Теперь у нее было больше вопросов, чем раньше, и она хотела получить ответы.
Ему следовало пробыть здесь подольше, чтобы она успела их получить.
Утро наступило раньше, чем Тиффани удалось приготовиться. Она плохо спала, но дела на ферме не ждали.
Она решила съесть на завтрак блюдо, в котором много протеинов. По крайней мере тогда у нее в желудке будет что-то еще, помимо раздражения и нервной дрожи. С каких пор Джек превратился в мистера Скрытного и Несговорчивого Человека?
Поскольку Тиффани – была хорошей хозяйкой, она пошла на веранду, чтобы спросить у Джека, что он предпочитает на завтрак. Может быть, он захочет поговорить с ней хотя бы об этом, даже если не пожелает говорить о чем-либо другом.
Тиффани не могла не думать о том, что произошло прошлой ночью. Ей казалось, что поведение Джека объясняется не только реакцией гормонов. Тиффани все еще хотелось получить ответы. Она собиралась этого добиться. Вот только не знала точно, как.
Джек уже встал и оделся. Тиффани видела, как он прошел через кухню. Она просунула голову в дверь на веранду и заговорила:
– Я собиралась приготовить на завтрак бекон и яйца… скромный завтрак, чтобы правильно начать день.
Джек стоял. к ней спиной. Теперь он повернулся. Синие глаза свирепо посмотрели на нее, он что-то сжал в руке. Другую руку Джек протянул к дорожному несессеру на кровати и быстро застегнул молнию, словно секреты правительства, ФБР и мир во всем мире зависели от того, чтобы она не увидела содержимого.
Он сузил глаза и резко сказал:
– Я не знал, что ты встала.
О, он вовсе не в замечательном настроении.
Что ж, она тоже не так уж спокойна. Какую важную вещь он мог прятать? Еще одну дурацкую рубашку с двумя карманами?
Неужели он действительно хотел вернуть их дружбу? Тиффани все еще находила его привлекательным, но она сумеет взять себя в руки.
– Я видела, как ты прошел через кухню, поэтому решила выяснить, что ты хочешь на завтрак.
Я не вошла без стука, Джек. Я знала, что ты одет, и твоя дверь была широко открыта. Поэтому измени свое мнение.
На тумбочке стоял стакан воды. Джек взглянул на него, а потом перевел взгляд на Тиффани.
– Никаких проблем. Бекон и яйца, отлично. Я приду через минуту.
Подтекст был совершенно ясен.
Джек не хотел признавать, что слишком сильно отреагировал на ее появление, и хотел, чтобы она вышла из комнаты.
Она сузила глаза и отвернулась, прежде чем он успел заметить ее раздражение.
Чтобы противодействовать этому чувству, она принялась тихо напевать. Если мелодия звучала скорее монотонно, чем радостно, что ж, очень жаль. По крайней мере, она пыталась быть дружелюбной, чего нельзя сказать о Джеке.
День начался не очень хорошо. Они позавтракали беконом и яйцами. И если она сердилась, то Джек, напротив, теперь пытался с ней поладить.
Но все это непросто, не так ли? Тут нет ничего простого.
Даже то, что он ее обнял одной рукой. Неужели думал, что она бросится ему на шею, как только он забудет об осторожности? Что ж, она так и сделала прошлой ночью, но это было другое дело.
Они принялись за повседневные дела. Тиффани надеялась поговорить о чем-нибудь важном, но они почти все время молчали.
– Ну вот и все, козы подоены и накормлены, – примерно через два часа сказал Джек. Он в последний раз окинул взглядом помещение для доения и кивнул, словно в знак одобрения.
Все вычищено до блеска.
– Да, – буркнула Тиффани. – Мы с толком провели время, – уже менее агрессивным тоном добавила она.
– Сегодня пикап опять приедет за сырами? – Джек небрежно отряхнул руки, словно его не волновало возникшее между ними напряжение.
Откровенно говоря, его отношение к ней беспокоило Тиффани. Не думает же он, что такую отчужденность можно назвать возобновлением дружеского общения? Если он так думает, то пусть прямо сейчас возвращается в Сидней, а она обойдется без него. Они могли бы снова переписываться по электронной почте, раз в месяц или раз в три месяца. Она не нуждается в такой помощи.
Тиффани обнаружила, что от негодования ей не хватает воздуха.
