- Я тебя знаю по университету. Худграф? Я права? Только не помню, как тебя зовут. Ты был, кажется, на последнем курсе.
На этот раз он не просто взглянул, а вскинул глаза, забыв, что должен их прятать.
- Ты тоже с худграфа?
- Первый курс проучилась и ушла.
- Почему?
Бабуля деликатно встала и удалилась, жутко довольная собой. Вернулась сразу, поставила на столик чайник, ещё одну чашку и плоскую вазу с пирожками и булочками. И, забрав свой плащ, исчезла уже надолго.
- Ну, я поняла, что живопись - это не для меня.
Она с интересом смотрела на него - на Женю, как он представился. И она сразу вспомнила - точно, Женя. Сын богатых родителей, лучший акварелист курса.
И он ощутимо расслабился. Да, беседа с человеком, с которым пересекался, пусть даже не зная его, - это не то, что разговаривают два совершенно незнакомых.
Они поговорили, уточняя общие точки давнего соприкосновения. И, когда он расслабился, она спокойно спросила:
- Что с твоими глазами? Почему вокруг них смерть? - Он ожидаемо снова напрягся, явно не желая говорить об этом, и она добавила: - Я всё равно узнаю, только лучше было бы, если б ты мне сам рассказал. Времени терять не хочется.
- А твоя работа? Разве тебе не надо идти в эту... фитоаптеку? Или в фитобар? - Он снова упрямо ссутулился, сидя на стуле и облокотившись на стол. Только головой качнул в сторону двери.
- Нет. Не надо. Здесь хозяйка - бабуля. Я только помощница.
- Ты гадаешь... - Женя не договорил.
- Не только. Иногда получается узнать, почему происходит то или другое.
- А... - Он закрылся и явно ничего не хотел рассказывать о себе.
Ну ладно. Не хочешь, так не хочешь. Ирина снова взяла карты, разглядывая его густые, какие-то неопределённо-русые волосы. Кажется, давно не стригся. Отросшие волосы на концах прядей своевольно торчат... Снова машинально начертила мысленный крест на его лбу и уставилась в центр, продолжая тасовать карты. Ого, из квартиры почти не выходит. Ничего себе... Зверь-одиночка. Она чуть не фыркнула, несмотря на его плачевный вид.
Рассеянно отодвинула на край стола две чашки, вазочку и чайник.
- Положи на стол три монеты.
- А сколько вообще платят за гадание?
- Ты - нисколько. Тебя привела бабуля.
Он помешкал, но выложил на край стола три монетки, которые она сразу передвинула в центр.
Пальцы заработали быстрей, легко ощущая гладкую поверхность старинных карт.
- С чего всё началось?
Она увидела местный Арбат, ту его часть, где обычно сидят художники. Несколько ребят с мольбертами, время от времени переглядываются, улыбаются друг другу.
Женя упёрся взглядом в столешницу, вспоминал.
Он постоянно хотел взглянуть в сторону чуть ниже своей группы - "свою" Ирина угадала по тому, как ребята легко болтали с ним. Там, чуть на отшибе, неясный силуэт девушки без мольберта, просто с кипой альбомных листов.
- Кто она - эта девушка, которая стоит чуть в стороне?
Даже не шевельнулся. Но по зажатой позе поняла, что он в смятении.
Карты разлетелись по столу, а она так и не взглянула на них, продолжая быстро перекидывать их по столу - из обычного цыганского креста в скандинавский и обратно. Руки невесомо работали над столом, словно быстро касались клавишей пианино.
- Алёна, - сказала она, и Женя вздрогнул.
Руки стремительно собрали колоду и закрыли её.
Ирина увидела сразу, что Арбат вокруг него исчез. Воспоминание в хаотичных картинках перешло в стадию осмысленной рассудочности.
Всё. Он готов рассказывать сам.
