась дверь, и я предстал перед Адольфом Гитлером.
В сравнительно небольшой комнате он сидел в кресле перед большим столом. При моем приходе Адольф Гитлер встал с заметным напряжением и оперся обеими руками на стол. Левая нога у него непрерывно дрожала. С опухшего лица на меня смотрели два лихорадочно горящих глаза. Улыбка сменилась застывшей маской. Он протянул мне правую руку, обе руки так же дрожали, как левая нога.
«Я с вами знаком?» — спросил он. Я ответил, что год назад получил из его рук награду — крест с дубовыми листьями. На это Гитлер заявил, что он легко запоминает фамилии, а лица нет. После этого приветствия Гитлер снова опустился в кресло.
Я доложил об обстановке в корпусе и заявил, что уже началась его передислокация для перегруппировки на юго-востоке. Если теперь последует приказ об обратной переброске корпуса на 180 градусов, то уже завтра утром произойдет ужасная неразбериха.
После короткой беседы Гитлера с Кребсом мне снова был подтвержден приказ о направлении корпуса на восточный участок Берлина.
В конце Гитлер развил в продолжительном разговоре характерный для его преступного дилетантства оперативный план по освобождению от блокады Берлина. Он говорил тихим голосом с продолжительными паузами, часто повторялся и неожиданно заинтересовался второстепенными вопросами, которые почему-то обсуждались всесторонне.
«Оперативный боевой план» Гитлера сводился к следующему.
Из района южнее Бранденбурга выступает 12-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта Венка, чтобы через Потсдам продвинуться в юго-западную часть Берлина. Одновременно 9-я армия получает приказ оторваться от противника на линии Одера и вести наступление в юго-восточной части Берлина. В результате взаимодействия обеих армий русские силы южнее Берлина должны быть уничтожены.
Для создания маневренных возможностей 12-й ударной армии и 9-й армии, в северную часть Берлина против русских будут направлены следующие немецкие силы: из района Науена — 7-я танковая дивизия и из района южнее Фюрстенберга — ударная группа СС «Штайнер».
Позднее, то есть как только русские силы будут уничтожены южнее Берлина, намечается путем взаимодействия всех четырех атакующих групп уничтожить также русские силы севернее Берлина.
Когда Гитлер закончил свое изложение, мне показалось, что все им сказанное я слышал во сне.
Уже несколько суток я непрерывно участвовал в тяжелых боях и знал только одно: еще несколько дней — и должна произойти окончательная катастрофа, если в последний час не произойдет чуда.
Боеприпасы имелись в ограниченном количестве, горючего почти не было, а главное — войска сражались без наличия воли к сопротивлению, так как они не верили больше в победу и в целесообразность этого сопротивления.
Неужели возможно чудо? Неужели ударная армия Венка является резервом Германии, о котором Геббельс так много болтал в своих пропагандистских речах за последние недели? Или это были только измышления фанатика, который не имеет никакого представления о действительности?
Потрясенный видом человеческой развалины, которая стоит во главе германского государства, и находясь под сильным отрицательным впечатлением от того дилетантства, которое царило в руководящих инстанциях, я покинул кабинет фюрера. При моем уходе Гитлер с заметным трудом снова встал и подал мне руку. Об аресте, расстреле или снятии с должности не было сказано ни слова.
В убежище адъютантуры Кребс разъяснил мне на карте Берлина приказ, полученный моим корпусом. Я должен был принять на себя четыре участка обороны восточной и южной части Берлина из существовавших девяти. Пять участков оставались в руках командующего оборонительным районом. Корпус мой подчинялся непосредственно Гитлеру.
Я не преминул при этом заметить генералу Кребсу: «Таким образом, Гитлер является, собственно, командующим оборонительным районом Берлина!»
И тут же задал ему вопросы:
«Думаете ли вы, что в оперативный план Гитлера входит расчет на освобождение от блокады Берлина ? Гитлер, например, дает 9-й армии одновременно оборонительное и наступательное задания. Имеете ли вы здесь вообще представление о состоянии армии в настоящее время? Левый фланговый корпус уже полностью разбит, жалкие остатки его находятся в армейской группе Вейкселя. Мой корпус со своими сильно потрепанными пятью дивизиями Гитлер подчинил себе. О правом соседнем корпусе мне известно только, что он, как и мы, вел тяжелые бои и находится если не в таком же, то в еще худшем состоянии. Очень сильной 9-я армия тоже быть не может. Несмотря на это, армия при упорном и мощном нажиме русских частей должна быть отведена с Одера и участвовать в боях в южной части
Берлина. Знаете, Кребс, я не могу следовать за мыслями Гитлера».
На это Кребс отделался пустыми фразами.
Между тем я издал приказ о боевых действиях для моих дивизий и командным пунктом избрал аэродромные помещения в Темпельгофе.
Около 22 часов я покинул имперскую канцелярию и поехал к командирам вновь подчиненных мне участков обороны, чтобы получить ориентировку о положении на месте.