– Пикап не приедет. Я хочу подоить Амалтею, прежде чем примусь за работу в молочной. Сегодня переведу Амалтею на портативную доилку. Потом начну доить в помещении вместе с другими козами.
– А я поднимусь на крышу коттеджа и закрою трубу проволочной сеткой. – Джек проницательно сузил синие глаза и долго смотрел на Тиффани. Наконец ей захотелось скорчиться от неловкости или уйти.
Вообще-то ей захотелось и того, и другого. Разве это справедливо? Он же ведет себя на редкость непонятно! У нее по крайней мере одна цель: она пытается стать верной подругой Джеку и избавиться от других чувств.
Хотя пока это плохо получается.
– Спасибо, Джек. Я тебе благодарна за то, что ты мне помогаешь, пока Рон болен. Я бы справилась сама, но с твоей стороны очень мило предложить мне помощь.
Она только не понимала, как его предложение и просьба снова стать друзьями сочетаются с его замкнутостью и ершистыми манерами.
– Я хочу тебе помочь. Это доставляет мне удовольствие. – Он резко отвернулся. – Где мне взять сетку и лестницу?
– В сарае за домом мамы и папы есть мелкая проволочная сетка. И ты можешь взять одну из лестниц маляра.
Это Джед предложил покрасить дом, пока родители в отъезде. В то время идея казалась замечательной, но теперь Тиффани почти жалела, что согласилась с братом.
Тогда Джек мог бы спать в доме, а не в коттедже, и ночью не произошло бы той сцены, когда они чуть не поцеловались.
Впрочем, разве ей стало бы лучше?
– Хорошо. Тогда я возьмусь за работу. Ты подождешь, пока я закончу? – На нем была очередная просторная рубашка и, вероятно, те же джинсы, что и вчера. У него был замкнутый и настороженный вид.
А Тиффани оставалось только бороться с собственными мыслями. Она видела, как он привлекателен, и снова приходила в ярость.
– У меня все будет в порядке, спасибо, Джек. Глубоко вздохни. Сохраняй спокойствие. Не делай и не говори того, о чем можешь пожалеть.
– Мне только надо подоить свою козу. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я закончу.
Джек кивнул и зашагал прочь.
Тиффани посмотрела ему вслед, потом резко повернулась на каблуках. Если в ближайшее время не взять себя в руки…
Что ж, ей пойдет на пользу, если она займется чем-нибудь еще.
Она забрала из сарая портативный аппарат для доения. При помощи этого аппарата ее родители доили больных коз. Они применяли его, если не хотели держать козу вместе с остальным стадом.
Откровенно говоря, она не ожидала, что ей придется доить Амалтею отдельно каждый день.
Она собиралась обращаться с козой доброжелательно: говорить ласковые слова и пытаться ее успокоить. Та наверняка со временем привыкнет к аппарату, а потом и к тому, что ее будут доить в общем помещении. Точно так же надо вести себя и с Джеком. Если Тиффани проявит терпение и забудет о вопросах, на которые все равно не получит ответов, если она попытается поладить с Джеком, их отношения наверняка станут лучше.
Верно?
Что ж… хорошо. Сейчас она спокойно подоит козу. Это будет для нее хорошим уроком терпения.
Спустя пятнадцать минут Тиффани прекратила всякие попытки найти общий язык со своей любимицей. Какой шум подняла эта капризуля!
Тиффани нашла Амалтею в одном из сараев, где она и еще несколько коз стояли в тени. В том, чтобы прикрепить к ее вымени доилку, не должно быть ничего сложного, не так ли? Но что произошло, когда Тиффани сделала такую попытку? Коза обратилась в паническое бегство. Тиффани пришлось гоняться за ней по всему загону.
– Стой! Дай мне тебя подбить!
Коза не останавливалась, и Тиффани продолжала преследовать ее, волоча за собой доилку на двух колесах. Наконец Амалтея направилась в угол загона, ближайший к коттеджу Тиффани. Если перегородить ей путь…
– Меее!
Амалтея снова убежала. Бросившись за ней, Тиффани, к несчастью, принялась выкрикивать всякие невежливые слова в ее адрес… в тот самый момент, когда Джек спустился с крыши, где он наверняка с удовольствием наблюдал за ними, находясь там же, где недавно был опоссум.
