— Правду и сказывал. В кусты он убежал. По нужде.
— А потом, когда вернулся, мы ему передавали твой поклон, — вновь встрял шпильман.
— Погоди! — остановил его рыцарь. — Помолчи чуть-чуть, Господом прошу…
— Да ладно, — согласился Олешек. — Подумаешь… Помолчу.
Годимир облегченно вздохнул. Он не ожидал столь быстрого согласия.
— Ты мне скажи, Чэсь, что это за рубаха?
— Это я у тебя хотел узнать. Мы ее… это… в телеге нашли. Так, Карпуха?
— Истинно так, — провозгласил младший стражник.
Олешек открыл было рот, чтобы вякнуть: «А вы там что делали? Кто давал разрешение по чужим телегам шастать?» Но смолчал. Вот удивительно…
— В какой телеге?
— В Пархимовой!
— И что?
— Где Пархим? — повторил Чэсь вопрос, с которого начал разговор.
— Не знаю, — честно ответил Годимир.
— То есть как это… это… не знаю?
— А вот так! Не знаю, и все тут.
— Так вы ж вместе приехали! — воскликнул Карпуха.
— Заткнись! — гыркнул на него Чэсь. И продолжил: — Верно. Вы же сказали, что вместе приехали. И телега… это… точно Пархима.
— Приехали вместе. Засыпали рядом. А утром встали — его нет. И коня нет. — Годимир чувствовал, что начинает оправдываться, и внутренне этому противился. А краем глаза видел приближающегося пана Тишило герба Конская Голова.
— А где же он? — прищурился Чэсь.
— Не знаю! И знать не хочу!
Бело-красный рыцарь подошел, но, видно, решил не мешать беседе — остановился поодаль. Закусил каштановый ус.
— Понимаешь, пан рыцарь… — Стражник хмурился все больше и больше. — Мне королем Желеславом власть дана. Я могу и благородного задержать. Не может… это… так случиться — вот тут есть человек, и вдруг… это… нет человека.
— Задержать? Что?! — Годимир понял, что сейчас придется драться. Не на поединке, а со стражниками короля, на земле которого находишься. И драться без всякого благородства, а мерзко и грязно, ради того чтобы уйти свободным и, по возможности, невредимым. Значит, так: как только они двинутся, следует садануть Чэся по голени, толкнуть его на Карпуху, а безымянного крепыша ударить локтем по носу. Если удастся сломать в третий раз — наука будет. А после подхватить алебарду — у кого не важно, — и тогда уж поглядим, кто с детства учился сражаться, а кто привык у кметей подати выколачивать по селам и на заставах.
— А то… это… задержать, — твердо отвечал Чэсь.
— Эй, погодите-ка! — Пан Тишило вроде бы и говорил негромко, как бы нехотя, но его голос приостановил назревающую свару.
Стражники обернулись. На их лицах мелькнула смесь уважения с опаской. Пан Тишило неспешно поравнялся с заречанами. Перед ним расступились.
Полещук остановился рядом с Годимиром. Плечом к плечу.
— В чем дело, братцы? Хотите пана рыцаря в чем-то обвинить? Так ведь?
Чэсь откашлялся:
— Пан Тишило, этот рыцарь утверждает… это… что прибыл сюда с горшечником Пархимом.
— На телеге?
— Да… это… на телеге.
— Хорошо. Дальше что?
— А горшечника… это… никто не видел, пан Тишило.
— Ну и что?
— А вот что мы нашли в телеге… — Стражник протянул полещуку испачканную рубаху.
Рыцарь Конская Голова взял ее, осмотрел, склонив голову к плечу, поскреб ногтем бурые полосы.
— Кровь…
— Так… это… и я говорю — кровь, — поддакнул седой.
— Ну, так и я не возражаю, — вмешался Годимир. — Кровь — она кровь и есть. Ни с чем не спутаешь.
— Значит, кровь, — повторил пан Тишило. — Похоже, меч или корд вытерли. Так ведь?
— Точно! — обрадовался поддержке солидного человека Чэсь.
— А кто тебе сказал, что это… Как там горшечника зовут?
— Пархим.
— Вот! Кто сказал, что это Пархима кровь или его рубаха?
Стражники переглянулись. Ответил старший:
— Я сегодня спозаранку… это… Карпуху послал покликать Пархима. Удивился… это… сильно, что он не пришел. Он завсегда приходил. То жбанчик пива… это… — Чэсь замялся. — Мы с ним давно… это… приятельствуем.
— А Карпуха начал по добру Пархимову шарить, так ведь? — нахмурился бело-красный.
