— Как же его увидеть, когда их не бывает! — усмехнулся Олешек. — Это я сказки собирать должен, а не ты, пан рыцарь. Сказки, легенды, обряды старинные записывать.
— Не-а… не видал… — помотал головой, словно конь, отгоняющий слепней, кметь. — Эта… стожки паленые видал…
— Какие стожки? Ну? — Годимир едва сдержался, чтобы не сграбастать селянина за грудки и не тряхнуть.
— Дык… эта… паленые.
— Кем паленые? Когда паленые?
— Дык… Известно кем… эта… Дракон палил…
С видом победителя рыцарь оглянулся на Олешека. Ну, что скажешь теперь?
Шпильман пожал плечами:
— Мало ли от чего у кметей сено погорело?
— Вот именно, — поддержал его пан Тишило. — Пьяные были, вот и пожгли. А на дракона свалить легче легкого.
Но Годимир их не слушал:
— Еще что-нибудь было? Видели, может, дракона? Скотина не пропадала?
— Дык… эта… Отчего не пропадала? Эта… того… очень даже пропадала… У… эта… Дуськи-вдовицы… третьего дня корова… того… сгинула…
— Вот! Еще что?
— А к Василине… эта… тоже вдовице… дык… того… грят… летает ночью…
— Да ну? — притворно изумился Олешек и подмигнул Годимиру: «Помнишь, мол?» — Прямо-таки и летает? Змей крылатый?
— Сосед, верно, летает, — прохрипел бродяга.
— Дык… эта… — кметь малость осмелел и разговорился. — Не верите… того… не надо. А дракон… эта… к ней кажную ночь… того… летает. Позеленела баба… эта… вся.
— Что ж не посинела? — расхохотался шпильман.
Иконоборцы дружно, как один, сотворили знамение и наградили охальника испепеляющими взглядами.
— А ведь и правда… — Пан Конская Голова намотал ус на палец, подергал, словно проверяя его на крепость. — Ежели летает к кметке дракон, как они с нею?.. Ну… — Он замялся, подбирая нужное слово.
— То-то и оно! — поддержал его Олешек. — Дракон — чудище здоровенное! В первую же ночь ухайдакал бы вдовицу.
— Отчего же здоровенное? — хмыкнул Ходась, довольный тем, что больше никто не обсуждает его предложение панам рыцарям. — Видали под Дыбще одного. Чуток больше козы. Хвост, врать не буду, в сажень…
— Ну, сильны у вас в Заречье! — восхитился пан Тишило. — У нас, в Полесье, о драконах и думать забыли, а тут такое! Так ведь?
— Это не дракон, — отмахнулся Годимир. — Это выверна. Ну, я про ту, что под Дыбще… Тулово козье, а хвост саженный. Магистр Родрик именно так в «Монстериуме» их описал. Чудище вредное, конечно, но до дракона ему…
— Ага, как до Лютова на карачках, — поддакнул Олешек. — Так, пан Тишило, у вас в Грозове говорят?
— Говорят, скрывать не буду, — усмехнулся полещук, подкрутил ус.
— А! Ну вас! — Годимир снова повернулся к кметю. — Где твое село?
— Дык… эта…
— Корову, — громко произнес бродяга, — разбойники сожрали, к бабке не ходи.
— И к вдове они же летают? — нахмурился купец. Не по душе ему пришелся оборванец. Ох, как не по душе!
— Зачем же летать? Ножками бегают.
— Где твое село? — еще раз как можно более благожелательным тоном повторил рыцарь.
— Дык… того… просеченские мы…
— Это как на Ошмяны ехать. Чуток вправо забрать от тракта, — пришел ему на помощь Андрух.
— На Ошмяны? Это хорошо! Эх!.. — Годимир скривился, вспомнив, что лишился оружия, доспехов и коня.
— Не грусти, пан Косой Крест, — ободрил его пан Тишило, догадавшийся наверняка о ходе мыслей молодого рыцаря. — Что-нибудь придумаем. Обещаю.
— Спасибо! — Молодой рыцарь кивнул. Если и правда поможет бело-красный рыцарь выручить снаряжение, можно будет прямо из Ошмян отправиться в эту… Просечку… Или Просеченку? — Как село-то называется? Говори толком? Не блей.
— Дык… эта… Просеченка.
— Точно, точно Просеченка, — подтвердил корчмарь.
Годимир кивнул, вернулся за свой стол.