Из-за этого Тиффани рассердилась еще сильнее. Вряд ли они с Джеком скоро подружатся.
Коза побежала к воротам, к Джеку, который приближался к ним, хотя их все еще разделяла изгородь.
Тиффани последовала за Амалтеей. На этот раз она не ругалась и не бежала, и если Джек скажет хотя бы одно слово…
По крайней мере теперь Амалтея оказалась так близко, что оставалось только схватить ее. Тиффани протянула руку. Но у нее ничего не вышло: Амалтея боднула доилку.
Тиффани недоверчиво уставилась на козу. У нее болели руки, потому что ей пришлось волочить за собой аппарат. Пострадала ее гордость, потому что она не смогла справиться с козой. Она возмущенно разглядывала Амалтею, которая в ответ разглядывала ее, не проявляя угрызений совести.
Наконец Тиффани заговорила мрачным тоном, не предвещавшим ничего хорошего:
– Ты – англо-нубийский и сааненский гибрид. Ты должна обладать приятным, мягким характером и проявлять свой норов лишь тогда, когда тебе захочется порезвиться, карабкаясь на тюки прессованного сена. Не могу поверить, что ты только что так поступила.
Джек вдруг фыркнул. Вслух. В ее присутствии. В уголках его глаз появились морщинки, он явно развеселился.
Как будто это смешно! Как будто у него не было лучшего занятия, чем стоять и смеяться, пока Тиффани старалась подоить глупую козу. Как будто Тиффани не было больно из-за того, что он ее отверг, пусть даже она пыталась сделать вид, что для нее это не имеет значения.
– Ох, Тифф! – Джек снова фыркнул. – Ты и представления не имеешь, как мне нужно было посмеяться.
Она услышала только слово «посмеяться» и опять рассердилась. Она здесь не для того, чтобы забавлять Джека Рида.
– Извини. Мне нужно пойти в сыроварню, поработать. Я была бы тебе благодарна, если бы ты проверил все поилки.
Она повернулась к нему спиной, молча подтащила доильный аппарат к воротам и вытащила наружу. Черт бы побрал эту козу! И черт бы побрал Джека! Она повезла аппарат к сыроварне. Джек догнал ее.
– Я не мог не расслышать твои изобретательные… э-э… описания козы. – Его губы снова дрогнули.
Тиффани отодвинула аппарат в сторону и, входя в коридор сыродельни, ответила сквозь зубы:
– Я подою Амалтею позже. Когда успокоюсь.
Больше она никак не отреагировала на замечание Джека. Вымыла руки и надела поверх джинсов и рубашки рабочий халат и просторные брюки.
Потом – сетку для волос. Она все еще была раздражена.
Уходи, Джек. С меня достаточно, а в сыроварне от тебя все равно никакого толку.
Он грубо захохотал и протянул к ней руку.
– О, Тифф! Ты сейчас похожа на какого-то безумного ученого – из тех, что показывают в кино. – Он снова расхохотался. – Ты такая забавная!
Тиффани тоже следовало засмеяться. Но ей вспомнились месяцы и месяцы обиды, вспомнилось, как она потеряла Джека, потеряла надежду на совместное будущее. И к этому прибавилось смятение, которое она испытала, когда он вернулся.
Джек снова хотел с ней дружить. Она это ценила, но ей хотелось большего, Ей было больно из-за того, что он не разделял ее желаний, что пытался держать ее на расстоянии.
От гнева у нее выступили слезы на глазах. Она ткнула в него дрожащим пальцем.
– Не говори со мной. Больше ни одного слова! – Она схватилась рукой за дверь сыродельни. – Я не в том настроении, чтобы позволить над собой смеяться, Джек. Я и так уже выбита из колеи и рассержена!
– Эй! Все в порядке. – Он шагнул к ней. Его веселое настроение бесследно исчезло. – Я думал, что мы смеемся вместе.
– Пожалуйста, оставь меня одну, Джек. Но прежде чем ты уйдешь, я выскажу то, о чем думаю. Не все в порядке.
Тиффани пыталась скрыть свои чувства, но она была вне себя от обиды, смятения и гнева. На минуту гнев взял верх.
– Ты стал совсем другим человеком! Холодным, скрытным и нервным. И ты не подпускаешь меня к себе. Я вошла к тебе в комнату, когда ты собирался выпить стакан воды, и ты повел себя так, словно в чем-то меня подозреваешь! И как ты смеешь надо мной смеяться?