— Неправда! — воскликнул парень. — Торчал край из куфара[28]! Ну, того, что под сидушкой… — Карпуха сбился, заозирался в поисках нужных слов и стал показывать руками — какая «сидушка», что за куфар, как он вытаскивал рубаху.
— Незадача… — Пан Тишило почесал затылок. — А может, ваш Пархим кроля зарезал и нож вытирал…
— Ага, об новую рубаху, — не сдавался Чэсь. — Он… это… с чудинкой, но не полный же дурень.
— Да. Незадача, — повторил пан Конская Голова. Повернулся к Годимиру. — Что скажешь?
— Ну, что мне говорить, пан Тишило? — развел руками рыцарь. — Утром проснулись — ни коня, ни Пархима. Я, рыцарь Годимир из Чечевичей, рыцарской честью готов присягнуть перед Господом и перед людьми…
— Погоди, пан Косой Крест. Не торопись. В этом нужды пока нет. У нас, в Полесье, так принято — вину сперва доказать надо. Да и у вас в Хоробровском королевстве тоже. Так ведь?
— А вы, панове, — откашлялся Чэсь, — не в Полесье своем. Тута владения короля Желеслава.
— Видал я твоего Желеслава, — коротко бросил Тишило. И непонятно: то ли послал к такой-то бабушке местного короля, то ли просто подтвердил знакомство. — Или в Заречье по-другому справедливость понимают?
Стражники не нашлись с ответом. По растерянным лицам было видно, что они рассчитывали на поддержку пана Конской Головы, а вышло как раз наоборот.
— Постойте! — Олешек все-таки не выдержал, дернул Годимира за рукав. — Я тут, что называется, слушал вас долго и внимательно…
— Ну? — без всякой радости откликнулся словинец. А что радоваться? Сейчас опять как ляпнет что-нибудь…
Шпильман глянул на него укоризненно. Хорошо, что не сказал: «Не «нукай»!»
— Мне кажется, мы про разных Пархимов тут толкуем.
— Не понял… — Чэсь скорчил такую гримасу, что случись рядом крынка с молоком — скисло бы.
— А что тут непонятного? — вскинул бровь Олешек. — Ты, кажется, что-то про внуков говорил? Здоровьем интересовался?
— Ну… это… было. А что?
— А то, что не похож тот Пархим, которого мы знаем, на дедушку.
Пан Тишило глянул на шпильмана заинтересованно. А стражники — как на полоумного.
— А на кого же Пархим… это… похож?
— Описать тебе его, что ли?
— Это…
— Сейчас опишу… — Олешек, согреваемый всеобщим вниманием, явно почувствовал себя в своей тарелке. — Росту чуть повыше меня, чуть пониже пана Годимира будет. Возрастом не больше тридцати годков, а то и двадцать пять, пожалуй, можно дать.
— Да ну?! — не сдержал восклицания седой стражник.
— А ты думал?
— Да что… это… думал? Я знаю. Пархиму за полсотни… это… лет перевалило. Четверо внуков, полбороды седые!
— Тогда, любезный, это точно какой-то другой Пархим, — проговорил Годимир, в душе недоумевая и радуясь одновременно.
— Как другой?
— Да вот так! У нашего в бороде ни единого седого волоска!
Воцарилось молчание. Стражники непонимающе пожимали плечами, украдкой переглядывались. Ай да Пархим — или как его там? — задурил головы всем, кому только смог. И, самое главное, вовремя удрал. Ведь, как известно…
— Как говорят у нас в Грозове, — пробасил пан Тишило, — главное — вовремя смыться. Так ведь? Не того горшечника вы, друзья мои, — он улыбнулся стражникам, видимо, желая их ободрить, — ищете. Или не там. Так ведь?
— Так мы… — проблеял Карпуха. Махнул рукой. — Что ж ты, дядька Чэсь!
— Ничего! Поговори у меня! — Седой даже дернулся оплеуху закатить нахальному юнцу, но постеснялся присутствия благородных панов. — Рубаха-то… Рубаха!
— А что рубаха? — Тишило еще раз встряхнул запачканную тряпицу. — Ты прорехи в ней видал? От меча или ножа?
— Нет… Вроде…
— Так сейчас погляди! Где?
Чэсь принял из рук рыцаря рубаху, еще раз внимательно осмотрел ее. Спереди и сзади. Зачем-то вывернул и изнутри тоже осмотрел.
— Нету…
— Так что твоя рубаха доказывает?