Какое-то время все сосредоточенно работали челюстями. Чего греха таить? Проголодались изрядно. Голод, он не щадит ни паломников, ни странствующих рыцарей, ни певцов-музыкантов. Иконоборцы чинно, но весьма прилежно обсасывали хребты карасиков. Сидящие за «благородным» столом по очереди черпали ложками со сковороды, прихлебывая густое, светло-желтое пиво.
Задержавшимся на коновязи оруженосцам и слуге пана Тишило досталась здоровенная миска пшенной каши, политая топленым салом и присыпанная сверху шкварками.
Олешек ел наравне со всеми. И не скажешь, что невысокий да щуплый. Ложкой махал — будь здоров!
«Куда в него вмещается только?!» — восхищенно подумал Годимир и едва не поперхнулся, ощутив сверлящий затылок взгляд.
Он обернулся.
Так и есть!
Бродяга уже не лежал, а сидел, скрестив ноги на манер басурман-кочевников из-за Стрыпы. Почесывал правой рукой щеку прямо через повязку и бесцеремонно рассматривал панов рыцарей. Перехватил взгляд Годимира и неожиданно подмигнул.
— Ты чего? — нахмурился рыцарь.
— Да ничего, пан рыцарь. Ничего. Больно уж смачно ты мечешь. — Он взмахнул пару раз ложкой, потешно изображая движения Годимира.
Пан Тишило захохотал, Олешек фыркнул в ладонь, а купцы сердито переглянулись между собой. Оно и понятно, бродяги и торгаши — извечные враги. Уж скорее монах подружится с разбойником, чем купец с попрошайкой.
— Есть хочешь? — повинуясь неожиданному порыву, спросил словинец.
— А! — махнул рукой бродяга. — Не впервой.
— Держи! — Годимир взял со стола краюху хлеба толщиной в пол-ладони и протянул ее одноглазому.
— Ну, спасибо тебе, пан рыцарь, — хриплый голос бродяги на краткий миг о чем-то напомнил Годимиру. Но о чем? — Не ожидал…
Он замолчал, но, вопреки ожиданиям, не вцепился зубами в хлебный мякиш, а сунул краюху в складки одежды. Поднялся, потер кулаком поясницу.
— Ну, коли ты такой добрый, пан рыцарь… В ответ на твою доброту — моя рассказка. Я поведаю, а там сам решай — на пользу она тебе или во вред…
— Что за рассказка?
— А простая такая… Горшечника Пархима убили. Слыхал?
— Как? Когда успели?
— Как — не знаю, но третьего дня его мертвого нашли. В кустах, на обочине.
— Как третьего дня? Я же… Мы же… Мы только вчера его видели. Или позавчера?
— Позавчера, пан рыцарь, — вмешался Олешек. — Вчерашний день ты в беспамятстве пролежал.
— Так как же так?
— А не знаю, — буркнул оборванец и быстрым шагом покинул корчму.
— Эй, ты куда? — Годимир вскочил, едва не опрокинув лавку.
Но его никто не слушал. Бродяга выскользнул за дверь и был таков.
— Эй, погоди!
— Да чего годить-то? — расправил бороду Ходась. — Чего годить? Третьего дня, я слыхал, Яроша Бирюка кто-то из колодки выпустил.
— Вот как? — Пан Тишило дернул себя за ус. — Кто бы это мог?
— И правда, — поддакнул Олешек. — Кто бы это мог быть, а?
— Ума не приложу… — потер затылок Годимир. — Да! А что это за бродяга? Откуда взялся? — Рыцарь схватил за рукав подошедшего кстати Андруха.
Корчмарь опасливо попятился, оберегая широкое блюдо с галушками, политыми сметаной. Сказал недоуменно:
— Да кто его знает, пан рыцарь? Пришел, попросился хоть в уголке посидеть. Ну, ясное дело, я его покормил… Не звери все-таки.
— Да, крендель хитровыкрученный, — согласился Олешек. — Ты раньше его видел? Кто такой — знаешь?
— Не-ет! — Андрух затряс головой. — Первый раз вижу! — плюхнул блюдо на стол и убежал.
— Ну… так паны рыцари… — несмело проговорил рыжебородый купец. — Договоримся, чтобы вместе на Ошмяны? Или… — Он ткнул кулаком своего молчаливого спутника. Тот закивал так размашисто, что едва носом в сметану не нырнул.
Годимир взглянул на пана Тишило. Он старший. Как скажет, так и будет.
Полещук думал недолго:
— Ладно. Утро вечера мудренее. Так ведь? Выспимся, а там видно будет.