Джек помрачнел, даже, кажется, хотел было повернуться и уйти, но Тиффани это не остановило.
– По-твоему, я чувствую себя недостаточно глупо из-за того, что бросилась тебе на шею и ты должен был уехать? Что ж, я и впрямь чувствую себя глупо. Но ты, Джек, может быть, тоже меня желал, хотя ни разу в этом не признался. Так же, как прошлой ночью. Если это правда, то ты поступил неправильно, переложив вину на меня.
Джек молчал.
Тиффани начала бить дрожь, но она этого не заметила.
– Несправедливо, что ты возвращаешься и говоришь, что хочешь вернуть нашу дружбу, а потом создаешь такие трудности! Это также непохоже на Джека, которого я знала и уважала. И я этого не понимаю. Слышишь, Джек? Я. Этого. Не. Понимаю.
Она пристально смотрела на него. Он пристально смотрел на нее в ответ. Но заговорит ли он? Даже теперь, когда ей так нужно, чтобы он что-нибудь сказал? Нет.
– О! Уходи. Уходи!
Она открыла дверь и вошла в сыродельню. Гнев наконец ее покинул и сменился острым чувством обиды.
Джек пошел за Тиффани и остановился в дверях у нее за спиной.
– Мне жаль, что я смеялся над тобой, Тифф. Мне очень, очень жаль.
– Нет! – вырвалось из глубины ее души. В одном этом слове смешались все ее чувства.
А потом – плюх! Кусок творога образовал дугу в воздухе я попал Джеку в лицо, а затем свалился на грудь и растекся по рубашке.
Тиффани посмотрела на пустую посудину у себя в руках, потом – на Джека. Она не могла поверить, что только что так поступила.
Ею овладели совсем другие мучительные чувства. Она испытала глубокое раскаяние. До сих пор она никогда так себя не вела. Никогда.
– О! Разреши, я это вытру. – Она сняла рабочий халат и попыталась вытереть им грудь Джека.
Прежде чем она успела к нему прикоснуться, Джек схватил ее руку и сжал, словно клещами.
– Я сам могу это сделать. Пойду отмоюсь.
Он медленно отпустил ее запястье, как будто беспокоился, что она все-таки попытается к нему прикоснуться. Потом повернулся на каблуках, вышел и закрыл за собой дверь.
Тиффани все еще слышала эхо собственных слов, видела брызги творога на полу. Она была в смятении.
Глава 4
Войдя в ванную, Джек нагнулся над раковиной и промыл шампунем волосы. Потом встал под душ. Джек решил не глядеть на шрам. Ведь тот не изменился ни со вчерашнего, ни с позавчерашнего дня, он оставался прежним в течение многих месяцев. Шрам никогда не изменится… впрочем, это ничего не решает.
Черт возьми! Впервые за долгое время он рассмеялся, рассмеялся от всей души – и обидел Тиффани. Не только сегодня. Он обидел ее в ту ночь, когда ушел, и теперь, когда вернулся. И только сейчас начал понимать, насколько сильно.
Он вытерся, застегнул на все пуговицы чистую рубашку. Решил, что потом выстирает кое-что из одежды в стиральной машине, и распахнул дверь. Нужно как-то все исправить. Хотя он точно не знал, как.
– Мне жаль. – Тиффани стояла возле двери, ее лицо было бледным. Она уже сняла рабочую одежду. Оттенки синего цвета – и рубашки, и джинсов – прекрасно подчеркивали ярко-каштановый цвет ее волос.
Джеку захотелось коснуться ее мягких локонов. Прижать ее голову к своему плечу и попросить у нее прощения. Кроме того, ему по-прежнему хотелось от нее того, что он не мог получить. Он сжал кулаки, тщетно пытаясь найти подходящие слова. Тиффани продолжала:
– Я не могу поверить, что настолько вышла из себя. Я не имела никакого права так себя вести.
– Вот как? – Им овладело волнение, он пристально посмотрел на Тиффани и понял, какой вред ей причинил. Из-за его молчания ей становилось еще больнее. Но как он мог заговорить на эту тему и умолчать о вещах, которые лучше скрыть? – Я не знаю, как это исправить, Тифф. Все, что ты сказала, – верно. Ты должна меня ненавидеть. Я не стал бы тебя винить.