- Что такое автописьмо - знаешь? Это когда карандаш работает сам по себе. Алёна - примитивист, - хмуро сказал он. - С хорошими задатками графика. И у неё есть дар автописьма. Неконтролируемый. Он иногда прорывался - и тогда она писала с живых портреты мёртвых людей. Ну, в будущем. Я... позавидовал. Хотя вроде и завидовать нечему. И попробовал развить в себе эту способность. А она... - Он не договорил, зло скривив губы. - Она появилась. Тоже спонтанная. Потом Алёна выяснила, что можно помочь тем, кто появлялся мёртвым на бумаге. У меня получилось и это. Вот только... Через несколько лет я... Они пошли ко мне толпами. Они все лезли, чтобы я их писал. И чтобы вытащил из смерти. Буквально требовали... Потом стало хуже: я начал тем же автописьмом спасать их. И у меня не хватало сил. Я слабел так, что сам умирал. И я... начал прятаться. На Арбат больше не ходил. Но теперь это необязательно - ходить туда. Они... сами ищут меня. Достаточно заглянуть мне в глаза... А они все норовили взглянуть именно в глаза. Днём мог подавить автописьмо... Ночью... всё равно начинал рисовать. Во сне. И во сне начинал исправлять... Просыпался - глаза жжёт, будто из баллончика брызнули. Иногда чувствовал себя так, будто меня плашмя сбросили с балкона... Будто приходил упырь, пока я спал, и высосал меня до последней капли...
Он рассказывал медленно, то и дело прерываясь, то и дело морщась, словно презирал себя за слабость. Как же - исповедовался полузнакомому человеку в самом сокровенном. Говорил, глядя на свои руки.
Помолчал немного, хотел было поднял глаза, но, видимо, по привычке, отвёл.
- Вот и всё. - Снова закрылся. Потом всё-таки взглянул на неё. - Ну и? Ты сказала - можешь узнать про меня. А... Ты можешь узнать, как это прекратить?
- Значит, ты всё-таки контролируешь автописьмо? Если контроль срывается только ночью, когда ты спишь? - задумчиво уточнила она.
- Да. Рука ведёт, но я знаю, что делаю.
Теперь она поняла, почему цвет волос у него неопределённый. Проседь в русых волосах почти незаметна... Небольшое разочарование, что сразу не поняла, кто именно Женя, быстро пропало под желанием попытаться разобраться в его личном деле.
Ирина встала со стула, подошла к двери и закрыла её, накинув крючок. Затем взяла с ближайшего стеллажа две деревянные коробки - примитивные ларчики, и поставила их по бокам от отложенной колоды карт. Затем разыскала чёрные свечи в небольших медных шандалах. Поставила перед Женей - в их окружении водрузила прозрачный гадальный шар. Зажгла свечи и, наконец, выключила электрический свет.
Он почти не шевельнулся.
- Смотри на шар, - велела Ирина и откинула крышки деревянных коробок.
В темноте они остались вдвоём.
Ирина придвинула стул к столику, так что край его теперь упирался ей в колени, а руки нависали над столешницей. Женя безнадёжно смотрел вглубь голубого стекла, а она - на него, ожидая нужного мгновения... Готово. Он перестал думать, заворожённый жёлтыми бликами свечного огня по голубовато-прозрачным поверхностям шара.
Руки словно сами взяли карты и принялись их раскладывать по поверхности стола. На три карты, которые так и останутся нетронутыми, она уложила его монеты. Время от времени то одна ладонь, то другая, будто независимо от хозяйки (что и было на самом деле) дёргалась к раскрытым ларцам и выхватывала какой-нибудь предмет, который сейчас, в отрешённом состоянии, Ирина не могла бы определить тактильно. Предмет укладывался в картину выложенных карт, а иногда менял их расположение.
Первой сгорела свеча слева. Дымок, еле видимый, вкрадчиво потянулся к картам и предметам, будто лакируя, смягчая полученный рисунок. Потом сгорела свеча справа - дымок нырнул под ладонь гадалки и обвил её, заставив снова вынуть из ларца новый предмет - банку, раскрутить крышку и косым крестом обсыпать серой кладбищенской землёй выложенные на карты предметы.
Когда Ирина снова зажгла свечу и подняла глаза, Женя смотрел не на шар, а на неё. В свете беспокойного огонька он выглядел совсем стариком.
Да, именно так... Тени легко и насмешливо вылепили из его лица маску бесстрастного старика с больными глазами, с мешками под ними. С уголками тонких губ, опущенными не то в дьявольской усмешке, не то в горькой ухмылке недоверия.
- Жень, помнишь, где выключатель? - деловито спросила Ирина. - Включи, пожалуйста, свет.
Когда он повернулся от двери, она сидела задумчивая, облокотившись о стол и уперев подбородок в кулачок. Изучала комбинацию.
- И что мне скажет кудесница, любимица богов? - без тени усмешки спросил он, прислонившись к дверному косяку.