Стражник махнул рукой, вздохнул сокрушенно. Но все-таки попытался оправдаться:
— А с чего бы человеку… это… исчезать? И товар бросил. Да чтоб наш зареченский мастеровой да товар бросил? Наши… это… за лишний скойц зайца в поле до смерти загоняют.
— Точно, — подтвердил крепыш с перебитым носом, впервые открыв рот. Лучше б он его не открывал. Крепчайший дух чеснока едва не сбил с ног Годимира. Рыцарь скривился, а стражник застеснялся и отвернулся, прикрыв губы ладонью.
— Не знаю ничего, — буркнул панн Тишило. — Товар — это ваши заботы. Моя забота — справедливость отстоять.
— Горшки с мисками можете себе оставить. — Годимир вздернул подбородок, показывая, насколько он далек от грошовых свар и забот захолустья.
Чэсь крякнул и, не прощаясь, зашагал прочь. Стражники помоложе, вскинув алебарды на плечи, отправились следом. Не оглядываясь.
Годимир облегченно вздохнул:
— Прими мою благодарность, пан Тишило. Когда б не ты…
— А! — отмахнулся бело-красный рыцарь. — Пустое! Сочтемся славой. Да, не забыл ты, пан Косой Крест, о чем мы сговаривались?
— Эх, пан Тишило, едва не забыл. Эти ж… — он кивнул вслед уходящим стражникам, — кому хочешь голову задурят. А что, трава уже высохла?
— Давно уже. Скоро жарко будет. А в жару кулаками махать несподручно. Так ведь?
* * *
Ровный лужок по-над Щарой, назначенный для поединка, уже собрал зрителей и сочувствующих. Во-первых, свита пана Тишило — старый Жит, оруженосцы Ратиш и Бажен. Во-вторых, купцы, хозяева замеченных вчера телег. В-третьих, старые знакомцы — иконоборцы. Увидев их, Годимир искренне подивился — в тех краях, откуда он прибыл, священнослужители постеснялись бы прийти любоваться на драку. Но, с другой стороны, ведь не потасовка между упившимися браги кметями предстоит, а честный бой двух рыцарей. В присутствии известного шпильмана. В-четвертых, подтянулись нестройной кучкой стражники, во главе с Чэсем. Любопытно, оставил он кого-нибудь из подчиненных за рогатками, перегораживающими мост, приглядывать? Да кроме всего прочего, с того берега, не иначе как по негласному договору с людьми Желеслава, нелегкая принесла, иначе и не скажешь, облаченных в черные накидки с вышитым точно посередине груди желтым трилистником, стражников Доброжира, числом полдюжины.
Годимир сбросил на траву жак, остался в штанах и рубахе. Сапоги он тоже оставил, лишь отстегнув шпоры. Железякой покалечить можно, даже без умысла, а по нелепой случайности.
Саженях в десяти разоблачался с помощью Жита пан Конская Голова. Слуга что-то выговаривал ему, укоризненно тряся чубом. Пан Тишило молчал. Только один раз замахнулся на докучливого кулаком. Потом протянул руку — закатывай, мол.
— Ох, и силен, — шепнул Олешек, поглядывая на предплечья полещука, бугрящиеся мускулами.
— Сам вижу! — огрызнулся Годимир. — Чего душу травишь?
— Я травлю? — воскликнул музыкант. — Сам себя втравил, а еще мне выговаривал — как живешь, мол, с таким норовом?
— Отстань! Не до тебя сейчас.
— Ладно, я тебе потом припомню, когда отлеживаться после драки будешь… — пообещал Олешек, но замолчал.
Бело-красный рыцарь между тем, уверенно ступая, вышел на середину лужка. Взмахнул пару раз руками наподобие ветряной мельницы, разминая плечи. Присел. Вскочил. Несмотря на возраст, двигался он легко, как юноша.
Решив: будь, что будет, а от боя отказываться недостойно рыцаря, — Годимир вышел навстречу полещуку.
— Я не держу на тебя зла, пан Тишило герба Конская Голова, — проговорил уроженец Чечевичей обязательные перед началом турнирного боя (боя чести, а не войны) слова.
— И я не держу на тебя зла, пан Годимир герба Косой Крест, — кивнул бело-красный. Добавил: — Если, не приведи Господь, покалечу, лекарям заплачу. Обещаю.
— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил Годимир. Он, в отличие от старшего рыцаря, не снял перчаток. Надеялся хоть чуть-чуть уберечь пальцы. Может статься, что скоро потребуется еще и мечом помахать.