* * *
Ночью Годимир боялся уснуть, ворочаясь на охапке свежего сена. Рядом храпел рыцарь Конская Голова, тихонько посапывал носом Олешек. Конечно! Им-то чего бояться? Небось острозубые чудовища с зеленой кожей не снятся.
А тут лежишь — спать хочется, а глаза закрывать боязно. Что еще привидится? Какой кошмар?
Из соседней комнаты — а было их в корчме всего две, и рыцари заняли более просторную — доносились рулады купцов. Говорят, есть на дальнем юге, в пустыне на окраинных землях Басурмани, страшный зверь рыжий да полосатый. Лев называется. Тамошние рыцари за честь считают с тем зверем сразиться и шкурами поверженных чудовищ частенько украшают коней, используя их вместо чепраков, а один знаменитый рыцарь носил шкуру львиную вместо плаща. Но у него на то особое право было — говорят, голыми руками хищника задушил. Скорее всего, врут, но легенда красивая. Так вот — зверь-лев, когда на охоту выходит, рычит страшно, ибо не видит необходимости к добыче тайно подкрадываться, а напротив, честно предупреждает ее — спасайтесь, мол, кто сумеет. Вот и Ходась с Дямидом рычали похлеще иного льва. Если б в лесу ночевали, не всякий зверь рискнул бы приблизиться.
После полуночи Жит растолкал Ратиша, и парень отправился во двор сменить охранявшего ранее коней Бажена. Не успел румяный паренек, зевающий с риском вывихнуть челюсть, улечься на отведенном ему в уголке месте, как со двора раздался протяжный, переливчатый свист.
— А? Что? — вскочил Жит, подслеповато озираясь.
— Идем поглядим, — поднялся Годимир.
— Чего глядеть? — сразу насупился старый слуга. — Мало ли кому что в голову… Э! Ты что делаешь?
Бытковец молча подхватил меч все еще мирно спящего пана Тишило. Что тратить силы попусту, убеждать человека, который заранее твоих доводов слушать не хочет?
— Эй! Стой, погоди! — возглас Жита догнал Годимира уже на лестнице, но рыцарь и не подумал обернуться или остановиться. Пробежал наискось через обеденный зал. Толкнул дверь.
Летняя ночь дохнула в лицо прохладой и свежестью, душистым ароматом подсушенного сена и острым запахом навоза от большой кучи около коновязи.
Плотные облака скрывали луну, погружая постройки, ближний лес, лужок и огороженную леваду позади корчмы во мрак. В темноте встревоженно фыркали кони, топали копытами.
Кто же свистел? Кому не спится в ночь глухую? Некстати пришедшая на ум скабрезная присказка рассмешила Годимира, и он прыснул в кулак. Вот вечно так — ни к селу, ни к городу…
От коновязи долетел слабый вскрик.
Это еще что?
Метнулась черным сгустком тень, плотнее окружающего ее мрака. За ней вторая. Потом третья.
— Кто там? — Рыцарь выхватил меч, бережно опустив ножны у порога.
Тишина. Только сопят напуганные кони.
И вдруг — звук удара!
Сдавленный стон.
Годимир более не мешкал. От дверей корчмы до коновязи каких-то два десятка шагов. А может, и полтора… Кто их считал?
У крайнего столба рыцарь перецепился через что-то и упал.
Упал прямо на слабо шевелящегося человека. Ну, точно человека. Вот край гамбезона, вот пояс с пустыми ножнами от корда…
Ратиш?
— Ты чего? — шепнул словенец, но оруженосец лишь застонал в ответ.
За окном корчмы, внутри, мелькнул красноватый отсвет. Должно быть, кто-то зажег плошку с жиром или лучину.
Выставив острие меча перед собой на уровне живота, Годимир сделал шаг, другой…
Внезапное движение воздуха — что-то сродни дуновению ветерка, но откуда в такую тихую ночь? — заставило его отпрянуть. Вот поэтому шип просвистевшего рядом с его головой кистеня лишь оцарапал щеку. В ответ рыцарь ткнул мечом.
— Курва-мать! — выкрикнул с неожиданно визгливыми нотками незнакомый голос.
Раз ругается, значит живой.
Годимир замахнулся, намереваясь в этот раз распластать невидимого врага напополам.
— Э-гэ-гэй!!! — на крыльцо, если позволительно так назвать полторы ступеньки пред входом в корчму, выскочил пан Конская Голова. — Что там?
Рядом с ним появился Ходась, высоко поднявший факел над головой. Борода его сверкала и искрилась, как хорошо разогретая полоса железа в кузнечном горне.