Зато она даже мельком заметила, как он брезгливо морщился, поглядывая на предметы, оказавшиеся на столе: кроличья лапка, обрывки разных шкурок, сухие черви и жуки, мёртвая птица и высохшая до косточек и порванной кожицы лягушка.
- Кудесница пока может чётко сказать только одно, - проговорила Ирина, снова изучая расположение карт среди ингредиентов гадания. - Как убрать эту способность - не знаю. Но знаю, как смягчить твою участь.
- И как же? - Он снова немедленно сел напротив.
- Не оставляй автописьмо на ночь. Если встретился с тем, на кого сработал твой дар, пиши сразу портрет, но не исправляй его. Ведь у тебя есть потом возможность видеть то, что ты нарисовал? Днём ты знаешь, что нарисованное - автописьмо, так? Как только закончил портрет, немедленно ставь на нём косой чёрный крест - хоть чёрным фломастером. Требовать от тебя помощи он не сможет. А я пока посоветуюсь кое с кем, и мы посмотрим, можно ли закрыть твою способность.
Он смотрел спокойно, вдумчиво. Спросил:
- Я так понял - помогать нельзя. Почему?
- Не знаю, - сказала она. - Мне говорят карты - я говорю тебе.
Молча смотрел, как она снова собирает по коробкам-ларцам странные предметы, а потом складывает карты в колоду, встряхнув предварительно с них пыль в мусорную корзину. Безо всякого интереса спросил:
- Давно этим занимаешься?
- Года три.
- То есть теперь я могу выбирать, кому надо помочь, а кого закрыть крестом, потому что ему лучше не помогать?
Она приготовилась к новой, не очень желанной, набившей оскомину беседе - о том, как становятся гадалками, а он опять повернул не к тому. Впрочем, он прав. Так жить - это не жить. Естественно, что он хочет выбраться из этой.... пропасти. Но почему он хочет сохранить её - свою наработанную способность? Ведь косвенно он подтвердил это, упомянув о желании помочь тому, кому надо. Изучающе посмотрев на него, она сказала:
- Вообще-то ты можешь помочь любому, кто действительно нуждается в этом. Даже если это незнакомый тебе человек... Если сможешь углубить свой дар, сможешь научиться видеть человеческую суть.
- Как ты - с картами? Или есть другой способ?
Прежде чем ответить, она снова раскинула карты. Те падали с глуховатым стуком, словно не картонные, а пластиковые.
- Да. Как с картами. Ты талантлив, - сказала она. - Возможно, тебе удастся... Видеть суть - это отпустить руку с карандашом или с красками и рисовать характер человека. То есть рисовать не внешность, а внутреннее состояние. Настроение. Предполагаемую жизнь. Но в это надо вживаться. Смотреть на человека не как на модель. Это тоже автописьмо, но почти без выхода на бессознательное.
Дверь вдруг глухо стукнула, а потом в неё нетерпеливо постучали. Женя поднял глаза. Ирина раздражённо вздохнула, сразу сообразив, кто такой уверенный рвётся к ней, и встала. Из коридора донёсся нетерпеливый стук, а потом недовольный мужской голос:
- Ирина, ты свободна?
3
Понять нетрудно, что Ирине не нравится бесцеремонный (дверь закрыта, а он ломится) гость, хоть она его и знает. Женя не собирался встревать в чужие отношения. Он выжидал, пока она откроет дверь, чтобы поздороваться с кем бы там ни было, и распрощаться. Не то что не терпелось опробовать её совет, но...
Кажется, Ирина неплохо знала характер своего знакомого: со вздохом откинув крючок, она поспешно отступила.
Дверь распахнулась так, словно гость торопился застать хозяйку комнаты на чём-то неподобающем. Женя сидел сбоку, так что даже хмыкнул от того бешеного концентрата энергии и силы, что ворвался в комнатушку.
- Работаешь? - рявкнул высоченный темноволосый красавец, сощурив синие глаза на Женю.
- Да, а ты мешаешь! - без паузы после "да" сообщила ему Ирина. Кажется, она его в самом деле хорошо знала, если сразу выпалила две информации на одной интонации, лишь бы не перебил.