Пан Тишило выставил левую ногу чуть вперед, поднял сжатые кулаки. Словинец повторил его жест и медленно двинулся бочком, намереваясь развернуться спиной к солнцу. Бело-красный разгадал маневр без труда. Сдвинулся на два шага вправо. Годимиру пришлось остановиться, чтобы не открыть противнику спину.
Ну, была не была!
Бытковец сделал обманное движение левой рукой и от души вмазал пану Тишило с правой. Полещук подставил под удар плечо и тут же ответил. Его тяжелый, как мельничный жернов, кулак врезался Годимиру под ложечку. Тот охнул и отскочил. Воздух из легких вышел и никак не хотел возвращаться обратно.
«Если противник выше тебя ростом — это твое преимущество. Если ниже — тоже, — вспомнил он наставление пана рыцаря Стойгнева герба Ланцюг. — Только нужно уметь им воспользоваться». Вот Конская Голова сумел, а он — нет.
Пока Годимир пытался вдохнуть, пан Тишило, будучи опытным стратегом, решил развить успех. Он пошел вперед на полусогнутых ногах, ударяя поочередно справа и слева.
От двух ударов молодой рыцарь уклонился, третий отбил предплечьем, но четвертый пришелся в ухо. Хорошо, что вскользь. И все равно: острая боль обожгла, заставила дернуться, отскочить назад, увеличивая разделяющее бойцов расстояние. Однако пан Тишило с удивительной прытью последовал за ним. Пнул каблуком под колено. Годимир успел отдернуть ногу. Ударил наотмашь. Просто, чтобы отогнать. И пропустил очередной удар под дых.
Снова ему пришлось отступать. Отскакивать от ударов, шагать назад, постоянно опасаясь поскользнуться и упасть.
— Спекся… — послышался из толпы презрительный голос Чэся. — Не боец… это…
«Ах, спекся? Ах, не боец?»
Кровь застучала в висках Годимира. Он отбил предплечьем новый удар, нацеленный в лоб, нырнул под руку пана Тишило и с размаху впечатал кулак полещуку живот. Потом добавил левой по почкам.
Подобный кувалде кулак обрушился ему на затылок. В глазах потемнело. Молодой рыцарь упал на колени, а пан Конская Голова от души заехал ему в челюсть.
Сажень проехав на спине по мягкой травке, Годимир попытался подняться, но замешкался, соображая — с чего бы это солнце почернело и растроилось? А пан Тишило уже нависал. Огромный, на полнеба, несокрушимый как скала.
Словинцу ничего не оставалось, как, выпрямив ноги, ударить сразу двумя каблуками бело-красного рыцаря чуть пониже пряжки на поясе. Велик, конечно, был соблазн заехать на полторы ладони ниже, но благородный поединок — это все-таки не драка в корчме. Пан Тишило отлетел, смешно взмахнул руками, стараясь удержать равновесие и… не упал. Устоял. Вот ведь медведь лесной!
А Годимир так решил для себя — или пан, или пропал! Правильно учил молодого оруженосца пан Стойгнев герба Ланцюг — нет удара, нет победы. Поэтому он бросился вперед с четверенек, не собираясь тратить драгоценные мгновения. По детской привычке ударил пана Тишило головой в живот, обхватил двумя руками вокруг туловища, стараясь приподнять и опрокинуть на землю.
Полещук оказался более крепким орешком, нежели Славощ-Бычок. Согнул ноги в коленях, не давая себя повалить, а кулаком припечатал Годимира по загривку. Раз, другой, третий… Будто гвозди вколачивал. И при этом рычал. Ну, точно, медведь.
Вот ведь нашла коса на камень!
Годимир попытался спрятать голову пану Тишило под мышку. Там тяжелее будет ударить. Перехватил локоть и запястье левой руки полещука. Хрипя от натуги принялся выворачивать. Заломить бы руку за спину, уложить на траву… Это была бы самая честная и красивая победа.
Пан Конская Голова, видно, о том же подумал и сопротивлялся отчаянно. Никогда не жаловавшийся на силу Годимир вскоре понял — застряли. Ни туда, ни сюда. Отпустить он, конечно, противника не отпустит ни за что, но и дальше продвинуть ставшую вдруг неподатливой, словно сталь, руку не сможет.
Они топтались друг вокруг друга, хрипели, дышали тяжело, с присвистом. Точно сцепившиеся рогами олени. Такое иногда случается осенью, во время гона. Сойдутся красавцы-рогачи в схватке за оленух, стукнутся рогами и не могут разойтись. Тут уж конец одинаковый для обоих — смерть. Если волки не доберутся до беспомощной добычи, так все едино — с голодухи помрут.