Картина после беседы с командирами участков выглядела следующим образом.
Берлин оборонялся не сплоченными войсками, а наспех сведенными штабами и соединениями. Откуда-то достали более или менее подходящих офицеров в качестве командиров. Эти командиры должны были вначале сформировать свои штаты. Средств связи совершенно не имелось. Пехота состояла из батальонов «фольксштурма», артиллерийских соединений и частей «Гитлерюгенд».
Для борьбы с танками имелись в распоряжении только противотанковые гранаты (панцерфауст).
Артиллерия была оснащена только трофейными орудиями. Единое командование артиллерией отсутствовало.
Костяком всей обороны являлись зенитные батареи, управлявшиеся централизованно. Но ввиду того что тяговых средств было мало, неподвижные батареи были только условно пригодны для наземных боев.
Приказы поступали путаные. Помимо командных инстанций, военные приказы на участках издавались большим количеством партийных руководителей, например комиссаром обороны, заместителем гауляйтера и т.д.
Больше всего я был потрясен судьбой гражданского населения, на страдания которого Гитлер не обращал ни малейшего внимания. Каждому здравомыслящему человеку было легко представить себе, какая подготавливалась страшная драма.
Поздно вечером 24 апреля мой начальник штаба прибыл на командный пункт корпуса и сообщил мне, что ночные передвижения корпуса происходят в основном по плану. Вскоре после этого меня снова вызвали в имперскую канцелярию. Я прибыл туда около 12 часов ночи.
Кребс сообщил мне следующее: «В связи с впечатлением, которое вы вчера произвели на фюрера, он назначает вас командующим укрепрайоном Берлина. Поезжайте немедленно на командный пункт укрепрайона в Хоенцоллендам и сообщите мне о приеме командования».
Я мог только ответить: «Лучше бы Гитлер оставил в силе приказ о моем расстреле, тогда, по крайней мере, меня миновала бы сия чаша».
Однако истинной причиной моего назначения было, конечно, не произведенное мною впечатление на Гитлера. Первый командующий укрепрайоном, генерал-лейтенант Рейман, после столкновения с комиссаром обороны Берлина Геббельсом был 24 апреля снят со своей должности. Его преемником стал начальник штаба Управления по национал-социалистскому воспитанию при ОКХ полковник Кетер, получивший по назначении на эту должность звание генерал-лейтенанта. Ввиду того что Кетер не имел достаточной подготовки для этой руководящей должности, а я был единственным командующим воинскими частями, находившимся под рукой, мне и была поручена эта задача.
Принимая командование оборонительным районом, я понял, что действительным командующим является комиссар укрепрайона Берлина доктор Геббельс со своей свитой. Штаб укрепрайона использовался главным образом в качестве справочного бюро (в связи с путаницей приказов), и это очень сильно мешало военному руководству оборонительными боями.
О численности оборонительных войск я не получил точного представления ни в момент приема укрепрайона, ни позднее. Сейчас я думаю, что они равнялись 80 — 100 тысячам человек. По своей подготовке, вооружению и составу эти войска не были в состоянии защищать миллионный город против современной армии.
В середине апреля в Берлине было сформировано 30 хорошо вооруженных батальонов «фольксштурма», которые были приданы 9-й армии. Бывший командующий, генерал-лейтенант Рейман, протестовал против этой военной бессмыслицы, за что, как уже было упомянуто, его убрали с должности.
Инструктирование на этом более чем сложном участке заняло у меня полдня 24 апреля. Только около 19 часов я смог сообщить Кребсу, что принял на себя командование укрепрайоном.
25 апреля я почти весь день находился в разъезде, чтобы лично убедиться в готовности моего участка к обороне. Мне удалось установить некоторые интересные детали.
Так, для эвакуации из центральных районов города, которые в любое время могли стать ареной боев, не было принято никаких мер. Определить, куда должно деваться гражданское население, было его собственным делом.
Ни один из мостов не был подготовлен к взрыву. Геббельс поручил это компании «Шпур», в связи с тем что при взрывах мостов воинскими частями причинялся хозяйственный ущерб окружающим владениям. Но оказалось, что все материалы для подготовки мостов к взрыву, а также заготовленные для этого боеприпасы были вывезены из Берлина при эвакуации учреждений «Шпур».
Вечером я был приглашен в имперскую канцелярию для обсуждения обстановки. В 21 час я явился к Кребсу. Незадолго до этого в имперскую канцелярию прибыл на носилках генерал-полковник авиации Риттер фон Грайм, который прилетел в Берлин с летчицей Ганной Райч и при посадке самолета был ранен в ногу.
Гитлер назначил Риттера фон Грайма главнокомандующим германскими военно-воздушными силами и сделал его генерал-фельдмаршалом. Геринг был смещен.
До совещания Ганна Райч несколько раз проходила мимо меня. Один раз под руку с госпожой Геббельс. Остальное время она находилась в личных помещениях Гитлера.