Красавец надменно взглянул на Женю, благо позволял не только рост, но и положение: стоя - на сидящего. Тот не шевельнулся, откинувшись на спинку стула и внимательно рассматривая незваного гостя. Таких только для фэнтезийных картинок рисовать: широкие плечи, на которые так и просится какой-нибудь длинный плащ рыцаря-пилигрима; тонкое лицо жёсткое, выразительное и отчётливо высокомерное - брови вразлёт; аристократический нос - длинноват, с лёгкой горбинкой, цвет небольших глаз очень необычный - слишком яркий. Женя даже решил, что синева, возможно, не своя - наверняка всё-таки цветные линзы...
Неизвестный встал рядом с Ириной и таким собственническим жестом положил на её плечо ладонь, что... Девушка, не глядя, повела плечом и стряхнула его ладонь - инстинктивно, будто не поняла, кто именно стоит рядом.
- Я пойду, - пробормотал Женя, тяжело поднимаясь со стула и забирая тёмные очки. - Спасибо.
Перехватил короткий взгляд Ирины: "Жаль".
Что - жаль? Что уходит? Или - что оставляет её с этим?
Разбирайтесь сами. Своих проблем хватает...
Закрывая дверь, он расслышал негромкое:
- Кто-то из наших?
Что ответила девушка, он уже не слышал. Вышел в маленькое помещение фитоаптеки. Покрутил в руках очки. Надеть? Нет? Не видя, уставился на стойку фитобара. Ирина... Нет, не вспомнил. На последнем курсе не до того было. Выставки - одна за другой. Договоры на зарубежные. Экзамены... Как и предполагал, в реале она выглядела иначе. Очень мягкая. Простушка без косметики на лице. С косметикой будет другая... Когда улыбнулась, узнав его, лицо стало более выразительным. Запоминающимся. Судя по общению со своим стремительным красавцем, умеет настоять на своём. Впрочем, всё это философия. Надо решать вопрос с очками.
Взгляд на себе почуял сразу. Неспешно поднял глаза. Рядом с женщинами, которые пили свой чай, сидела Нина Григорьевна. Старуха задумчиво смотрела на него, словно пыталась узнать что-то. Спросить у неё - что? Сидела она, держась за свою необычную трость, которой поигрывала, рассеянно покачивая, и круглые маленькие глаза чёрного черепа рукояти отсвечивали зелёным, попадая на направленный свет.
Женя сунул очки в карман и пошёл к двери. Проходя мимо старухи, кивнул:
- До свидания.
- Проводить тебя к остановке? - спросила она.
- Нет, спасибо. Дорогу я запомнил.
Закрыл за собой дверь и остановился, сообразив, что забыл спросить: когда же Ирина узнает у "кое-кого", как закрыть его натренированную способность автописьма? Впрочем, дорогу в "Фитоаптеку" он теперь всегда найдёт.
Сейчас больше не то что волнует, но заставляет нервничать всё та же проблема. Едва дверь за ним закрылась, он снова машинально надел тёмные очки. А ведь... Снять сейчас? Женя насторожённо огляделся. Нет, слишком много народу на рынке. Вот выйдет на улицу, минует остановку... Время утреннее - на обычной улице встретится человек пять-шесть... Он поёжился. Из них хоть один упырь, да будет.
Вот и проверим.
Именно эта его всегдашняя страсть: проверять себя и свои возможности, "искать новые пути развития", как выражался отец, - и столкнула однажды в бездну, ключом к которой стало автописьмо... Он не спеша шагал по улице, привычно ссутулившись, и размышлял. Упырь. Его собственная метафора. Так он называет людей, которые тянут энергию с других, более слабых, и которых кое-кто зовёт энерговампирами.
Дойдя в мыслях до "более слабых", он обозлился и прекратил думать о тех, кто сильней, чем он... О тех, кто может заставить - его... "Ненавижу..."
... Дождь прекратил сеять свой туман, наверное, за время гадания. И желание снять очки, увидеть город в настоящих красках, заставляло руки вздрагивать от нетерпения.
Когда до дома осталось минуты две спокойной ходьбы, когда навстречу пошли два старика, неторопливо беседующих друг с другом, Женя рывком снял очки. Утро ударило по глазам светом и брызнувшим в стороны широчайшим пространством, чёткими линиями и блеском луж. Серые тучи как-то поднялись, и он даже зажмурился, когда в маленький, пронзительно голубой просвет между ними рвануло солнце. Оно быстро исчезло, оставив после себя лишь несколько тонких туманных колонн, будто пронизавших тучи.