Длинные блики, протянувшиеся через подворье, высветили бородатое, перекошенное от ярости лицо, мерцающий полукруг раскрученной цепочки, коротки толстые пальцы на блестящей рукояти.
А потом справа от противника Годимира выросли из мрака неясные очертания человека в лохмотьях. Неуловимое движение. Разбойник охнул, припал на одно колено. Еще взмах. Корявый кол с сухим треском врезался в лохматую голову чуть повыше уха.
— Стой! Ты что? — озадаченно выкрикнул рыцарь.
Ответа не последовало. Бродяга, а перемотанная тряпкой голова представляла лучше герба на суркотте, согнулся и нырнул под жердь, к которой крепились конские чембуры. Каких-то полтора-два шага отошел, а растворился во мраке, словно его и не было.
Сзади, громко топоча сапогами, подбегали пан Тишило, зевающий Бажен, Ходась и Дямид. Последний с толстой жердиной, подхваченной, скорее всего, из кучи у плетня — должно быть, Андрух приготовил новый сарай покрыть.
— Что? Что случилось?
Ходась подсветил факелом, и бело-красный рыцарь крякнул:
— Вот так — так! Ты что ли его?
— Нет, — тряхнул головой Годимир. — Не я…
— Жаль… А это что? Ратиш? Так ведь?
Оруженосец лежал лицом к облачному небу, раскинув руки. Черный мазок на виске и пустые ножны корда на поясе. Это через него и споткнулся рыцарь.
— Его-то кто? — охнул Ходась.
Скорым шагом приблизились Жит, Олешек и Андрух. Слуга полещуцкого рыцаря сразу бросился к Ратише. Пощупал живчик на шее, склонился щекой к носу.
— Живой. Слава тебе, Господи!
Тем временем пан Тишило перевернул сапогом разбойника. Откинул в сторону кистень:
— Ух, волчара… Похоже, насмерть его приложили.
— Не Ярош ли, Бирюк? — Ходась опустил факел пониже.
— Не, не Ярош, — ляпнул Годимир и тут же пожалел.
— Ты откуда его знаешь? — прищурился пан Конская Голова.
— Видели. В колодке, — пришел на выручку сообразительный Олешек. — Когда по тракту ехали.
— А! Так кто же его все-таки?
— А леший его знает! — честно ответил словенец. — Выскочил из тьмы, во тьме и скрылся…
— Ишь ты!
— Похожий он… — Годимир замялся, а потом решил — будь что будет. — Похожий он на того бродягу, что в корчме про Пархима-горшечника толковал.
— Вот как!
— Ну, я ж не говорю, что он. Похожий. — Вдруг, словно только сейчас вспомнив, что держит в руке, Годимир протянул пану Тишило меч рукоятью вперед. — Прошу прощения, пан рыцарь. Взял, не спросясь.
Полещук пошевелил усами, хмыкнул. Принял меч.
— Я тебе, пан Косой Крест, взамен этого другой дам. На время, пока свой не вернешь. Что скажешь?
— Что скажу? Спасибо скажу, пан Тишило.
— Да не за что.
Жит с Баженом уже подхватили ушибленного Ратиша — один под мышки, другой за ноги — и потащили в дом.
Пан Тишило проводил их взглядом. Спросил Годимира:
— Обойдем двор вокруг?
— Обойдем, — не стал возражать бытковец.
Вместе с Ходасем и Дямидом они прошлись вдоль тына, внимательно оглядели грязь в поисках следов и саму огорожу — не поломана ли?
Ничего.
— Коней свести хотели, — проговорил рыжий купец. — Точно. Руку на отруб…
— Поберег бы руку-то, — сердито бросил пан Тишило и вдруг ответил на невысказанный Ходасем вопрос: — Ладно. Уговорил. Вместе в Ошмяны едем.
А лес, обступивший корчму с трех сторон, шумел ветвями, будто силился что-то сказать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
СТАРАЯ ИСТИНА
Ошмяны раскинулись вокруг пологого холма.
«Так себе городишко, — подумал Годимир, разглядывая низкий частокол поверх земляного вала, который лишь с большой натяжкой можно было назвать крепостной стеной. — На Хоробровщине его никто и городом не станет считать. Так, большое зажиточное село. Но по зареченским меркам, конечно, город. Не просто город, а столица королевства. Кстати, а как называется королевство Доброжира?»
До сих пор как-то в голову не приходило поинтересоваться.
— Да никак не называется, — пожал плечами пан Тишило. — По крайней мере, мне его никто не называл.